– А Мария-Тереза Буске, она тоже была «с другой стороны»?

– Из-за своей неполноценности, она ведь была глухонемая – нет… Но будь она нормальной, то стала бы настоящей королевой другой стороны. Обратите внимание, я знаю, что говорю, – именно королевой… Представляете, когда они шли мимо по тротуару, спеша к мессе, она буквально пожирала их глазами. А они даже ей улыбались, так что судите сами… Вот мне-то никто никогда не улыбался, им бы это и в голову не пришло…

Она была глухонемая, этакая туша глухого мяса, и из этого огромного тела порой вырывались какие-то крики, но они шли не из горла, а откуда-то из живота, из самого-самого нутра.

В погребе я надела черные очки и погасила свет, так что сами видите, я вовсе не сумасшедшая, потому что мне не хотелось на нее смотреть, и я сделала все, чтобы ее не было видно – выключила свет и надела очки. Я уже и так вдоволь на нее насмотрелась – за сто лет.

Вы ведь слышали, что я только что сказала? Заметили, я уже говорю не так, как раньше. Я больше не делаю различия между фразами. Я только что стала себя слышать. Вас это смущает?

– Да нет, нисколько.

– Я говорю всякие гадости и то и дело перескакиваю с одного на другое. Не думайте, будто я не замечаю, когда со мной такое случается.

Я замолкаю, перестаю говорить, навсегда. Вот так:

– На одной из стен погреба обнаружили имя Альфонсо, вы написали его куском угля. Вы помните, как вы это писали?

– Нет, не помню. Может, мне просто захотелось позвать его, чтобы он пришел мне на помощь? А поскольку кричать я не могла, иначе я могла бы разбудить мужа, вот и написала? Может, так оно и было… Я уж не помню.

Мне и раньше случалось писать, чтобы позвать кого-то, хоть я и знала, что это совершенно бесполезно.

– Кого, например?

– Да одного человека, который так и не вернулся. Так всегда делала Мария-Тереза, может, это я у нее переняла.

– На другой стене было написано слово «Кагор».

– Вполне возможно. Я уж и не помню. Я столько всего натворила в этом погребе.

Скажите, неужели все это было на самом деле?

– Вы не можете говорить про этот погреб или просто не хотите?

– Не хочу. Не могу.

Хотя погреб, он ведь ничего не объясняет. Просто жутко тяжелая работа, тяжелей не придумаешь, чтобы разделать эту тушу, избавиться от нее, вот и все. Там не было ничего другого, одна работа, но такая тяжелая – хоть кричи, хоть умри. По-моему, один раз я даже потеряла сознание, а когда пришла в себя, спала прямо на полу, да-да, уверена, так оно и было. Не могу, не хочу. Я умру с воспоминаниями об этом погребе. Все, что случилось, я унесу с собой в могилу. И пусть себе другие думают, будто я достойна только отвращения, пусть весь Виорн плюет мне вслед – это все одно и то же… чтобы восстановить равновесие погреба.

– Похоже, на самом деле обитатели Виорна значат для вас куда больше, чем вы хотите показать.

– Виорн – это дно, ведь там я прожила основную часть своей жизни, больше всего, посреди Виорна, точь-в-точь в самой сердцевине, знала обо всем, день за днем. И вот вдруг в один прекрасный день ни с того ни с сего – убийство. Нетрудно догадаться, что они об этом думают, это же ясно как Божий день. Вы только представьте себе – убийство! Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их лица, как они выглядывают из окон или стоят у дверей и своими пронзительными, театральными голосами произносят: «Нет, что ни говорите, а это уж она через край!»

– Вы действительно собирались отправиться в Кагор?

– Да, клянусь, так бы я и сделала. Я говорю с вами, потому что вы ничего не знаете и, правда, хотите все понять, а вот мой муж, тот воображает, будто ему и так все известно, так что говорить с ним – все равно что попусту терять время. Да, я хотела уехать в Кагор. Рассудила, что, пока они догадаются, что убийство произошло именно в Виорне, а потом поймут, что все это сделала я, у меня будет пара-тройка дней, чтобы еще раз побывать в Кагоре.

Я бы остановилась в гостинице «Кристалл».

– А почему же вы все-таки не уехали?

– Вы ведь и сами знаете, к чему же тогда задавать такие вопросы?

– Это все из-за того, что сказал в тот вечер ваш муж?

– Он был так смешон, даже сам не понимал, как он был смешон.

– А была еще какая-нибудь причина?

– Думаю, да, была. Просто все это было мне так интересно, что я забыла о времени.

Понимаете, впервые в жизни он говорил о ней такие справедливые вещи. Вы ведь это имели в виду, да?

– А разве он говорил о ней?

– Само собой, даже назвал ее по имени: Мария-Тереза Буске.

Знаете, он ведь не упустил тогда почти ничего, сразу, в одну минуту пролил свет на мое преступление. Все эти подробности, их знала только я одна… Так что сами понимаете, после этого уже никак нельзя было удержаться и не сказать им всю правду.

– И что же вы им сказали?

– Я тихонько поговорила с Альфонсо, и это он им все рассказал. Все случилось очень просто. Я шепнула Альфонсо: «Скажи им, что это я, что я признаюсь». Тогда Альфонсо вышел на середину кафе и сказал: «Не стоит больше искать, это Клер зарезала свою кузину, пока та спала, а потом избавилась от трупа, а каким манером, это вы и сами знаете». Сперва стало тихо-претихо. Потом кто-то закричал.

А потом тот мужчина увел меня с собой.

– Альфонсо тоже говорил, что иногда встречал вас ночами в Виорне.

– Ну, это уже совсем другое дело. Сами посудите, не шатайся он сам ночами по Виорну, как бы, интересно, я могла тогда с ним встречаться? Странно, что он сказал такое…

– Могу заверить вас, что он говорил это без всякого злого умысла.

– Я знаю.

Если я и ходила ночами по Виорну, то только потому, что мне все время казалось, будто там что-то происходит и мне надо непременно пойти и убедиться во всем собственными глазами.

Мне казалось, что там до смерти забивают людей… в погребах. А однажды ночью, помню, вдруг повсюду разом запылали пожары… к счастью, пошел дождь и все погасло.

– А кто же забивал до смерти и кого?

– Полицейские, это они убивали в виорнских погребах иностранцев и других людей. А потом расходились, на рассвете.

– А вы их видели?

– Нет, стоило мне появиться, как все сразу же прекращалось…

Но очень часто мне случалось и ошибаться – все было тихо, спокойно, спокойно-преспокойно…

О чем это я говорила?

– Вы говорили об Альфонсо.

– Ах да, правда, об Альфонсо. А его тоже посадят в тюрьму?

– Нет.

– А я-то думала… И что, он тоже живет, как прежде? У себя в лесу?

– Не знаю. А вам бы хотелось, чтобы его тоже посадили в тюрьму?

– Как вам сказать… Раз уж я здесь, не вижу, почему бы и ему тоже не оказаться рядом. Ведь он-то знал обо всем с самого начала. А его так и не арестовали. Хотя, если разобраться, мы бы все равно с ним не попали в одну и ту же тюрьму. Так что какая разница…

– А что вы собирались делать в Кагоре?

– На пару дней начала бы все с самого начала… Погуляла бы, походила по одним улицам, по другим. Полюбовалась бы Кагором…

– А того кагорского полицейского, его бы вы стали искать?

– Может, и нет. К чему это – теперь? Ведь все равно рано или поздно они бы пришли и забрали меня с собой….

– А вот насчет головы…

– Ну вот, опять вы про голову, не надо…

– Я ведь не спрашиваю, куда вы ее девали. Мне только хотелось бы понять, в чем тут заключалась для вас проблема?

– Придумать, что с ней делать, куда девать…

– Но почему именно с головой?

– Голова есть голова. Ее ведь не выбросишь в первый попавшийся поезд.

И потом, корзинка, ее куда девать?

Я похоронила ее по всем правилам. Даже молитву прочитала за упокой души. Это единственное, что мне пришло в голову, хотя мой кагорский полицейский разлучил меня с Богом и я так никогда и не обрела его снова.