Если Дж. Райт столь непреклонен, то дам ему шанс изложить свои доводы. Не зависимо от того, достойны ли критики эти социальные и литературные взгляды, или же нет, его заднице лучше написать все так, чтобы произвести впечатление, если он хочет получить лучшую оценку.

«Процитируйте источник. Используйте кавычки. Приведите примеры. Покажите контекст.»

 Я тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, позволяя ему вертеться туда – сюда, пока перечитывал сообщение на экране. Эти восемь слов только что избавили меня от необходимости выкидывать сумасшедший кусок текста из моего сочинения, которое необходимо сдать в понедельник. Да, мне нужно было кое – что доделать, чтобы учесть все замечания профессора, но это не было большой проблемой. Я мог бы внести эти поправки сегодня вечером, когда вернусь домой, и уделить субботний день себе любимому. А в воскресенье еще раз перечитал бы свое сочинение.

– Эй, ты где? Джей?

 Дерьмо.

 Я закрыл свою электронную почту, сунул телефон в карман и вскочил со стула. Со стороны это выглядело так, будто я уже выхожу, когда мой отец, Джозеф Райт Старший, завернул за угол.

– Что ты делаешь в комнате отдыха? – спросил он слегка нахмурившись. – И почему ты не надел рубашку-поло с логотипом компании?

«Потому что это дерьмо выглядит странно» – мысленно ответил я ему. Пожав плечами я проскользнул мимо него и направился обратно в комнату со стеклянными стенами, которую мой отец называл моим «кабинетом», но больше она походила на аквариум.

– Задержись, – крикнул он мне, и я остановился. Засунул руки в карманы и повернулся в его сторону. – Сегодня твой счастливый день... нам нужны услуги механика, так что...

– Да!

Мне даже не нужно было слышать остальную часть того, что он хотел сказать. Я уже направился туда, где действительно хотел быть – в автосервис, расположенный в задней части здания.

– Притормози, сынок.

Я опять остановился. Повернулся, чтобы посмотреть в глаза своему отцу, потому что уже знал, что последует дальше.

– Что, ты сегодня не можешь даже двух слов сказать своему старику?

 Ой.

 Подождите.

 Этого я не ожидал.

 Джозеф Райт никогда не был сентиментальным парнем, по крайней мере, не со мной и не с моими братьями. Он приберегал всякие нежные слащавые слова для нашей матери и, когда общался с ней, превращался в сыплющего комплиментами плюшевого медвежонка. Хотя с нами, парнями, он всегда говорил строго. Мы должны были проявлять меньше эмоций, должны были больше работать, больше потеть, получать лучшие оценки – все это, честно говоря, нормальное дерьмо. Оглядываясь назад, я могу сказать, что он был рассудительным, не кричал на нас, не был слишком резким, и всегда был для нас примером. Он воспитывал мужчин, а не засранцев, о чем говорил, по крайней мере, раз в неделю, как правило, обращаясь ко мне.

 Он говорил, что я был его копией. Мама всегда говорила, что моя «прямота», передалась от него, и что «абсолютная сила» моей матери (его выбор слов), словно наждачная бумага отполировала самые острые грани его личности, сделав отца немного мягче и спокойнее.

«Я не могу дождаться, когда ты встретишь свою «наждачную бумагу», маленький мальчик», – сухо пробормотала однажды моя мать, Присцилла, и тогда я уже не был маленьким мальчиком. Я был дома в отпуске, а она настояла, чтобы я пригласил на свидание дочь одной из ее подруг.

Я прострадал все свидание с девушкой, чей подбородок был более «волевым», чем у меня, и которая не могла держать при себе свои чертовы потные руки. Я же был милым и вежливым с этой девушкой. Я довез ее домой, проводил до двери... а она схватила меня за воротник, пытаясь поцеловать.

 Я, на-хрен, еле ноги оттуда унес и не знаю, что она сказала своей маме, но та позвонила моей маме. А Присцилла Райт позвала меня в свою швейную комнату и просто посмотрела на меня с тихим разочарованием, которое уязвляло больше, чем слова, которые говорит обычно отец.

Но вернемся в настоящее.

Мой отец не был разговорчивым, сентиментальным парнем. Наше обычное общение с ним состояло из серий бурчаний, которые мы необъяснимым образом понимали.

Когда он меня остановил, то я ожидал, что мне прочитают нотации из-за того, что одет в рубашку механика, вместо противной белой рубашки-поло с ярко-синей эмблемой «J & P AUTO SALES». Он всегда настаивал на том, что бы я представлялся продавцом, несмотря на мои упрямые настойчивые заявления, что я не хочу этим заниматься. Но, эта работа помогала платить по счетам и позволяла мне не залазить в сбережения, пока я учился в университете, и отец был достаточно щедр, чтобы организовать мне гибкий рабочий график.

 Я не ожидал, что в глазах своего отца увижу настоящую озабоченность по поводу того, что я сегодня недостаточно общителен.

– Извини Папс, – сказал я, хлопая его по плечу. – У меня на уме учеба. Ты в порядке?

– А ты в порядке? – спросил он в ответ, не спуская с меня пристального взгляда. – С тех пор, как ты вернулся, ты...

– Превосходно. Со мной все превосходно, Папс. Оʹкей?

– По тебе не видно. Я волнуюсь за тебя, сын.

– Волнуешься о ком?

 Я застонал услышав голос позади нас.

Опять начинается, черт возьми!

– Почему ты беспокоишься о Джее, Папс? Что происходит? Джей, ты в порядке? Тебе нужно, чтобы я посмотрел...

– Не-а – твердым тоном сказал я, повернувшись к своему старшему брату Джозефу-младшему. – Мне не нужно, чтобы ты куда-либо смотрел, доктор Райт.

 Джозеф сухо улыбнулся.

– Ха-ха. Смешно. Ты уверен…

– Да. Могу ли я теперь идти в автосервис? – спросил я, обращаясь к обоим мужчинам. Они обменялись взглядами, и Джозеф-младший слегка кивнул Джозефу-старшему, предполагаю, они думают, что я этого не вижу.

– Да, сынок. Иди, – согласился отец, и я не стал тратить время и оставил их обсуждать мое поведение. Хотя, обсуждать было нечего. Мое поведение никак не поменялось, это они вели себя по-другому.

Я приехал домой несколько месяцев назад, прямо перед началом семестра, и стал замечать что моя семья ходила вокруг меня на цыпочках. Такого раньше не было. Теперь они были внимательны со мной, спрашивали, как я себя чувствую, будто ожидали, что любая мелочь заставит меня впасть в панику или что-то в этом роде.

Я знал, о чем они беспокоились: о посттравматическом стрессе, о воспоминаниях, о кошмарах, в которых присутствуют дети с привязанными к спине бомбами и о прочем дерьме, которое демонстрирует американская магия кино – как выглядит дислокация военных сил в горячей точке. Но правда не была такой унылой или трагичной, но почему-то намного хуже, чем в кино. Я не знал, как это объяснить, но дело в том, что со мной ничего такого не происходило. Я был хорош.

 Мне просто было нужно, чтобы моя семья, действующая из лучших побуждений, это осознала, и к чертям отвалила от меня.

 Как только я вошел в ту часть дилерского центра, в которой находился автосервис, то глубоко вздохнул. Приторные запахи моторной смазки, тормозной пыли, резины, бензина и моторного масла могли бы вызвать приступы рвоты и кашля у большинства людей, но для меня они пахли домом.

 Маленькая принцесса БГУ, с которой я сегодня столкнулся, вероятно, умерла бы от шока.

Я почувствовал раздражение, вспоминая о том, как она отпрянула, увидев мою рубашку механика. Я одевал ее на занятия с завидной регулярностью, потому что это помогало мне экономить время в те дни, когда я работал: мне не нужно было заходить домой чтобы переодеться. Вообще-то, моя одежда была чистой, потому что моя мама меня правильно воспитала. Нет, я не отправлялся в кампус одеваясь так, чтобы произвести впечатление, как хорошенькие мальчики, которых она, вероятно, предпочитала. Я не был мальчиком. Мне было двадцать восемь лет, и я воспользовался великодушием военных и пытался получить свою чертову степень, чтобы я смог, к чертям, убраться отсюда. Меня окружали подростки, а этим «деткам» было едва по двадцать лет, так что их смело можно называть подростками.