Они возобновили движение, направляясь к вымощенной дорожке, ведущей к элегантному особняку, и Мёрдер вдруг остро осознал, что все молчат. Никто не прикасался к нему, кроме того, что требовалось по медицинской необходимости. Никто не приближался слишком близко.

И все они держали руки на оружии. Кто–то на пистолетах, а кто–то на черных кинжалах, которые и он когда–то крепил в ножнах на груди.

Боже, всего–то раз ты теряешь контроль и убиваешь толпу народа из–за того, что они подвергли пыткам твою девушку, и тебя сразу объявляют изгоем.

Вдоль по дорожке, очищенной от наледи и посыпанной солью. От ветра, свистевшего среди голых веток, ему хотелось прикрыть уши. Тональность была слишком похожа на женский крик, что беспрерывно звучал у него в голове.

Вверх по ступеням, тоже чистым от наледи. На крыльцо, что тянулось до самой передней части особняка и с которого убрали всю прекрасную плетеную мебель, без сомнения, по причине ненастной погоды.

Теперь они стояли у широкой парадной двери, и Мёрдер помнил, как пересекал этот порог вместе с Дариусом бесчисленное количество раз.

Фьюри остановился и ослабил хватку.

– Мы должны тебя обыскать.

– У меня пистолеты, две штуки. На этом все… впрочем нет, еще охотничий нож в заднем кармане штанов. Письма не трогайте.

Мёрдер смотрел прямо на деревянные панели, пока у него забирали оружие. А потом кто–то похлопал его вдоль всего тела.

Он закрыл глаза и опустил голову.

– Боже, да не лгу я.

– Давай. – Фьюри открыл дверь. – Направо.

– Столовая.

– Ты помнишь.

– Я практически жил здесь с вами, сам–то не забыл?

При ходьбе бедро словно прижигали раскаленным металлом. По десятибалльной болевой шкале Мёрдер ставил десятку. Пот выступил на груди, горле и поднимался к лицу, и, черт возьми, он был рад, что не поел перед встречей, а то было бы чертовски неприлично проблеваться прямо сейчас.

Фритц все еще служил дворецким в этом доме? – задался он вопросом.

– Сюда…

– Я знаю, – рявкнул он.

Рычания, которые раздались позади него, он легко проигнорировал. Если бы Братья собирались его убить, то никогда не пустили бы в этот дом. Они бы бросили его в багажник седана, чтобы отвезти в более отдаленное место.

Двойные двери в столовую были закрыты, но он чувствовал присутствие Рофа на противоположной стороне… и подумал о том, что некогда старая традиция возродилась: когда Братство служило личной охраной Короля. Раньше в этом не было необходимости, потому что Роф всегда отказывался руководить своим народом.

Что–то очень сильно изменилось.

– Мне придется попросить тебя постоянно держать руки на виду, – сказал Фьюри. – И никаких резких движений…

Послышался стальной мужской голос.

– Я, мать твою, голову тебе оторву, если приблизишься к нему.

Мёрдер улыбнулся и посмотрел через плечо, встречая алмазный, острый как лезвие взгляд.

– Ви. Сентиментальный, как и всегда.

Брат с ледяным взглядом и татуировками на висках, обзавелся еще и бородкой. Но больше ничего в нем не изменилось, его интеллект сражал не хуже, чем желание убивать. И, посмотрите, он так и не бросил курить.

– Мне на тебя глубоко плевать, – произнес Вишес на выдохе.

– Тот же сорт турецкого табака. Ты все еще покупаешь его в том хэдшопе[27], на Маркет?

– Пошел в задницу.

– Ну, ты всегда этого хотел…

Фьюри одернул Мёрдера:

– Ты делаешь себе только хуже.

Двери распахнулись, и в центре столовой, под люстрой, где должен был стоять длинный стол из красного дерева, сидел Король.

Мёрдера окатила волна грусти, настолько неожиданная, что он отшатнулся и заморгал, хотя слез не было. Не то, чтобы Роф стал другим… черт, ад бы покрылся льдом, изменись что–то в этом аристократе, лидере расы. И не то, чтобы Мёрдер оказался в доме своего старого друга, Дариуса, и нервничал от предстоящей встречи. И дело даже не в том, что это могло оказаться глупой кроличьей норой, в которую он скоро провалится.

На пальце Рофа сияло кольцо.

Древнее, с огромным черным бриллиантом, единственное в своем роде.

Мужчина не надевал его раньше. Он отказывался нести бремя своего рода. Избегал всего того, что его отец, отец его отца и отец отца его отца делали с великим смирением и силой.

Роф, сын Рофа, был истинным Королем.

И впервые за все это время Мёрдер осознал, как много он упустил. Годы не имели для него значения, те, что он провел на старом чердаке в Южной Каролине: ночи сменяли ночи, переходили в недели, месяцы, годы... и десятилетия... все это не имело значения. У него не было абсолютно никакой причины отмечать какое–либо течение времени как существенное, настолько велика была глубина его падения.

И сейчас, смотря на это кольцо, Мёрдер словно осознал всю смертность бытия… хотя не собственная потеря сейчас опустошала его.

Мёрдер достал письма и заговорил еще до того, как к нему обратились.

– Мне нужно, чтобы вы помогли мне найти эту женщину.