- Что с тобой? – с тревогой посмотрел на меня Ванька. Обернулась крестная, родители.

- Самолет… разобьется, - с трудом выжал из себя я.

- Что за бред? – сердитый голос отца сорвался на фальцет. – Прекрати истерику!

Я сглотнул, вдохнул поглубже. Тяжесть исчезла.

- Пойдем, Мартин, - мама подтолкнула меня к стойке. – Это все нервы.

5.

Самолет не разбился. Его даже не тряхнуло толком ни разу. Но нехорошие предчувствия меня не оставляли. Просто они стали другими. Похожими на нервное напряжение, когда смотришь триллер с мощным саспенсом и каждую секунду ждешь чего-то страшного.

Мы вышли из здания аэропорта. В Петербурге было намного холоднее, чем в Праге. Яркое солнце, ослепительно голубое небо и пронзительный ветер. Мама плотнее запахнула шерстяную кофту, я вытащил из сумки ветровку.

- Малый, пожалуйста, - сказал отец, когда мы сели в такси.

- Петроградка? – уточнил водитель.

- Васильевский, - возразила мама.

Все это звучало для меня как обмен паролями. Я прилип к окну. Страхи страхами, тайны тайнами, а я вернулся наконец в свой родной город. Внутри пело и приплясывало.

Петербург меня просто потряс. Я видел немало красивых городов, но восторг от них было всего лишь эстетическим. Я любил Прагу, но она была для меня слабо замечаемой повседневностью. По Петербургу я начал скучать, едва ступил на его землю. Уже только потому, что должен был уехать. Потому что это мой родной город. И неважно, что я не был в нем восемнадцать лет. Неважно, что не помню абсолютно ничего. Наверно, какая-то невидимая пуповина на всю жизнь связывает нас с местом, где мы родились, и мы тоскуем по нему, как Адам тосковал об утраченном рае.

Мне вдруг захотелось попросить таксиста остановиться. Пусть они едут дальше, а я пойду пешком по этому широченному, прямому, как стрела, проспекту. А потом сяду в метро и доеду, куда надо. В конце концов, мама часто вспоминала поговорку «язык до Киева доведет». Но некий господин в чопорно застегнутом на все пуговицы пиджаке, свивший гнездо у меня в голове заметил: Мартин, это… эээ… неприлично.

Мы ехали долго. Наконец показалась Нева, от вида которой у меня захватило дух. Машина переехала через мост, попетляла по узким улочкам и остановилась у красивого пятиэтажного дома.

- Посидите в машине, - сказала мама. – Я быстро. Только заберу у соседей ключи. А еще лучше поезжайте в гостиницу. Я посмотрю, как там и что, потом сама доберусь.

- Мы с тобой, - заупрямился я.

- Нечего тебе там делать, - отрезала мама, быстро переглянувшись с отцом. – Во всяком случае, сегодня. Завтра все увидишь. А сегодня я хочу побыть там одна. Я еще не знаю, где будут поминки, может, люди после кладбища туда придут, надо все подготовить.

- Я не буду тебе мешать, - непонятно почему упирался я. – Я только посмотрю и сразу уйду. Пусть папа ждет в машине.

- Оля, пусть идет, - отец посмотрел на маму долгим многозначительным взглядом. – Он просто заглянет в квартиру и спустится. Только учти, Мартин, никаких детских воспоминаний у тебя все равно не проснется. Раньше ты… все мы с бабушкой жили в другом месте, рядом с Обводным каналом. А сюда она перебралась, уже когда мы уехали в Чехию.

Мы с мамой прошли через арку подворотни в довольно мрачный и грязный двор-колодец.

- Мам, здесь так везде? – спросил я.

- Как «так»?

- С улицы дом такой красивый, важный. А двор… Похоже на грязное рваное белье под фраком.

- В Праге в центре таких дворов тоже хватает. Да, почти везде. Это еще не самый страшный. Если захочешь, мы тебе покажем наш старый дом – вот где кошмар.

Покосившаяся дверь, когда-то покрашенная вишневой краской, тусклая лампочка, стертые ступени, оглушительный запах гнили и кошек, трясущийся от старости лифт. Мы поднялись на третий этаж. Мама молчала. Она была так напряжена, что мне показалось: если я до нее дотронусь – посыплются искры. Дотронулся – она вздрогнула.

На правой двери, обитой черным дерматином с торчащей из прорех ватой, красовалась белая бумажка с печатью. Нахмурившись, мама осторожно поцарапала ее ногтем.

- Что это? – спросил я.

- Наверно, милиция опечатала.

- Почему милиция? Бабушка ведь сама умерла, ее не убили.

- Не знаю, - мама пожала плечами. – Может быть, так полагается, если человек одинокий.

Она подошла к левой двери, похожей на бронированную дверцу сейфа, позвонила.

- Кто? – басовито поинтересовался мужской голос.

- Это дочь Вероники Аркадьевны.

Лязгнул замок. Над цепочкой показался фрагмент грузного мужчины лет сорока в зеленом спортивном костюме.

- Здрасьте, - буркнул сосед. – Приехали, значит?

- Да, приехали, - каким-то неприятно заискивающим голосом ответила мама. – Вот, думали, у вас ключи, а тут…

- Да были у меня ключи, были. Запасные. Только тут такое дело… Я вам по телефону не сказал. Маму вашу ведь в больницу не забрали, когда у нее инсульт случился.

- Почему? – мама побледнела так сильно, что это было заметно даже в полутьме лестничной площадки.

- Я не врач, не знаю, что там с ней было точно. Вечером супруга моя к Веронике Аркадьевне зашла за чем-то, вдруг бежит назад: соседке плохо, наверно, инсульт. Я зашел, смотрю – она сидит, лицо красное, рот скривился, пытается что-то сказать и не может. Ни рукой правой, ни ногой пошевелить не может. Ну, мы ее уложили, скорую вызвали. А она все не едет и не едет. Час прошел. Ну, мама ваша отходить начала. Ну, в смысле, рот нормальный стал, что-то говорить стала, рукой шевелить. Скорая приехала – все нормально, только слабость и головная боль. Ну, ей укол сделали и уехали. А утром я звоню – тишина. Открыл ключом – а она на полу лежит. Мертвая.

Мама всхлипнула. Сосед вздохнул, откинул цепочку и открыл дверь пошире.

- В общем, вызвали скорую, милицию – ну, вы понимаете. Дверь и опечатали. И у меня ключи забрали. Но вы не волнуйтесь. Я сказал, что вы, возможно, приедете, а они сказали, что вы можете в любой момент зайти в наше отделение милиции, подтвердить, что вы дочь, и ключи забрать. Телефон оставили. Можете зайти позвонить.

- Спасибо, - мама зашла в прихожую, а я остался на площадке. Сосед топтался на пороге, явно не зная, что ему делать.

- А кто занимается похоронами? – спросила мама, положив трубку.

- На ее бывшей работе. Насчет поминок – не знаю, это вряд ли.

- Мартин, сейчас вы с папой поедете в гостиницу, - мама повернулась ко мне, - а я пойду в милицию. Возьму ключи, вернусь сюда, приберу в квартире. За продуктами схожу. Надо хоть что-то приготовить, пусть хоть самые близкие зайдут бабушку помянуть.

- Конечно, - кивнул сосед. – Если что, супруга моя, Анна Васильевна, поможет. Они с мамой вашей дружили.

Попрощавшись, мы спустились вниз и вышли к машине. Объяснив отцу ситуацию, мама махнула нам и скрылась за углом.

- Пожалуйста, Престиж Отель Васильевский, - важно сказал отец водителю.

- Это где такой? – удивился тот.

- Третья линия, - нахмурился отец. – Дом 52.

- А-а-а, - пытаясь скрыть улыбку, протянул водитель. – Ну да, Престиж Отель. Скажите проще – мини-гостиница.

Гостиница действительно оказалась небольшой, но довольно уютной. По телефону мы хотели заказать двухкомнатный номер, однако нам предложили два одноместных «с кроватями дабл». Номера оказались на втором этаже с окнами во двор. В моем мебель была депрессивно-синих тонов, а душ свирепо рычал, но, в общем, мне понравилось.

Мы переоделись, перекусили в ресторанчике, и отец спросил, чем я намерен заняться. Мне хотелось прогуляться. Просто пошататься по улицам. Не осматривать достопримечательности или музеи, а бродить, смотреть по сторонам и впитывать город в себя. Наслаждаться им. Болеть им. Я сразу понял, что Петербург станет моим персональным наркотиком, без которого будет мучительно ломать.

Отец сказал, что слишком устал, чтобы идти гулять. Честно говоря, это меня обрадовало, хотя я и постарался не подать виду. Я чувствовал себя отвратительно жадным скрягой, который ни с кем не хочет делить внезапно свалившееся на него богатство. Отец напомнил мне о том, что на ночь мосты через Неву разводят, попросил быть осторожнее и вручил несколько тысячерублевых купюр – «на мелкие расходы».