В последнюю встречу Тревор намекнул, что на этот раз плата будет щедрее обычного. Когда Экклз процедил цифру, Рори едва не присвистнул, хотя знал, что Тревор не любил проявления чувств без его соизволения. Сейчас Рори прикидывал, сколько же Тревор заграбастает за Найджела Сэйерса, если уж Рори отвалят кус, какой не каждому обжоре по зубам?

Что натворил этот Сэйерс?

Рори боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Сандру, свет ночника маскировал тонкие черточки морщин на ее лице, и казалось, Сандра совсем девочка, особенно, когда рот приоткрывался для беззвучного выдоха, нос морщился и по векам пробегала рябь, будто Сандра хотела стряхнуть дурной сон.

Что же натворил этот Сэйерс?

Рори посмотрел на выпирающий живот, натянул одеяло выше: разъелся, боров, надо сбросить. Снова вспомнился Тревор, его ухмылка: «Я не возражаю, Рори, против твоих габаритов, наоборот, у меня такое ощущение, будто на меня за одну зарплату работают два человека, сколько фунтов ты тянешь сейчас? Да ну! Значит, я не ошибся, как раз и есть два человека, а хилых — даже два с половиной». Рори не любил издевок Экклза, мирился до поры и знал, что и они в том числе перетирают трос изнутри; только говорят, что к подкалыванию можно привыкнуть, вранье! Как ни толста шкура вышучиваемого, всегда наступает миг, когда дальше терпеть нельзя.

Раздобыть бы денег, умыкнуть Сандру из ее харчевни и в бега — начать жить как люди: поругиваться, мириться, может, даже детей завести. Не так уж они перезрели для этого. Инчу нестерпимо захотелось сейчас же выяснить мнение Сандры по этому поводу, он занес руку, чтобы тронуть ее за плечо, и остановился… пожалел, слишком сладко спала. «Можно спросить и завтра, и в любой день. Интересно, что она ответит? Может, покрутит пальцем у виска или расплачется — никогда не предугадаешь, что выкинет женщина?»

Что натворил этот Сэйерс?.. Деньги решают все!..

Две эти мысли сплелись в тонкий жгутик, напоминающий жиденькие косички его сестер, и от их сплетения Рори ощутил будто удар тока: такое ему в голову еще не приходило…

Инч вспотел от напряжения, отбросил одеяло, прошел в ванную: из зеркала на него смотрела распаренная физиономия в веснушках, вплавленных в буровато-красную кожу, рыжие волосы растрепались и вихрами торчали в разные стороны. Рори зачерпнул холодной воды из-под крана, плеснул в лицо, кровь прихлынула, и на еще более раскрасневшемся лице веснушки почти потонули.

Такое ему еще в голову не приходило!

Когда Рори волновался, на него нападало неодолимое обжорство: Инч тихо распахнул дверцу холодильника, выгреб на стол снеди на троих голодных. Он уминал уже третью баночку сыра, когда вошла Сандра. Рори инстинктивно прикрыл ладонями гору снеди, Сандра прыснула:

— Легкий завтрак?

— Угу-у… — Рори тоскливо заглянул в недоеденную банку, обтер губы указательным пальцем, согнутым пополам.

— А зачем салфетки? — Сандра придвинула коробку белоснежных квадратиков. Рори покорно вытер уже чистый рот салфеткой и, беспомощно озираясь, искал, куда бросить бумажный комок.

— Час ночи, — Сандра зевнула и покинула кухню. Рори внимательно прислушивался к ее шагам, к шорохам, к скрипу кровати; когда все стихло, он на цыпочках подобрался к холодильнику, украдкой достал недоеденную банку сыра и еще одну и, только уничтожив обе, успокоился.

В спальне мягко светил ночник, Сандра беззвучно дышала, Рори вздохнул: «Забыл спросить ее про детей… вдруг засмеет? Кто же согласится па таких рыжих, сплошь заляпанных веснушками?» Инч тяжело опустился на кровать, сон не шел, протянул руку к проспектам с Кришной, полистал, вспоминая наставления Тревора. Рори и впрямь ничего толком не усвоил, для торговца словом божьим общих фраз маловато. Тревор любил поражать знанием тонкостей, не преминув заметить, что с профессиональной точки зрения не грех потренировать память. Ночник едва освещал древний текст, написанный по-английски: мам ча йо вьябхичарена бхакти-йоге-на севате са гунан саматитьяйтан брахма-бхояя калпате… тот, кто целиком посвящает себя преданному служению, непоколебимый при любых обстоятельствах, сразу же поднимается над гунами материальной природы и так достигает Брахмана… «Конечно, — уверял Тревор, — в комментариях ты, Рори, прочтешь, что служение Кришне — это отречение от материальных благ и все такое, но я тебе скажу двадцать шестой текст четырнадцатой главы — штука мудрейшая и самое важное в ней — призыв к верной службе. Как там?.. Целиком посвящает себя преданному служению… непоколебимый при любых обстоятельствах…» — Экклз впивался в. Инча так же, как не раз проделывал и с другими, когда на него нападала охота читать проповеди, упирая на преданное служение, выковыривая сокровенное каждого, будто желая любыми средствами выудить, прознать, каковы истинные намерения подчиненного.

Рори отложил проспект и забормотал: «Кришна, Кришна, харе Кришна, харе, харе… может, и впрямь что-то есть в этих словах?» — ощутил, как наваливается сон, как он соскальзывает под бок Сандре, как ее рука во сне гладит его голову. Рори провалился в сон, как зверь в хорошо замаскированную волчью яму, — враз, успев только зацепить меркнущим сознанием одно…

…Такое ему еще в голову не приходило!

Найджел Сэйерс хотел бы звонить в больницу дочери ежедневно, ежечасно, но звонил два раза в неделю — боялся услышать страшное, испытывая к тому же неловкость перед врачом, который вел его дочь. Сэйерс выбрал вторник и пятницу, вторую половину дня, и каждый раз, когда приближалось время звонка, угнетенность отца достигала предела. Сэйерс поднимал трубку и мрачно взирал на ждущие прикосновения пальцев кнопки, будто квадратики с цифрами были виноваты в его несчастьях… Картина острова, которую он видел теперь так часто, начинала дрожать, расплываться и рваться на части, как действительность в тот обычный поначалу день от внезапно налетевшего урагана… Штативы с вирусными препаратами вывернуло из держателей, разметало повсюду, осколки пробирок еще долго находили в песке. После обеззараживания станцию перевели на другой остров, но Эвелин заболела: тогда еще никто не знал этого, и Сэйерс, постоянно бывая с ней, не подозревал, что и сам подвергается опасности. Только потом выяснилось, что особенности его организма спасли Сэйерса. Когда родилась девочка и позже, когда Эвелин умирала, Найджел так и не мог ответить себе, почему спасен именно он? Как не может ответить на такой же вопрос каждый, с кем случается беда. Почему он?

Найджел набрал номер и сразу, будто врач только и ждал звонка, услыхал его голос.

Сэйерс ненавидел эти беседы, будто на ощупь продвигался в темноте, обшаривая стены ладонями и с каждым шагом ожидая непоправимого. Врач увиливал: недомолвки, уклончивые фразы, намеренно растянутые паузы, ответы невпопад, переспрашивания без конца и все это вперемежку с частыми извинениями. Еще бы! Сэйерс платил не скупясь и имел право знать — за что, каков исход? Предстоящее не вызывало у Сэйерса сомнений, хотя принято говорить, что и в таких случаях каждый раздувает в себе искру надежды; Сэйерс не особенно успешно обманывался, и все же, выискивая несуществующий шанс, он позволял врачу неловкие пассажи, не замечал нелепости и непоследовательности при описании состояния дочери; в глубине души отвергая неминуемое, Сэйерс хотел надеяться и помогал врачу водить себя за нос.

После разговора он долго приходил в себя — ничего не помогало, только одно чуть умеряло страдания Найджела: мелкими глотками, размеренно, не торопясь, будто исполняя дело чрезвычайной важности, он выпивал по три-четыре стакана воды. Сэйерс уже не мог работать, и секретарь мисс Дебу знала, что вскоре патрон покинет служебный кабинет.

Найджел Сэйерс спустился грузовым лифтом и ступил на улицу чуть в стороне от главного входа.

У афишной тумбы через дорогу стоял красный «бронко-II», нарушая все правила парковки. Сэйерс знал, что если к лобовому стеклу не приклеена квитанция штрафа, а полицейский безмятежно вертит головой неподалеку, значит, его смазали. Найджел удивился, что так часто видит машину одной и той же марки, попытался разглядеть человека за рулем, но, кроме густой копны вызывающе медных волос, ничего не высмотрел.