— Сказала первую половину, говори и вторую! — доктор понял, что ее решимость пошатнулась, сам сделал шаг ближе. — И прекрати истерику, конечно, я не знаю о твоих страданиях, я вообще ничего о тебе не знаю!

— Зачем вам это? — уже совершенно спокойно, даже будто ощущая вину, спросила Ребекка.

— О, ну не начинай снова, — Бернардт сжал виски пальцами, его движения становились все резче, будто у кота, которому надоело аккуратно играться с мышкой, и уже пора схватить свою маленькую жертву, — Наверняка дело в чем-то простом, раз это не маньяк. Что это? Контрабанда, государственная диверсия, разборки бандитских шаек, шпионаж за новыми разработками, чистка нелегальной партии органов?! Я просто хочу знать, разве не достаточная причина? Скажи, и можем сделать вид, будто ты остаешься мертвой, и я ничего не знаю о тебе. Выпущу через черный ход, и не буду даже вспоминать о тебе!

Доктор оказался еще ближе, нависая над девушкой, крайне раздраженный. Похоже, что он сорвался, как и Ребекка минутой раньше.

— А вы ведь тоже кругом меня дурили, — ее еле слышный шепот прошелестел чуть громче, чем дорогая ткань халата от опущенных на колени бледных рук. — Слушали, делали вид, что пытаетесь помочь, речь такую красивую про слова сказали. Пока я строила из себя шизофреничку, вы прикидывались, что у вас есть сердце. Маскировались под человека, которого можно было бы полюбить. Но сейчас вы так наседаете на меня с вопросами, что я, кажется, могу поверить, что с вас и пытать меня станется! Можете попробовать, если так желаете…

Ребекка выдохнула, ее тонкая фигура сгорбилась, будто на нее давила тень склонившегося над ней Бернардта.

— Конечно, весь Лондон стоит на ушах, — добавила она. — Мы довели город до комендантского часа, людей до боязни выходить на улицы. Тут уж, выясняя детали, доктор Штейн, не стоит жалеть средств.

— Я принесу твою одежду, — доктор отвернулся. Бекка знала, что ей удалось его устыдить. И 'доктор Штейн' подействовало так, как надо.

— Я не собираюсь пытать кого бы то ни было, и уж тебя точно, — сказал Бернард, стоя у двери. — Могу быть на чьей-то стороне, если знаю, что она собой представляет. Но нельзя помогать или рассуждать о чем-то, играя в прятки.

Бекка не ответила, сняла халат, ожидая свою одежду, уже было не до стеснения. К чему стыдиться и переживать из-за дыр на одежде, когда твоя жизнь и душа одни истершиеся нитки? Ей хотелось быстрее одеться и уйти. Казалось, что, выйдя на улицу, она станет менее уязвима, окажется на свой территории.

Она чувствовала себя дурой. Второй раз связалась с этим человеком из высшего света, и снова больно уязвлена. Глупо вообще думать о другом мире. И глупо отвлекаться, когда надо служить делу, а не размышлять о собственных метаниях.

— Бекка, извини, я… — доктор вернулся с ее одеждой. У него был вид проигравшего человека. Ребекка могла считать, что в этом раунде победа за ней, как и в предыдущем, и еще раньше. Он проигрывал уже третий раз. — Если вдруг тебе понадобится моя помощь, то ты знаешь, где меня найти. Я помогу не по какой-то выдуманной причине, а просто потому, что могу.

Он вышел за дверь, чтобы она могла одеться. После всех его доводов о хобби и интересе к тайнам, последние слова казались слишком высокопарными.

Бекка оделась, все еще продолжая мысленно ругать себя. О чем она думала, соглашаясь на эту встречу? Рассчитывала выговориться? Вспомнить относительно тихие дни или хоть как-то поесть? Нет, дурочке хотелось сочувствия. Помощь — глупо, она была втянута в такое дело, выход из которого только вперед ногами. Поучений и напутствий работать дальше, не уступать своей мелочной душонке и слабому духу — о, этого хватало и на заводе. Жалость — так унизительно и так просто!

И все же, неужели снова придется вот так вот расстаться, чувствуя, что все кончено? В кармане пальто нашлись какие-то гроши, можно найти за них что-нибудь избавляющее от мыслей до утра. Если ее пустят хоть в один клуб. Господи, лишь бы никто не узнал о встречи с доктором!

Ребекка решительно открыла дверь, кивнула Бернардту:

— Прощайте, я помню, где выход с прошлого раза.

Он подал ей плащ, Ребекка накинула его и торопливо запахнулась, будто мерзла уже тут, в доме доктора.

— Выйди с черного, около кухни, — посоветовал доктор, — там можно сразу попасть в довольно темный переулок, потом на чертовски многолюдную улицу. Так тебе будет удобнее.

Бернардт замешкался в двери, завороженно коснулся ее лица, как в прошлый раз, там, на чердаке, когда они чудом спаслись. Но никто не сказал ни слова.

Ребекка дошла до угла. Все еще кружилась голова, сломанный каблук мешал идти, приходилось касаться рукой холодных стен. Девушка опустилась на лавку, как только свернула с улицы, сил не было даже посетить притона. Она позволила себе заплакать, успокаиваясь тем, что просто устала.

Две женщины, видевшие, как Бекка выходила из богатого дома, тут же выдали несколько предположений:

— Кажись, джентльмен не уплатил девице, — не без доли радости заметила дама, которая была чуть моложе своей подруги.

— Или того хуже, отказался от услуг, — ехидно приметила вторая. Ее товарка издала тонкий смешок, и они прошли мимо Бекки.

Но доктору и его бывшей пациентке предстояла еще одна встреча. Бекка пришла сама. В клинике, где Бернардт практиковался, как хирург, она отсидела положенную очередь и даже заполнила какие-то регистрационные бумаги, где кратко описывалась небольшая травма запястья.

Девушка заняла одно из кресел, даже позволила, чтобы ее пальто повесили на вешалку, хотя ей и было холодно. Она надела свое лучшее платье — дешевый темно-коричневый вельвет, теплый, не слишком истершийся на швах. Голову Бекки украшала не нового вида шляпка с темной сеточкой вуали, скрывающей часть ее лица, локоны, выпущенные из прически, тоже скрывали его.

Медсестра объявила, что доктор свободен, и Ребекка прошла в кабинет.

— Хм… Сейчас подойду. Садитесь пока на стул, — сказал Бернардт, не оборачиваясь к пациентке.

Он выглядел оживленным, даже каким-то радостным в этой клинике, не то, что в собственной лечебнице, там его поведение казалось апатичным и заносчивым. Он обмывал инструмент в мойке. Открыл большую бутыль спирта, чтобы окончательно продезинфицировать, потом с доброжелательной улыбкой развернулся к девушке, и, не узнавая ее с вуалью, спросил:

— Итак, что вас беспокоит?

— Я подумала, что мы все же можем поговорить.

Он не мог не узнать ее голос. Девушка прикрыла дверь, но осталась стоять рядом с выходом. Улыбка исчезла с лица мужчины. Бернардт нахмурился, вряд ли он мог ожидать такой встречи, тем более, здесь.

— Не ты ли мне сказала 'прощай' не так давно? — справившись с удивлением, сказал он. — Впрочем, я обещал помощь, верно? Закрой дверь, и поговорим.

Бекка повернула замок, он щелкнул.

— Не вы ли так рьяно желали знать правду? — парировала она. Ребекку задели слова и холодный тон доктора. — Или уже передумали?

Она отошла от двери, прислонилась к краю стола для осмотров. Крупная сетка вуали не могла полностью скрыть некоторые следы на ее лице: темный синеватый след на левой скуле, засохший росчерк на разбитой недавно губе.

— Все еще хочу. В прошлый раз твои слова меня задели и заставили задуматься, извини, если был груб, — быстро, будто говоря одну из своих дежурных фраз, проговорил Бернардт, он присел на стул и выжидающе посмотрел на девушку. — Почему ты изменила свое решение, Бекка?

— Вы уверены, что здесь я могу говорить спокойно, что никто не задержит меня? — Бекка отошла к окну, отодвинула занавесь, приоткрыла одну из ставней. — Извините, больничный запах просто убивает…

— Ты можешь быть спокойна, Бекка. Здесь безопасно. Рассказывай.

— Я курьер, — начала девушка, — я доставляю детали.

Она рассказала, что пребывание в лечебнице стало для нее хорошим прикрытием, а статус душевнобольной позволял поступки, которые не всегда вписывались в рамки поведения приличной горожанки. Все было продумано, вплоть до приводов в полицию. Клиенты — очень богатые люди. За несколько месяцев такой работы Ребекка смогла возместить хозяину затраты на ее содержание в клинике и купить партию протезов и механических органов для ребят с завода, на котором она жила, вместе со всеми членами их тайной группировки.