* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Получил Ваше теплое письмо и с чувством ясной радости излагаю все по порядку.
Первое. Высылаю стихи на Ваше усмотрение. Здесь, правда, их больше, чем было предложено Вами, но, как я думаю, у Вас будет более широкий выбор. В эту подборку я включил еще два-три стихотворения, которые Вам неизвестны. На мой взгляд, они достойны внимания.
Второе. Книжка моя в один печатный лист выходит весной 1977 г. вместо 1978 г., как планировалось. Какой добрый дух помог в этом — мне не ведомо. Но во всяком случае я твердо знаю, что теперь многим обязан Вашей поддержке.
Немного о себе. Родился здесь, в Кемерово. Помню еще то начальное время моей жизни, когда сразу за нашим небольшим домом на окраине колосились овсяные и пшеничные поля. Теперь в этих местах и далее по излучине реки Томь на много верст новостройки и тысячи жителей. Мой сын уже не увидит светло-зеленые перелески, где его отец, будучи мальчуганом, рвал охапками жарки. Так меняется мир.
В шестнадцать лет пошел на завод учеником токаря, через год поступил в музыкальное училище по классу вокала и с гордостью думал, что заменю в Большом театре Лемешева... Увы, этого не случилось. Судьба рассудила иначе. Училище бросил и отправился колесить по свету. Работал в районных газетах, служил в армии. После демобилизации махнул на Чукотку. Мыл золото. Никогда не забуду великие пространства Севера с огромными озерами... Дальний Восток, Тува, Минусинские боры, Сарыг-Сел, Горный Алтай, предгорья Тянь-Шаня... Все это осталось в памяти какими-то безумно голубыми зазубринами...
К поэзии приник душой лет в двенадцать, когда однажды в дождливый осенний день услышал по радио, что... “листья падают, листья падают, стонет ветер, протяжен и глух...” Так пришел Есенин, а вместе с ним — тот мир, который был для меня чем-то вроде острова Кергелена, о котором я даже не догадывался. До шестнадцати лет Есенин всецело владел моими помыслами. В семнадцать лет я уже не плакал над его стихами, но и теперь люблю эту поэзию...
Стихи пишу с 1963 года. Готовил к печати книжку “Мне двадцать лет”, но вовремя понял, что в будущем за нее придется краснеть. И вот лишь теперь считаю, что имею право заявлять о своих взглядах на мир.
В предисловии к моей книге Вы пишете, что я, видимо, люблю Заболоцкого и Рубцова. Заболоцкого действительно люблю. А Рубцова я сначала не понял. Простоватым он мне показался. Но со временем стал значительно ближе, чем после первого чтения.
Еще раз благодарю за предисловие.
С уважением Николай Колмогоров.
Апрель. 1976 г.
* * *
А вот мое предисловие к сборнику Николая Колмогорова.
“Я несколько лет подряд бродил по Тянь-Шаню, где в базальтовых ущельях ревут голубые пенистые реки, где шум воды сливается с грохотом громадных обкатанных глыб, которые волочит река по своему руслу. Порой такие реки случается переходить по узким колеблющимся мосткам. Их каждую весну после очередного паводка наводят местные жители. Мосток шириной в метр-полтора сделан из двух перекинутых с берега на берег тополиных ошкуренных стволов, пространство между которыми заплетено хворостом. Если переходить реку по такому качающемуся мостику, то лучше не глядеть под ноги или в сторону на бешено летящую воду. Но не глядеть тоже нельзя...
Душа поэта — такой же полуфантастический и все же реально существующий мост, связывающий самые разные стихии: материальное жизнелюбие и духовные взлеты, время и вечность, свое задумчивое одиночество и любовь ко всему земному в мире. А то, что Николай Колмогоров — истинный поэт, я понял, когда распечатал конверт со стихами, и первое же стихотворение дохнуло на меня воздухом жизнелюбия, весны, влаги...
Там хлопает громко белье
и гроздья рубах пузырятся.
Пусть оторопь душу берет —
свободы не надо пугаться.
Ведь в гулкой долине двора,
на улицах — толпы народа
шумят и пьянеют с утра
от синей реки кислорода.
“На земле светло” — так назвал поэт свою первую книгу.
Имя книги выбрано удачно. Колмогоров любит свет, утро, весну, его молодое дарование жизнерадостно по своей природе:
Непобедима жизнь! Бронза и мякоть плода!
Эти яблоки ешь, эти дожди пей!
И запрокинь лицо перед рекой небосвода,
и говори с улыбкой: лей, мое небо, лей!
Чувство природы, ощущение живого родства с зеленым полем, синим небом и светлой рекой — вот главные позвоночные устои поэзии Колмогорова. Смотрите, с какой точностью графика и в то же время с интонацией лирика он видит окружающий мир:
Чуть видимые вкраплены в поля
Кустарники с промерзшими ветвями,
И тополей прозрачных толчея
Зимует в синеве над берегами.
Думаю, судя по этим и многим другим стихам, что Николая Заболоцкого и Бориса Пастернака молодой поэт чтит как своих учителей. А из поколения молодых поэтов России ему, наверное, близок Николай Рубцов.
Но не только природа, но и человек, и наша обыденная земная жизнь дороги поэту. Его стихи о детстве, о матери и отце, о своей родине — районном городке, полугороде-полудеревне, стихи о любимой женщине человечны и просты. А значит — глубоки. Душа поэта понимает и голоса травы, и судьбы людей.
Отчетливо, как никогда доныне,
увижу вновь январскую тайгу,
Сибирь мою и cнегирей в полыни,
и лед ручья, мерцающий в логу,
домишки, спящие о трех больших дорогах,
невесть куда пробитых внутрь зимы,
ребят под пологом пространства белолобых
и их родителей в горячей дреме тьмы...
Доверчивый читатель вправе спросить меня: кого же я представляю этаким “велеречивым” предисловием — начинающего поэта или уже мастера? Не знаю. Знаю одно — представляю поэта талантливого, со свежей и жизнелюбивой первой книгой. Как он будет писать дальше — это его дело. Поэзия — не баловство. Когда в стихах начинают дышать “почва и судьба”, трудно что-либо предсказать. Но мне кажется, что молодой поэт — лишь бы не оставила его на жизненном пути творческая воля, не увлекла бы в свои осенние леса лирическая созерцательность — и сам уже знает, что подтверждать слово судьбою нелегко и что только такое подтверждение сулит нам настоящие удачи”.
А после моего предисловия переписка наша — стала частью жизни и его и моей.
* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Прежде всего хочу выразить совершенно искреннюю благодарность за Вашу честность. Не сомневался в том, что Вы человек принципиально чистый в отношении творчества, взаимовыручки, ясности взгляда на зеленый мир и на людей. Четко различать, кто есть кто, что есть что — на мой взгляд, очень ценное качество. Плюс к тому человечность в отношении к другим близким по артериальной крови, по самой ткани “творчества” и чудотворства собратьям.
Книжка моя поставлена на 1978 год. Мне исполнится 30 лет. Но это, как я считаю, нормально. Зато если бы я раньше издал ее, то сейчас бы мне, наверное, было бы стыдно. Ибо 12 лет поисков преобразили облик рукописи к лучшему. А что было бы, если бы издал те стихи, которые выбросил нынче? Пришлось бы краснеть... Думаю, что для поэта достаточно издать за всю свою жизнь 4—5 книжек (если даже будет столько!) и этого довольно.
Благодарю Вас за прекрасное предисловие к моей книжке, оно очень выручило, пришлось, как добрая сильная рука в минуту, когда зевнула впереди бездна.
К моему сожалению, нет сейчас возможности приехать в Москву, а хотелось бы. С этим необходимо смириться, пошли дети, заботы, надо быть рядом с ними, кормить. Да к тому же отчетливо представляю Вашу занятость. Был я в 1971 году в Москве, вобрал ее сложный облик, но люблю больше всего пространство. Если упадешь — будут идти мимо не оглядываясь. Такова суть большого города. И все же Москва прекрасна.