- И пожалуйста, не снимай девок, - добавил он на прощание. – Дело даже не столько в СПИДе и сифилисе, сколько в том, что ограбят.

- Печальный опыт? – съехидничал я. Вот только девок мне для полного счастья и не хватало.

6.

Ориентируясь по карте, я вышел на Университетскую набережную и спустился к Неве. Отчаянно стесняясь и озираясь по сторонам, сунул руку в воду, потом потрогал постамент сфинкса. Питер смеялся надо мной и ускользал. Он разъедал мое нутро, как ржавчина, как кислота. Он был похож на недоступную женщину. Я мог любить его только издалека, оставаясь чужим и мучаясь своей «чужестью». Останься я здесь навсегда – очень скоро он стал бы привычным, как старая жена, которую не замечают, хотя и любят по-своему.

Я сказал «Питер»? Пожалуй, права на эту свойскую фамильярность у меня и не было. «Петербург» – еще куда ни шло, он мог сделать мне это одолжение, откинув «Санкт-». На том основании, что в моем паспорте местом рождения значился «Leningrad».

На другом берегу рвались в небо Исаакиевский собор и Адмиралтейство, поодаль тускло мерцал шпиль Петропавловской крепости. Но я решил отложить их на другой день. Перешел на противоположный берег, постоял на Дворцовой площади и вышел на Невский проспект. Идти по нему было все равно что танцевать медленный танец, но не с партнершей, а в толпе – просто покачиваясь под музыку. И дело не в том, что на Невском было много народу, а в том, что я одновременно чувствовал себя частицей этого людского муравейника – и был странно одинок.

Захотелось пить. Я оглянулся в поисках летнего кафе и свернул на коротенькую пешеходную улочку. Дети брызгались у фонтана, ворочая тяжелый каменный шар. Туристы фотографировали чугунного кота, сидящего на карнизе, и добросовестно позировали у памятника фотографу. Я нагнулся и погладил отполированного сотнями рук бульдога рядом с фотоаппаратом-треногой.

Кто-то фыркнул насмешливо за спиной. Я обернулся.

Девушка лет восемнадцати, сделав серьезное лицо, направлялась к открытому кафе в конце улочки. Наверно, я действительно выглядел глупо, стоя вверх задом и наглаживая бронзовую животину. Усмехнувшись, я пошел за девушкой и сел за соседний столик. Она заказала кофе, я – пиво и орешки.

Мы сидели и играли в старую, как мир, игру – делали вид, что друг другу совершенно не интересны. Рассматривали друг друга исподтишка и моментально отводили глаза, если вдруг сталкивались взглядами. Мне всегда нравилась эта игра, даже если она абсолютно ничем не кончалась. Порой я даже был рад, что ничем.

Если честно, девушки начали интересоваться мною всего года три назад. Лет до пятнадцати я был маленьким и тощеньким, в восьмом классе выглядел хорошо если пятиклассником. Потом как-то всего за одно лето вымахал на пятнадцать сантиметров, раздался в плечах, но… тут появились юношеские прыщи, которых я страшно стеснялся. Напрасно Ванька – тоже прыщавый! – твердил мне, что дело не в харе, а в харизме. Он был веселым, нахальным и с хорошо подвешенным языком, девчонки к нему так и липли, а я молча ему завидовал. Мне оставалось лишь разглядывать картинки в мужских журналах.

Прыщи сами собой прошли к выпускному. Я набрался наглости и впервые в жизни пригласил одноклассницу на медленный танец. Не самую красивую, но из тех, на кого посматривал с интересом. Светка была уже не слишком трезвой, к концу танца расплакалась и сказала, что любит меня почти два года. Мы ушли и до самого утра гуляли по городу, останавливаясь, чтобы поцеловаться. Больше ничего тогда не произошло, но самооценка моя подскочила изрядно.

В университет я поступил уже с ухватками бывалого ловеласа. Девчонки считали меня очень даже интересным. Знакомые говорили, что я похож на маму, – те же светло-русые волосы и серые глаза, те же черты, только пожестче – а мама всегда казалась мне красавицей. От отца я взял, пожалуй, только рост за 180 и сложение. Сначала я знакомился с девушками направо и налево, но очень скоро стало ясно, что больше одной сразу меня заинтересовать не может. Другое дело, что к серьезным отношениям я не стремился – они и не складывались.

С Властой мы встречались четыре месяца. Одно время мне даже казалось, что я ее люблю, но… В общем, неделю назад мы расстались, и без особых огорчений. Так что я вполне мог позволить себе интересоваться симпатичными девушками без всяких «мне только посмотреть». Впрочем, эта девушка стоила того, чтобы на нее взглянуть. Хотя бы из любопытства.

Я задумался, как назвать по-русски гота женского пола – готка, готица? У девушки были длинные прямые волосы, отливающие антрацитом, густо подведенные черным глаза и губы цвета черной розы – настолько темной, что бордо лишь угадывалось. Черный лак подчеркивал изящество тонких пальцев. Она была одета в короткую кожаную юбку, атласный корсаж и свободную рубашку – разумеется, черные. На шее – что-то вроде ошейника с заклепками.

Среди моих знакомых было несколько готов, но они меня активно раздражали депрессивным эстетством и романтизацией смерти. После занятий в анатомическом театре к смерти у меня сложилось совсем другое отношение. Но в этой девушке ничего унылого и мрачного я не заметил. Весь ее готический облик казался, скорее, карнавальным костюмом.

Я посмотрел на нее пристальнее, она улыбнулась. Приняв это за приглашение, я встал, чтобы подойти к ней, но в этот момент она испуганно закусила губу. Я проследил за ее взглядом и увидел двух парней довольно неприятного вида. От таких хочется отойти подальше, даже если они мирно идут по улице.

Не знаю, как по-русски, у нас таких называют бонхедами или просто наци. То есть не простые скинхеды, а совершенно сумасшедшие. Сверхкороткие стрижки, светло-синие джинсы, белые футболки под черными рубашками, высокие черные ботинки с белыми шнурками. Нос одного из них был явно сломан, возможно, даже не один раз. Второй обращал на себя внимание, помимо всего прочего, надорванной мочкой уха.

Они подошли к столику, девушка попыталась было встать, но Ухо (так я обозначил их для себя – Нос и Ухо) резко толкнул ее обратно на стул. Нос наклонился и начал что-то говорить ей. Слов я разобрать не мог, но интонация была явно угрожающей. Я огляделся по сторонам в поисках полицейского, то есть милиционера. Когда не надо, они попадаются на каждом шагу – в любой стране и в России, наверно, тоже. Когда надо – их нет. Не было и сейчас.

Из-под локтя Носа я поймал взгляд девушки – испуганный и умоляющий о помощи. Что-то внутри щелкнуло, и я встал, совершенно не думая о том, что их двое, что я не владею никакой борьбой и вообще не слишком дружу со спортом, за исключением тенниса, что, в конце концов, это не мое дело. В этот момент Ухо рывком выдернул девушку из-за стола. Подхватив ее с двух сторон, скины направились к ближайшей арке. Тонкий крик захлебнулся, не успев набрать силу.

Я рванулся вперед, зацепился ветровкой за стул, чуть не опрокинул стол и упустил время – скинхеды и девушка исчезли. Забежав во двор, я остановился, озираясь. Никого. Только молодая женщина терпеливо поджидала ребенка, который остановился обследовать лужу с плавающим в ней стаканом из-под колы.

- Вы не видели тут?.. – я бросился к ней, но женщина отшатнулась испуганно и замотала головой.

Проход в следующий двор, двери парадных – где искать? И тут я заметил узкую щель между двумя стенами. Протиснулся туда и увидел совсем крохотный дворик с трансформаторной будкой. Глухие стены без единого окна, две железные двери. Идеальное место для… Для чего? Да для чего угодно.

Нос с Ухом прижали девушку к трансформаторной будке. Мне показалось, что они что-то требуют от нее, а она отказывается.

Я стоял в нескольких метрах от них за уступом стены. Они не видели меня, и в этом было мое преимущество. Но смогу ли я его реализовать? Сердце колотилось то ли в горле, то ли в желудке, во рту пересохло. В кино-то все очень просто выглядит. Ррраз – один в нокауте, два – другой по стене размазан. Конечно, кой-какой опыт дворовых драк у меня был, но очень уж сомнительный. Да и что это за драки – наваляли друг другу и разошлись, довольные собой.