Вот видите, в конце концов я все-таки рассказала вам об этом, хоть и не хотела.

– Скажите, это ведь только в тот момент вы до конца осознали, что совершили убийство, что она действительно мертва, да?

– А как вы догадались?

Да, это правда, только в тот самый момент. Вы мне верите?

– Верю.

– Сперва было это родимое пятно на шее – и с этим пятном, стоило мне посмотреть на него, она будто вроде стала понемногу оживать… А уж потом, с головой, когда я ее увидела, она окончательно воскресла из мертвых.

Они бы должны отрубить голову и мне тоже в наказание за то, что я сделала. Око за око… На их месте, я бы так и поступила. Мне не хватает сада. В тюремном дворе нет ни травинки. Это чтобы покрепче наказать нас. Неплохо придумано. Ничто не заменит мне моего сада.

Вообще-то мужу надо бы быть повнимательней. Иногда мне и в самом деле кажется, будто у меня не все дома…

Все-таки странная у меня была жизнь.

– Выходит, вы считаете себя сумасшедшей?

– Да, по ночам я чувствую себя сумасшедшей. Слышу какие-то странные звуки. Мерещится, будто где-то убивают людей. Случалось, что я вправду во все это верила.

– Но вы ведь никогда не делились этим с мужем, как же ему было догадаться?

– Попробовала бы я рассказать ему что-нибудь подобное, он бы мигом упек меня в психушку, уж я-то его знаю. У него в голове все по полочкам, все по порядку. Говорит: у каждой вещи должно быть свое место и каждая вещь должна лежать на своем. Представляете?

Послушайте-ка, в ту ночь, когда я ее убила, она так кричала, что мне показалось, будто она мешает мне спать. Я подумала, уж не Альфонсо ли ее там ублажает? Знаете, Альфонсо, ему все еще нужны были женщины. Он моложе меня. Эта разница в возрасте, она всегда стояла между нами. Никогда не уменьшалась. Так вот, мне и подумалось, может, это он там кувыркается с Марией-Терезой Буске… Она ведь моя кузина, мы с ней одной крови. Носили одну фамилию, обе родом из Кагора, ели одну и ту же пищу, жили под одной крышей, только она глухонемая…

Я спустилась вниз. Альфонсо там не было.

Теперь я не говорю об этом ни слова.

Я ведь знала, что не застану там Альфонсо. Обычно у них это происходило в хижине, по субботам, после обеда – только там, и никогда по ночам. Вы спросите, в чем же тогда дело?

А знаете ли вы, что преступление никогда не совершают вдруг, ни с того ни с сего? Ни-ког-да!.. Оно наползает на вас медленно, постепенно, как танк. Потом останавливается. И вот вам, пожалуйста… Оно здесь, совсем рядом. В Виорне только что кого-то убили. И сделала это Клер Ланн. И уже нет пути назад. На Виорн обрушилось убийство. Висело где-то высоко-высоко в воздухе и упало именно там, где был Виорн, на тот самый дом, на кухню этого дома, на ту, кто совершил его, ах… и надо же было, чтобы это оказалась именно Клер Ланн. Уж ей ли было не знать о существовании этого преступления и о том, что оно на тонкой-тонкой ниточке висело прямо над Виорном?

Вот так, месье, все и случилось. Я знаю, что люди теперь и слышать не хотят имени Клер Ланн и даже газет избегают, но они неправы. Ну как донести до поезда тело весом в сотню кило? Как распилить кости, если у вас нет под рукой пилы? Говорят, в погребе все было залито кровью… Но представьте себя на моем месте, как можно было проделать все это без крови?

Если будут осматривать дом, не забудьте сказать, что двери – когда спускаешься с лестницы – всегда закрывались не с той стороны.

Мне всегда ужасно хотелось понять, неужели всякий, кто сделал такое, чувствует то же самое, что и я?

– Думаю, да.

– Разве это не объяснение?

– Нет.

– Вот видите, я все время кручусь вокруг одного и того же. Тем хуже для меня. Теперь я чувствую себя совсем разбитой. Но это такая усталость, от которой отдыхаешь. Может, я вот-вот сойду с ума. Или умру… Или оживу… Кто знает?

– Давайте поговорим о книге, которую ваш муж каждый вечер заставлял вас читать вслух, припоминаете?

– Да, это было много лет назад. Муж считал, что я недостаточно образованна. И заставлял меня читать какую-то географическую книжку. Но он был разочарован. До меня так ничего и не дошло.

Это все, что вас интересовало насчет той книжки?

– А все-таки что же именно до вас не дошло?

– Никак не могла взять в толк, почему ему приспичило, чтобы я знала географию всех этих стран.

Каждый день новая страна, по стране на день, это была какая-то бесконечная книга. Он заставлял меня читать, чтобы удержать возле себя и еще чтобы наказать за то, что я не переставала думать о своем кагорском полицейском. Но кое-что из этой книги я все-таки запомнила – насчет голода в Индии, про Тибет и еще про город Мехико, который сорок пять метров высотой.

Ну что, уж теперь-то все, хватит насчет этой книжки?

– Да, теперь все. А вы помните те книжки с картинками, что воровали когда-то в школе?

– Очень смутно… почти не помню.

А я вам уже рассказала насчет головы, куда я ее девала?

– Нет, не сказали.

– Хорошо. Эту тайну я должна сохранить. Только она одна у меня теперь и осталась, слишком уж я разговорилась.

Мне никогда не задавали вопросов. Я прямиком шла к этому убийству. И все мои секреты взлетели в воздух. Мне хочется спрятать лицо. Если бы я сидела в саду, если бы меня отпустили на свободу, все жители Виорна наверняка стали бы глазеть на меня и следить за мной, так что мне все равно пришлось бы уехать оттуда. А куда мне, спрашивается, податься? Так что пусть уж лучше они оставят меня здесь. Тем хуже для сада, я буду о нем вспоминать…

Теперь вот живу здесь, в женской уголовной тюрьме. Тут есть и другие женщины, они спрашивают друг у друга: «Как тебе нравится эта дамочка из Виорна?» – и смеются надо мной из-за этой идеи с пересечением железнодорожных путей. Просят объяснить, что это за штука такая, пересечение путей, узловые станции… Я объясняю.

Ко мне тут приходил один адвокат и сказал, что меня скоро переведут в другое место, в какой-то дом, где я забуду обо всем, что случилось. Да только мне что-то не верится.

Другие заключенные говорят, будто я невменяема и не могу отвечать за свои поступки. Я ведь не глухая, слышу, когда они разговаривают между собой. Но что они могут об этом знать? Веду я себя как следует, даже очень. Так мне сказали. Я отказалась снова встретиться с мужем.

Я знаю, Альфонсо никогда не придет ко мне сюда. Так и умру, не увидев больше никого из них троих. Тем хуже.

Жизнь у меня была какая-то однообразная, день за днем одно и то же, ничего не происходит… а ведь как все чудесно начиналось, с тем полицейским из Кагора. Что ж, ничего не поделаешь…

Что это вы вдруг замолчали? Знаете, а мне дали бумагу и ручку, чтобы я могла писать. Сказали записывать все, что придет в голову. Вам это неинтересно?

Я было попробовала писать, да так и не нашла первого слова, чтобы начать страницу.

А ведь когда-то я довольно часто писала в газеты – Господи, как же давно все это было – длинные-предлинные письма. Я уже говорила вам об этом? Само собой, они так никогда и не доходили.

– В одном из этих писем вы спрашивали, как сохранить зимой английскую мяту…

– Вот как, в самом деле? Иногда я ела ее понемножку, чтобы очищать себя изнутри. Может, я написала это письмо, потому что хотела узнать, как сделать, чтобы она всегда оставалась зеленой, такой же зеленой, как летом, теперь уж не припомню, может, поэтому, а может, и нет… Я столько всяких писем написала… Пятьдесят три письма… или даже целую дюжину. Мне так хотелось… ах, если бы вы знали, как мне хотелось все объяснить.

Знаете, до убийства я была хуже сточной канавы. Теперь все меньше и меньше…

Пересечение железнодорожных путей, они то и дело смеются над этим. А у меня ведь и в мыслях-то не было, что такое вообще существует… Была уверена, что им ни за что меня не найти.

Мне и в голову не приходило про этот виадук, просто иду себе к реке, а он оказался на пути.