Перевалив через очередную барханную гряду, он заметил впереди себя и несколько правее какое-то движение.

Сухов тут же скатился в ложбинку между барханами; выставив белый кепарь над гребнем белых песков (что делало его незаметным), он приступил к наблюдению.

Вскоре перед ним явственно обозначился движущийся по пустыне отряд. Приглядевшись, Сухов быстро, по единообразию обмундирования и по головным уборам, определил, что это «свои».

Одно только слегка озадачило Сухова: он насчитал девять каких-то чучел, которые цугом двигались на конях в передней части отряда. Но поскольку все остальные не внушали ему никаких подозрений, он выбрался из своей ложбинки и спокойно двинулся дальше.

Его тут же заметили. Какой-то всадник, отделившись от отряда, поскакал к нему, на ходу трижды выстрелив в воздух.

Сухов, вняв предупреждению, спокойно опустился на песок, скрутил козью ногу, высыпав в нее весь оставшийся табак – он знал, что чем-чем, а табачком и водицей он у своих наверняка разживется.

Всадник подскакал к сидящему на песочке Сухову, лихо осадил коня.

– Кто такой? – начал он без предисловия.

– Сухов я, – ответил Федор, пустив конус дыма вверх.

– Врешь! – искренне удивился всадник. – А я Рахимов. Слыхал?

Сухов кивнул, снизу вверх разглядывая всадника, отметив про себя его излишнюю нервозность и мысленно сравнивая Рахимова со своим бывшим командиром, покойным Макхамовым, тем самым, которому был «обязан жизнью». Затем ответил, нарочито польстив, все в той же надежде на табачок и воду:

– Кто ж в пустыне не знает командира Рахимова!

– А мне говорили – ты демобилизовался… – Довольный Рахимов спешился, присел рядом на песок. – Слух идет, что ты уже в Астрахани.

Сухов кивнул головой.

– Должен был. Да вот, пришлось задержаться.

Отряд подъехал, окружив Сухова и своего командира; бойцы с любопытством смотрели на Федора. Он в свою очередь оглядел красноармейцев, окинул взглядом и женщин в чадрах, сидящих в седлах, как мумии. Затем снова повернулся к Рахимову. Наклонившись к нему, тихо посоветовал:

– Штыки со стволов отомкнуть надо. Вас за версту видно по проблеску, а с бархана – за все три.

– Да я знаю, – вздохнув, ответил Рахимов. – Но тут такое дело… – Он безнадежно махнул рукой.

Один из бойцов, осклабившись, обратился к Сухову:

– Товарищ Сухов, а ты меня узнаешь?

Федор оглядел бойца, качнул головой.

– Нет.

– Я же в тюрьме сидел, которую ты взорвал!.. Помнишь?.. В Чарджоу.

– Как же я могу тебя узнать, родной, – улыбнулся Сухов. – Вы же все после взрыва тут же разбежались. А я потом один отбивался полдня…

Красноармейцы дружно заржали. Сухов вновь посмотрел на женщин в чадрах и увидел…

Как блеснула река на излучине, как по волнам бежали солнечные зайчики… Деревенские молодухи поднимались по косогору, задрав подолы мокрых, прилипающих к телу платьев, белея крепкими икрами, посмеиваясь, перебрасываясь шуточками… Одна из них оглянулась, отстав от подружек, и прямо, как бы глаза в глаза, посмотрела на Федора, который присел в осоке с напяленным на голову выеденным арбузом. Эта девчонка из воспоминаний его «арбузного» детства сейчас превратилась в его сероглазую, с мохнатыми ресницами Катю, и она с великой нежностью взглянула на него…

Сухов усмехнулся, отвел взгляд от женщин. Отряд спешился на отдых.

…У костра Рахимов делился с Суховым своими бедами:

– Месяц за ним гоняюсь. Пол-отряда потерял. Вчера в Черной крепости совсем было накрыл – из рук ушел… Ну ничего… – Он скрипнул зубами. – Я этого Абдуллу все равно достану! Весь песок в пустыне просею! Своими руками задушу! Взводного он у меня застрелил – такого отчаянного парня!..

Сухов сказал:

– Отчаянные на войне не живут, Рахимов…

Рахимов вздохнул.

– Ты прав, Сухов… Война работа тяжелая, осторожная… У отчаянных на нее терпения не хватает.

– Это точно, – подтвердил Сухов.

Он смотрел, как один из бойцов, молоденький, весь в рыжих веснушках паренек, помогал спуститься с коня тоненькой гибкой женщине.

– Не урони, Петруха! – крикнул пареньку один из бойцов. – Разобьется!..

Сухов откинулся на песок, подложив руки под голову, а Рахимов все продолжал взволнованно говорить:

– Не знаю, зачем Алимхан тут оставил Абдуллу… Видать, задание какое дал…

Сухов, глядя на появившегося в небе беркута, который закладывал над отрядом виражи, сказал:

– В Черной крепости его через трубу надо было брать.

– Так он через нее и ушел! – взвился Рахимов. – Я же не знал, что там ход!

– Как не знал? – удивился Сухов. – Мы же там Черного Имама брали… С покойным Родионом… Поэтому и крепость называется Черной… А ход еще длинней был… Я его укоротил малость…

– Сухов! – взмолился Рахимов. – Помоги! С тобой мы его враз прикончим. Ты ведь один целого взвода стоишь, а то и роты.

– Нет уж, хватит, – ответил Сухов, закрывая глаза. – Домой надо. Я и так крюк дал. Теперь по гипотенузе иду – короче… До Астрахани, а там до Нижнего, по воде.

– Сухов, доведи хоть баб до Педжента, сделай милость. По рукам и ногам связали – пешком ходим. Захвати их с собой, а? Этот чертов гарем!.. Девять штук. Освободили, а теперь маемся. С ними Абдуллу никак не догнать.

– Вообще-то, зря, – вздохнул Сухов.

– Что – зря? – не понял Рахимов.

– Освободили зря. Так бы они живыми остались. А теперь он их наверняка убьет, раз они у тебя в руках побывали.

– Да ты что?! – подскочил Рахимов. – Мы даже лиц то их не видели. Я, если кто к ним полезет, любого тут же к стенке – понимаешь?!

– Я-то понимаю, а Абдулла не поймет… Эх ты, Рахимов, тут родился, а Востока не знаешь. Сперва надо было с ним, Абдуллой, управиться, а потом уж жен освобождать. Восток – дело тонкое!

– Если ты так все понимаешь, значит, ты должен взять баб!

– Многовато для меня, – усмехнулся Сухов. – Одну бы мог для услаждения жизни.

– Не надо с этим шутить, – сказал строго Рахимов. – Это первые освобожденные женщины Востока!.. Понимаешь, Сухов, это высокая политика, иначе я и сам бы их давно выкинул!

Внезапно, что-то почувствовав, Сухов посмотрел в сторону и увидел Саида. Он, устроившись на вершине бархана, сидел на песке и молча наблюдал за отрядом.

– Ты как здесь очутился? – удивился Федор, обрадовавшись Саиду, как другу, с которым они давно не виделись.

– Стреляли, – ответил тот и пересел, чуть подвинувшись вбок – на том месте, где он сидел, из песка показалась ящерица.

А Рахимов все умолял:

– Слушай, Сухов, я тебе человека дам, лошадь, пшена… А, Сухов?.. Доведи их до Педжента. Сейчас, может, на триста верст вокруг никого из наших нет… – И он описал рукой круг, подтверждая слова жестом.

– Это точно, – согласился Сухов.

Рахимов почему-то обрадовался.

– Вот и хорошо! Вот и договорились!.. – И сделал знак взводному. Тот подскочил, стирая портянкой мыло с лица, потому что во всех ситуациях жизни заботился о красоте своих бакенбардов. Рахимов отвел его в сторонку и вполголоса отдал распоряжение, кивая в сторону Сухова, который в это время, радушно улыбаясь, смотрел на еще так недавно освобожденного им Саида.

– По коням! – раздался голос Рахимова.

Сухов, продолжая лежать на песке у костерка, повернул голову и удивленно поглядел на него. А Рахимов вскочил в седло и обратился к женщинам в чадрах:

– Товарищи женщины!.. Не бойтесь! С вашим мужем-эксплуататором мы покончим. А пока вы поступаете в распоряжение товарища Сухова. Он будет вас кормить и защищать. Он хороший!

И с этими словами поскакал прочь, взметая из-под копыт павлиньи перья песка.

Сухов приподнялся на локте, удивленно спросил:

– Ты куда, Рахимов?.. Эй! – Осознав ситуацию, он вскочил на ноги, закричал: – Стой! Стой!!

Но отряд уже скакал вслед за Рахимовым, оставив Сухову Петруху с лошадью и весь гарем – девять женщин.