— Хорошо, — Бернардт послушался ее и протянул руки.

Вообще, он тут делал все, что ему говорили, или почти все, что не противоречило здравому смыслу, да что там, даже устанавливал неоткалиброванные детали, если так велел Патрик. Он не жалел этих людей, не видел в них людей, и не хотел видеть, если честно.

Бекка еле справилась, чтобы втянуть мужчину наверх, потом долго сидела на полу, пытаясь отдышаться.

— За дверью в комнате есть телефон, мне удалось подключить его, — сказала она. — Позвоните какому-нибудь своему другу, тому, кому вы доверяете. Пусть он поможет перевезти ваши вещи и деньги в безопасное место. Скоро должен случится заказ, я смогу выйти в город, и у меня есть план.

Доктор кивнул. Вспомнить номер было сложнее всего. Звонок не другу, но тому, кто готов помочь в ответ за старые услуги. Еще несколько звонков другим должникам, и доктор вышел из комнатки.

Уехать, так и не отомстив этим людям, он просто не мог…

Бернардт застыл. Почувствовал боль в ладони и обнаружил, что его трясет от ярости, а полумесяцы ногтей отпечатались на ладони. Он опустился на корточки, посмотрел на Бекку, протянул к ней руку, погладив по щеке.

Хотелось задушить ее и этим самым открыть счет в пользу мести Патрику, но еще было не время. Он склонился над девушкой и поцеловал ее, не зная как благодарить за шанс сделать самому хоть что-то без решений свыше. Благодарность, смешанная с бешенством.

— О, Бекка, ты не представляешь, что ты для меня сделала… Бекка отстранилась, глядя в глаза доктору. Видно, почувствовала скрытую агрессию:

— Я еще ничего не сделала, рано меня благодарить.

Прошел месяц. Бернардт за это время успел просвети несколько операций, да и сама операционная под влиянием нового хирурга обустраивалась лучшим образом — насколько рабочие могли себе позволить. Люди на заводе относились к доктору с уважением, ведь он доказал, что не хуже Джепетто, а порядок в операционной наводил их на мысль, что, возможно, даже лучше.

Ребята никогда не отказывали в просьбе что-либо привезти или добыть из города, хотя жители завода редко его покидали. Сам завод был чем-то вроде небольшого государства. Здесь существовали свои законы, свои распорядки и даже что-то наподобие кварталов. Населявшие его люди казались немного грубоватыми, но в душе добродушными и простыми.

Ненависть будили лишь Патрик и пятерка приближенных к нему людей, занимающихся деталями. Остальные же люди завода не знали ничего про махинации. Как у них появился хирург, скорее всего, тоже не догадывались.

Еще была при заводе женщина уж больно свирепого вида — главная повариха. Необъятная телом, как ей и полагалось. Правая рука механическая, трубки, зажимы и матерчатые, уже порядком истершиеся подушечки на механических пальцах, а вместо правой груди железный щиток. Говорили, что ее покойный муж окатил беднягу горячим бульоном. Эта женщина после того, как Бернардт спас ее сына после несчастного случая на производстве, зачислила доктора в любимчики. Это обеспечивало доктора Штейна толковой и вкусной едой, не тем варевом, что подавали всем остальным. Сама Дора и в глаза-то доктора не видела, но иногда подсылала Бекку то со свежим хлебом, то с кувшинчиком вина.

Бекка же на заводе оставалась замкнутой, никакого намека на то, что когда-то она шалила в трамвае, или как-то иначе баловалась, изображая из себя сумасшедшую. Более того, не верилось, что у нее когда-то могли быть такие глаза, как у молодой танцовщицы с афиши кабаре. Ребекка глаз не поднимала, проходя мимо доктора.

Сегодня было Рождество. Кто-то из свободных рабочих набрался с утра, остальные же с нетерпением ждали конца рабочего дня и праздничной ночи. Кухня работала так, что до стен, где проходили трубы от печей, невозможно было дотронуться, как они накалились. Завод к постоянному своему гудению и скрежету добавил и другие звуки: к шагам людей, выкрикам, сейчас примешалась еще и музыка.

— С праздником вас, — Бекка встала на пороге комнаты доктора, прислонившись плечом к косяку.

На ней было потрепанное платье, видимо, со старых танцевальных времен. Некогда белые и серебряные блестки по большей части поблекли, а часть вообще обсыпалась. Подол платья спускался только на ладонь ниже колен, ноги девушки обтягивали белые чулки, а обута она были в поношенные танцевальные туфли.

— Пойдемте вниз, присоединимся к коллективу, — позвала она, грустно улыбаясь. — Не я одна вас зову, а все. Они воображают, что вы ко мне хорошо относитесь, вот и послали меня. Идемте, грех сидеть тут в праздник.

Бернардт оглянулся на девушку и оторвался от перебирания одного из протезов. Тут он зарывался в работу каждую свободную минуту, потому что больше делать было нечего, либо спать, либо пить, либо есть, либо работать, а уж работы было предостаточно.

Куча металлолома стала наполовину меньше, часть даже функционировала в ком-то, очищенная от ржавчины и пересобранная в рабочий протез. Сам доктор не выглядел замученным, может быть, слегка безумным, но все еще сохраняющим свой прежний лоск.

Бернардт встал и прошел к двери, мимолетно взъерошив Бекке волосы, рассеянно посмотрел вниз сквозь перекрытия старых лестниц. Он собирался отомстить этим людям. Очень скоро. Но стоило ли?

— Останови меня, если я захочу сказать что-то лишнее, Моргана, — сказал он.

Сначала Бернардт думал, что просто передразнивает девушку, намекая на то, сколь лицемерна она была, но сейчас нашел новый смысл в этом действе — путании имен. Он не хотел привязываться к этим людям, не хотел знать их имен, чтобы потом не сделать попытки их пожалеть. А лица, да что лица, он не запоминал их, они были всего лишь пациентами.

Его существование здесь имело те же правила игры, что и в психбольнице: веди себя хорошо, а то злые санитары придут и покажут, насколько ты был неправ.

— У меня есть небольшой подарок для тебя… — доктор вернулся обратно в кабинет и взял сверток в мятой бумаге.

Он закурил, потом разодрал кулек и вытащил оттуда кожаный футляр с фотоаппаратом, нацепил Бекке на шею. И, не дожидаясь ее ответа, стал спускаться вниз по железной лестнице. В полутьме только огонек сигареты тлел. В зале уже вовсю шел праздник.

— О, док! — первый же, увидевший Бернардта рабочий, хлопнул его по плечу. — Смотрите, док пришел!

— С Рождеством, док!

Доктор Штейн получил еще несколько тяжелых шлепков по плечам, нетрезвых объятий и разной степени нелепости пожеланий. Все звали его присесть за их стол, Бернард выбрал ту, компанию, что сидела подальше от группы Патрика. Самого механика он пока не видел.

Люди выпивали, смеялись, танцевали что-то весьма подвижное, хоть и неуклюже, под веселую музыку. Когда вернулась Бекка, ее тут же закружили в танце. Девушка танцевала прекрасно, с удовольствием принимая участие в музыкальном безобразии. Она смеялась, кружилась, позволяла очередному громиле поднять ее в воздух.

К Бернардту она вырвалась не сразу, тяжело дыша, уперлась руками в стол:

— Это странный подарок. Неужели я когда-то захочу что-то запечатлеть в своей жизни? — ей налили вина, и она осушила половину стакана. — Потанцуйте со мной. Вы же не можете не уметь, — Ребекка протянула мужчине руку.

Доктор кивнул. Он был сегодня необыкновенно молчалив. Танец… он уже и забыл, когда в последний раз делал что-то подобное, отличное от резания чужой плоти, механической настройки деталей или их переборки, пытаясь, сделать что-то рабочее из того, что имелось под рукой. Как давно он прикасался к женщине?

После выпивки в зале стало уже гораздо меньше танцующих. И Бернардт согласился. Что-то щелкнуло внутри, захотелось почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком, а не медицинским автоматоном, в которого он неуклонно превращался.

Бекка вывела мужчину в центр залы. Рабочим понравилось, что девушка снова будет танцевать, а импровизированный оркестр, увидев в паре с ней доктора, заиграл нечто мелодичное. Ребекка улыбнулась, хоть и не смотрела на Бернардта. Она протянула ему вторую руку и сделала шаг вперед, оказавшись так близко, что коснулась его грудью.