Я стукнул его ладонью под подбородок. Голова его откинулась назад и я подумал, что, наверно, сломал ему шею. Человек свалился на тротуар.

Кто-то едва не попал мне в пах коленом, но я обернулся, и удар пришелся мне в бедро. Я развернулся и нанес ответный удар. Он оказался удачным — я попал нападавшему в грудь, и тот отлетел назад. Но в тот же момент, другой из них, размахнувшись, направил кулак мне прямо в лицо. Он попал мне прямо в щеку чуть ниже глаза, и я почувствовал как лопнула кожа.

Третий навалился мне на спину, обхватив рукой мое горло и сдавливая его, но я выпрямился, пытаясь сбросить с себя противника. Крепко вцепившись друг в друга, мы катились по мостовой.

— Ну-ка, утихомирь его, — раздался еще один голос, низкий и требовательный. — Дайте мне его как следует успокоить.

— А что, по-твоему, черт побери, мы стараемся сделать? — задыхаясь, ответил другой, и мы ударились о бок «ровера». Я был прижат к нему, когда увидел, что тот, с кистенем, уже поднялся на ноги.

Он размахнулся еще раз. Я мотнул головой, но удар пришелся мне в висок. Я не до конца потерял сознание, но бороться уже не мог, мгновенно ослабел, как дитя, и едва держался на ногах.

— Все в порядке, запихните его назад.

Меня усадили на середину заднего сиденья «ровера», и двое из них сели по бокам от меня. Двери захлопнулись, взревел мотор, и мы на всей скорости понеслись вперед.

Сознание мое слегка прояснилось, но половина головы онемела и напоминала мне резиновую грушу. Трое сидели на переднем сиденье и двое сзади, по бокам от меня. Все они тяжело дышали, а тот, что сидел рядом с шофером, потирал себе шею и челюсть. От того, что сидел справа от меня, несло чесноком, и он дышал им на меня, обыскивая мои карманы на предмет оружия.

— Думаю, тебе следует знать, что у тебя в пасти кто-то давным-давно сдох и до сих пор разлагается, — произнес я, едва ворочая распухшим языком.

Попытки задеть его оказались бесплодными. Казалось, он даже не расслышал сказанного и с упорством продолжал обыск. Наконец, он удовлетворился, и я смог поправить одежду. Мы молча ехали вдоль реки по направлению к Хаммерсмиту. Наконец, все они пришли в себя и отдышались, а водитель обратился ко мне.

— Послушай, Мэнни желает с тобой поговорить, хотя дело и не слишком важное, — сказал он. — Ему просто необходимо что-то выяснить там. Он также сказал нам, что, если ты будешь брыкаться, не стоит тратить на тебя время, можно просто сбросить в реку.

— Очаровательный тип, этот Мэнни, — сказал я.

— Заткнись, — сказал водитель. — Сам видишь, все зависит от тебя. Будь паинькой. Я слышал, что ты рисковый парень, Харри. Мы ждали, что ты объявишься, после того, как Лорна упустила тебя на острове, но, честно говоря, мы и представить себе не могли, что ты будешь разгуливать по Керзон-стрит, как на параде. Мэнни не мог в это поверить: «Вряд ли это Харри. Или он совсем свихнулся». Он даже пустил слезу. «Даже великие пали. Но не говори об этом на улицах Ашкелона» произнес он.

— Это Шекспир, — сказал тот, от которого воняло чесноком.

— Заткнись, — сказал водитель. — Мэнни очень расстроился, но не настолько, чтобы плакать навзрыд или что-нибудь в этом роде. Тебе понятно?

— Понятно, — ответил я.

— Заткнись, — сказал шофер и продолжал: — Мэнни сказал, не трогайте его здесь. Проследите за ним, и где-нибудь в тихом переулке перехватите. Если он не будет сопротивляться, приведите его ко мне, мы с ним поговорим, а если начнет брыкаться, сбросьте в реку.

— Это так похоже на парнишку Мэнни. Он всегда был сентиментальным проходимцем.

— Заткнись, — сказал шофер.

— Я с нетерпением жду встречи с ним.

— Сиди и помалкивай, и не лезь на рожон.

Я последовал его совету. Мы ехали в ночи по дороге, ведущей на запад. Наконец, ранним утром мы въезжали в Бристоль, и не заезжая в центр города, свернула на А4 по направлению к устью Эйвона.

Среди прочих судов у причала выделялась большая моторная яхта. Она стояла у самой пристани, и ее сходни были опущены. На корме и на носу было написано «Мандрагора». Это было океанское судно с металлическим днищем, выкрашенное в белый и голубой цвета, внешне очень красивое. На мой взгляд, оно было быстрым и устойчивым, на таком можно было плыть в любую точку света — игрушка богатого человека. На мостике виднелись человеческие фигуры, в иллюминаторах светились огни, судно было готово к плаванию.

Меня окружили, как только мы подошли к трапу. «Ровер» отъехал назад, развернулся и уехал, как только мы поднялись на палубу «Мандрагоры».

Салон был слишком изысканным для вкуса Мэнни Резника. Здесь, видимо, постарались предыдущие владельцы, или же профессиональный дизайнер. Во всю высоту стен висели ярко-зеленые ковры и бархатные гардины им в тон. Мебель была из темного тика и обтянута кожей. Картины, написанные маслом, были тщательно подобраны по стилю. Судно стоило никак не меньше полмиллиона фунтов и, видимо, было арендовано. Скорее всего, Мэнни взял его на полгода и нанял свою команду. Мэнни, как мне было известно, сам был отвратительным мореходом.

Пока мы молча ждали посередине увешанного коврами салона, я безошибочно различил звук поднимаемого трапа и звяканье якорных цепей. Легкое дрожание моторов перешло в равномерное гудение, а в иллюминаторе проплыли портовые огни — мы покинули гавань и вышли в широкие, полные от прилива, воды Северна. Я узнал маяки на мысе Портишед и в Редклиффском заливе: «Мандрагора» пошла вниз по реке, минуя Уэстон-супер-Мар и Бэрри, в открытое море.

Наконец, появился Мэнни. На нем был синий шелковый халат, а лицо помято после сна. Однако, его локоны были аккуратно причесаны, а улыбка была белозубой, но хищной.

— Харри, — произнес он, — я же говорил, что ты вернешься.

— Привет, Мэнни, не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие.

Он добродушно повернулся и рассмеялся вошедшей в салон женщине. Она была тщательно накрашена, и каждый волосок ее прически был на своем месте. На ней был длинный белый пеньюар с кружевной отделкой на горле и рукавах.

— Полагаю, ты уже знаком с Лорной, Лорной Пейдж.

— В следующий раз, Мэнни, когда ты ко мне будешь кого-то посылать, найди кандидатуру получше. На старости лет я стал слишком привередливым.

Она со злостью сощурилась, но улыбнулась.

— А как твоя лодка, Харри? Твоя замечательная «Балерина»?

— Гроб для меня из нее не получился, — и я снова повернулся к Мэнни.

— Послушай, может быть, мы, в конце концов, о чем-нибудь договоримся?

Он печально покачал головой.

— Не думаю, Харри. Мне бы очень хотелось, я всей душой «за», хотя бы в память о прошлых временах. Но я не знаю о чем. Во-первых, что ты мне можешь предложить? Мне незачем ерундовая сделка. Во-вторых, я знаю, ты слишком сентиментален. Любой договор с тобой может полететь вверх тормашками от одной только твоей чувствительности. Я не могу поверить тебе, Харри. Тебе не будет давать покоя мысль о Джимми Норте и твоей лодке, ты будешь думать о погибшей на твоей лодке девчонке и сестре Джимми Норта, от которой нам тоже пришлось избавиться.

Я был немного обрадован тем, что Мэнни, по всей видимости, находится в неведении о том, что случилось с его головорезами, посланными позаботиться о Шерри Норт, и что она сама очень даже жива. Я постарался придать своему голосу искренность, а манерам — убедительность.

— Послушай, Мэнни, я чудом избежал смерти. Если понадобится, я могу простить, что угодно.

Он снова рассмеялся.

— Я мог бы поверить тебе, Харри, но я знаю тебя, как облупленного. — И он опять покачал головой: — Прости, но никаких сделок не будет.

— Тогда зачем тебе понадобилось тащить меня сюда?

— Я уже дважды посылал к тебе людей, Харри, и каждый раз неудачно. На этот раз я хочу быть уверенным в успехе. Я собираюсь привязать к тебе груз потяжелей, когда мы будем плыть где-нибудь по глубоким водам на пути к Кейптауну.

— Кейптауну? — переспросил я. — Значит, ты сам лично вышел на поиски «Света Зари»? И что вас так тянет к этой разбитой посудине?