Еще несколько секунд я пытался прикинуть, что делать. Может быть, одного еще раз в сломанный нос кулаком, а другого тут же… куда? Ногой? Глупо-то как, куда я лезу, идиот несчастный! А ведь отец предупреждал – не снимай девок. А я и снять-то толком не успел – и сразу влип.

Но тут девушка снова вскрикнула, и меня сорвало с места. Без тени мысли в голове я с ходу врезался в Ухо, тот упал на Носа, и оба оказались на земле. Схватив девушку за руку, я потащил ее к проходу. Было бы глупо надеяться, что скины останутся валяться на земле или хотя бы сильно отстанут. Они действительно почти уже догнали, матерясь так, как я и вообразить себе не мог. Спасло нас чудо в виде медленно заезжающего во двор грузовика. Он заполнил собою всю подворотню, от стены до стены. Мы-то успели проскочить, а вот наши преследователи застряли.

- Быстрее!

Теперь уже девушка тянула меня за руку к ближайшему парадному. От ее низкого красивого голоса, несмотря на нешуточность ситуации, где-то глубоко шевельнулось волнение. Я обозвал себя кретином.

Похоже, она знала здесь каждый закоулок. Забежав в парадное – кстати, мама сурово одергивала меня всякий раз, когда я пытался сказать «подъезд», как мои одноклассники, - «В Ленинграде так не говорят»… Так вот, забежав в парадное, мы поднялись на два марша, спустились по другой лестнице и вышли во двор, а оттуда на другую улицу.

- Как тебя зовут? – спросила девушка и поморщилась.

- Мартин. А тебя?

- Меня Женя. Ты кто, Мартин, латыш, литовец? Имя странное. И акцент. Кстати, давай уйдем отсюда подальше, они нас искать будут.

- Я чех. Вернее, наполовину чех. Мама у меня русская.

- Интересно…

Она снова поморщилась и закусила губу. Я отвел Женину руку, которую она держала, прижав к левому боку. Ладонь была в крови.

- Что это?

- Ерунда!

Только теперь я увидел, насколько она бледна – тем более по контрасту с черной одеждой. На лбу у нее выступила испарина. Корсаж под рубашкой оказался прорезанным и влажно поблескивал. Не говоря ни слова, я дернул шнуровку, ослабил ее и задрал корсаж.

- Ты что… что ты делаешь? – сдавленно прошептала Женя. Наверно, на нас смотрели во все глаза, но мне было наплевать.

На боку оказалась неглубокая, но длинная рана, скорее даже порез.

- Это они? – глупо спросил я.

- Да, у них нож был. Когда ты на них налетел…

Мне стало дурно от мысли о том, что своим кавалерийским наскоком я мог ее убить. Чуть-чуть не убил.

- Прости. Я не знал, что у них был нож.

- Да ладно тебе. Если б не ты, они б меня все равно… того.

- Надо в больницу. Как вызвать скорую помощь?

- С ума сошел? – возмутилась Женя, опустила корсаж и со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы. – Какая еще больница? Какая скорая?

- Тогда… Есть же такие места, где всякие травмы обрабатывают. Травмопункты, да?

- Травмпункты. Ты что, с Луны свалился?

- Не с Луны. Из Чехии. Из Праги.

- А-а-а… Ну да. Нет, Мартин, в травмпункт нельзя. Это резаная рана. В таких случаях врачи сообщают в милицию.

- Ну и что? – удивился я. – И хорошо, что в милицию. Тебе самой надо в милицию обратиться. Чтобы их нашли.

Женя посмотрела на меня, как на морское чудо-юдо.

- Сразу видно, не наш человек, - через силу усмехнулась она. – Ты посмотри на меня. Какая милиция?! Там просто посмеются и пошлют лесом. Да еще скажут, что я сама виновата. Спровоцировала.

- Странно. Я никогда не слышал, чтобы бон… скинхеды гоняли готов.

- Они и не гоняют. Просто им нужен был…

Женя запнулась и посмотрела на меня с сомнением.

- Кажется, ты сейчас подумала, а не с ними ли я заодно?

Она чуть порозовела, тряхнула с досадой головой – похоже, я угадал.

- Им нужен мой брат. Они его ищут. Он антифа.

- Антифа?

- Ну, антифашист.

- Понятно. И все-таки, Женя, рану надо обязательно зашить. Иначе шрам останется.

- Даже если зашить, бикини я все равно теперь вряд ли смогу носить, - мрачно сказала Женя, плотнее запахнув рубашку. – Ладно, зашить так зашить. Поехали. Сашка зашьет. Он фельдшер, три года на скорой работал. Сашка – это мой брат и есть, - уточнила она и помахала проезжающему мимо такси.

- Хорошо, что ты… - я снова задумался, как по-русски будет гот женского пола. – Хорошо, что ты гот, - сказал я на ухо Жене, когда мы сели в машину.

- Почему?

- Потому что кровь на черном не видно. Иначе кто бы тебя в такси посадил?

- Тебе не нравятся готы? – усмехнулась Женя.

- Не слишком, - честно признался я. – Какие-то они…

- Соплежуи?

- Кто?! – поперхнулся я.

- Соплежуи. Не знаешь такого слова? Ах да, я все забываю, что ты не русский.

- Я полукровка, - вздохнул я. – Чехи тоже принимают меня за иностранца. Говорят, что у меня акцент. Дома мы на двух языках говорим. И думаю я тоже на двух языках. В университете на чешском, дома в основном на русском. Кстати, я родился здесь, в Петербурге. То есть в Ленинграде.

7.

За окнами потянулись унылого вида новостройки.

- Приехали, - вздохнула Женя. – Сашка здесь у друга живет. Прячется.

- Что он сделал-то?

- А я знаю? Он в фонде каком-то антифашистском работает. Ну и перешел кому-то дорожку. Теперь, чувствую, и мне из дома будет не выйти.

Мы подошли к обшарпанному дому, кажется, такие называются «кораблями» - или «корабликами»? Грязно-белые и зеленые полосы вперемежку и узенькие подслеповатые окошки. Лифт не работал, и мы потихоньку начали карабкаться по лестнице. Женя еле шла, каждые полмарша останавливаясь передохнуть. Не выдержав, я подхватил ее на руки и понес. Может быть, мне показалось, но она спрятала где-то у меня под мышкой довольную улыбку.

- Здесь, - сказала она, когда я, шумно пыхтя, затащил ее на пятый этаж. – Отпусти меня. Спасибо. Только я тебе рубашку испачкала.

И рубашка, и ветровка действительно были щедро заляпаны кровью – выглядел я из-за этого довольно устрашающе. Наверно, кто-то другой даже в обморок упал бы, обнаружив на себе такой орнамент, но со мной ничего подобного не случалось с первого курса: тогда я подрабатывал после занятий санитаром в приемном покое на скорой, и как-то раз поступивший язвенник с ног до головы окатил меня кровавой рвотой. Только вот как в гостиницу ехать? Наверно, придется попросить у Жениного брата какую-нибудь одежду взаймы. Заодно будет повод встретиться с Женей снова.

Она позвонила. Сначала за дверью стояла тишина, потом мужской голос что-то спросил.

- Да я это, я, открывай! – Женя нетерпеливо поцарапала дверь ногтями.

Голос снова что-то спросил.

- Это… - Женя покосилась на меня. – Это мой друг, Мартин.

Я скорчил страшную рожу, спохватился и сконструировал приветливую улыбку идиота.

- Хватит кривляться-то! – фыркнула Женя.

Дверь открылась. Высокий худощавый мужчина лет тридцати, одетый в шорты и синюю футболку, посмотрев на меня, присвистнул.

- Кто это его так уделал? – спросил он Женю.

- Дружки твои, скины, - проворчала она, запихивая меня в прихожую. – Только не его, а меня. Сейчас будешь мне брюхо штопать. Сапожными нитками. А Мартин меня спас, вот.

Покосившись на меня, Саша сходил за ножницами и прямо в прихожей разрезал на Жене шнуровку корсажа. Он стал осматривать порез, а я – таращиться на Женину грудь. Грудь оказалась что надо – высокая, красивой формы, с маленькими темными сосками.

- Может, отвернешься? – слегка нахмурилась Женя, закрываясь рукой.

- Ни фига! – нахально заявил я. – Я, к твоему сведению, студент-медик, считай, наполовину врач. Так что буду помогать твоему брату тебя зашивать. Нитки там держать, спирт… нюхать.

- Как очаровательно звучит «ни фига», сказанное с восточноевропейским акцентом, - съязвила Женя, но прикрываться перестала: мол, смотри сколько хочешь, может, ослепнешь.

Кратко выяснив, что произошло и с какой горы свалился я, Саша невнятно выругался и пошел на кухню готовить «операционную». Составив стулья, он покрыл их чистой простыней, из потрепанной сумки вытащил пузырек спирта, одноразовый шприц, стерилизатор с хирургическими инструментами и нитками, какие-то ампулы и бинты.