Он повернулся к Дайльюлло:

— Что теперь?

— Это такой вопрос, — ответил Дайльюлло, — который заставляет лидера наемников желать, что лучше бы он не был лидером.

— Примите условия Хелмера! — вмешался Макгун. Его испачканные щеки тряслись. — Эштону было наплевать на меня, находившегося здесь в полном одиночестве. Почему идти на гибельный риск ради него?

— Потому, — процедил сквозь зубы Дайльюлло, — что мы заключили контракт, а наемников, нарушающих контракт, выбрасывают из гильдии. И это вы, Макгун, привели нас всех сюда, потому что вынюхивали секреты других миров, своей алчностью к деньгам. Так что заткните свой рот.

— Но что нам делать? — спросил Боллард.

— Ждать, — ответил Дайльюлло. — Мы будем ждать возвращения Эштона и двух других в их тела — если то, что сказал Макгун, является правдой — схватим их и с боем будем пробиваться отсюда.

В огромном шахтном стволе становилось темнее по мере того, как аркуунские луны скользили дальше вниз по небу и их свет все меньше сюда проникал.

Дайльюлло приказал Джансену и Болларду заступить на дежурство у тоннеля во вторую смену, а пока им и всем остальным немного поспать. Люди тихо разместились за бортом колодца и вскоре уснули. Все, кроме Вреи.

Чейн следил за ней. Она сидела, пристально уставившись на решетку и лежащие на ней фигуры. Смотрела долго прежде, чем тоже устроиться спать.

Мильнер разглядывал вокруг себя широкое, погружающееся в темноту пространство.

— Тот разрушенный город был довольно плохим местом, — бормотал он. — Здесь еще хуже.

— Не болтай, — предупредил Чеки. — Если кто-то из них попытается пройти сюда но тоннелю, лучше всего предупреди нас об опасности.

Но оглядевшись вокруг, Чейн должен был согласиться, что Мильнер прав. Ему никогда не доводилось бывать в таком странно гнетущем месте. Угнетало не столько само место, сколько понимание того, что оно может причинить человеку, выгнав разум из его тела и сделав его как бы мертвым. В Чейне снова зашевелилось сильное отвращение к этой идее,

Прошли, казалось, долгие часы, когда их смена закончилась. Джансен и Боллард с ворчанием поднялись и заняли свои места у тоннеля. Боллард зевал во весь рот.

Чейн снял обувь, вытянулся, по понял, что не сразу заснет. Он все еще испытывал подавленное состояние, словно душившее его. Он продолжал думать о трех тенях на тусклой решетке: интересно, где теперь их разумы и что они делают; любопытно, как это можно быть разумом, отделенным от тела; а возвратятся ли они когда-нибудь. Спустя какое-то время он все-таки заснул, но произошло нечто для него небывалое: приснились кошмары.

От одного из них он вздрогнул и проснулся. Слышался звук, не тс случайные шевеления Болларда и Джансена, сидевших и глазевших в тоннель, а какой-то новый, тихий звук.

Он быстро оглянулся вокруг. Вреи не было на месте.

Чей и вскочил на ноги. Его взгляд пробежал по огромному потемневшему пространству. И он увидел ее.

Врея тихо вошла на одну из металлических дорожек, ведущих к центральной решетке. Сидевшие к девушке спиной двое дежурных не видели ее.

Она брела к Свободному Странствию…

Со скоростью и мягкостью охотящейся кошки Чейн направился следом за Вреей. Его необутые ноги двигались бесшумно. Крупными, беззвучными скачками он устремился за высокой золотистой девушкой, которая продвигалась к решетке, к этой бездне так, словно шла к любовнику.

Он, несомненно, настигнет ее вовремя и оттащит назад, если только она не повернется…

И вот именно в этот самый момент предупрежденная инстинктом или звуком его дыхания Врея обернулась.

Она обдала его ненавистным, диким взглядом и бросилась бежать.

Четыре крупных шага и прыжок, и Чейн мог бы схватить ее до того, как она вступит на решетку. Чейн сделал и шаги, и прыжок, и схватил-таки ее как раз у самого края.

Но он забыл, какой сильной была Врея. Несмотря на то, что он держал ее, она бросилась вперед на гладкую решетку. И державший ее Чейн по инерции влетел вместе с ней.

И мгновенно Чейн почувствовал, что его мозг взорвался, и он провалился в вечность.

Это было не совсем падением. Скорее это было похоже на то, как его осторожно, но очень крепко схватила огромная рука, потом выбросила куда-то вовне, и он, оглушенный, беспомощный стремительно понесся через безмолвное небытие.

Он был ничто, один в небытие.

Он был мертвецом, душой, духом, горстью обнаженных электрических импульсов, мчащейся среди звезд. Теперь он знал, что значит находиться в таком состоянии.

Он был испуган.

И он был разозлен, вне себя от ярости за то, что должен выносить такое надругательство.

Он кричал неистовым криком орла, бросая вызов всему космосу. Он не мог слышать этот крик, но он мог чувствовать его, как красную вспышку в небытии. И это было услышано.

«Не бойся, Чейн. Не сердись. Посмотри. Посмотри вокруг себя…»

Врея. Ну, конечно же, Врея. Он не одинок, Врея…

«Посмотри, Чейн. Посмотри на звезды. Посмотри на вселенную». Она не говорила. В этом ужасном безмолвии не было голосов. Однако, он понимал значение того, что она хотела сказать, он понимал и свой собственный крик. Ее слова падали на его сознание, словно солнечные лучи — все золотистые, славные. «Мы свободны, Чейн! Свободны!»

Он пытался определить ее местонахождение, увидеть ее, но вместо этого увидел Вселенную.

Черные, красивые черные бездны, простирающиеся до самых краев мироздания, таинственная Мать-Вселенная с миллиардом галактик, украшающих ее грудь, со звездами, сверкавшими словно светлячки на кончиках ее пальцев,

— все это он мог видеть отчетливо, непосредственно. От звезд исходило чистое сияние. В первозданной черноте полыхала серебром облаков спиральная туманность. Во всей этой бесконечной таинственности кружились, ярко светя, разбросанные повсюду галактики; он мог их слышать, и он понял, что небытие вовсе не безмолвно. Оно движется, оно поет движениями солнц, миров, лун, комет, газообразных облаков, космических течений, космической пыли и свободных атомов, роев звезд и галактик. Ничего нет в покое, и он понял: это потому, что покой есть смерть и, следовательно, запрещен. Вселенная живет, движется, ее пульс бьется…

И он участвовал во всем этом. Он тоже пульсировал, двигался, подхваченный великим космическим танцем — броуновским движением вселенной. Движение вселенной — это вызвало в памяти случай, когда его тело плавало в огромном море и слилось воедино с жизнью, пульсом и движением моря.

«Врея!» Он звал ее, не думая, как он это делает. «Врея, возвращайся со мной!»

Вместе с этим порывом пришла и страшная паника — уродливое черное пятно, заслонившее лучезарность. Сделала это память о его теле, напомнив ему, что он не атом, а человек с лицом и именем, Морган Чейн, Звездный Волк. Взглянув, так или иначе, вниз, — хотя не было ни низа, ни верха, — он увидел свое тело, распростертое на решетке около Эштона, Саттаргха и Рауля. Оно было распростерто рядом с телом Врёи, и оба они выглядели свежими мертвецами — с провалившимися ртами, остекленевшими глазами, с широко раскинутыми руками и ногами. Он истосковался по своему телу.

«Врея, иди сюда!»

Теперь она была рядом с ним. Он мог ощущать ее — крошечное пятнышко искрящихся пылинок.

«Ты перепуган, — сказала она с презрением. — Тогда возвращайся назад. Ступай не прекрасную безопасную твердь».

«Врея…!»

«Целую жизнь… ждала… мечтала… и вот я это имею, имею собственную свободу, свободу быть со звездами, со вселенной. До свидания, Чейн».

«Врея!»

Он бросился к искрящимся пылинкам и почувствовал, что она смеется.

«Нет, теперь ты меня не сможешь удержать. Делай что угодно, а меня не сможешь удержать».

Она умчалась в вихре танца. В темноте за ней огненной косой раскачивался Рукав Персея, тысячи звезд которого двигались толпами и, качаясь, пели; их голоса ударяли по самой сущности Чейна и заставляли вспыхивать во всем величии каждый отдельный импульс. Крошечное мерцание Вреи усилилось. Он снова почувствовал ее смех, и затем она исчезла, потерялась в ярком блеске солнц Персея.