— Понятно! Понятно! Великая Матерь, не понимаю, почему тебя так волнует твоя возбудимость, но я пойду тебе навстречу. Я стану прикрывать те части тела, которые мне велела прикрывать Робин. Но мне казалось, сейчас я это делаю. Так скажи мне, мистер самец, что мне еще прикрыть?

— По мне, можешь всю свою драную одежонку за окно выкинуть, — сжав зубы, процедил Конел. — Это твое дело, не мое.

— Ах, нет, я так не хочу тебя РАССТРАИВАТЬ. Не хочу, чтобы ты совсем лишился своего жалкого САМООБЛАДАНИЯ. Великая Матерь, меня упаси. — Она рывком опустила занавеску на место, но буквально секунду спустя снова ее приподняла, чтобы заглянуть снизу.

— Еще одно. У меня не было возможности пописать перед полетом. Что, теперь надо ждать приземления?

Открыв отделение в приборной доске, Конел вручил Искре странной формы чашку. Потом вытащил из особой щели вакуумный шланг.

— Цепляешь шланг к этой штуке, потом... ну, прижимаешь к...

— Спасибо, догадаюсь! Думаю, ты пожелаешь, чтобы и это делалось в уединении.

— Уж будь так любезна.

Ответом Искры было скорее рычание, чем фраза, и она опустила занавеску. С трудом сдерживая гнев, Конел летел дальше — и усиленно старался не обращать внимания на звуки, что доносились из-за занавески.

Семь лет назад он бы просто взбесился. Бог знает, что бы он мог выкинуть. Ну и характерец у него тогда был! С тех пор Конел многому научился. Характер никуда не делся. Просто теперь он был под жестким и постоянным контролем.

Пройдя с трудом освоенные маршруты, Конел научился себя сдерживать. Когда все прошло, он, как обычно, почувствовал себя дураком за то, что позволил себе так разозлиться. Искра действовала сообразно собственной логике, и в свете этой логики он вел себя по-дурацки.

«Проклятье, — подумал Конел. — Да и в свете моей логики тоже». Он горько пожалел о том, что позволил себе ввязаться в обмен ядовитыми репликами. Искра была права. Ее нагота никакого для него вызова в себе не несла.

Вот бы изложить все это так же ясно, как он сейчас об этом подумал. Но из своего горького опыта Конел знал, что слова вечно выходят не те.

Когда Искра снова подняла занавеску, на ней поверх бронежилета были штаны. Рубашку она сложила и запихала назад. Сидя с прямой спиной, она напряженно смотрела вдаль.

Конел предпринял титанические усилия, чтобы не рассмеяться — уж очень хотелось. И сразу полегчало. Теперь Искра вела себя по-дурацки. Она не знала, как совладать со своим гневом, и это дало Конелу чувство превосходства — прекрасное чувство. Ведь Искра совсем еще девчонка.

Так что он снова опустил занавеску, быстро натянул свой бронежилет, а поверх него — одежду.

— Последи за радаром, пока я тут об этом барахле позабочусь, — велел Конел Искре, когда опять поднял занавеску. Она кивнула, а он повернулся и надежно закрепил сетку над свободным грузом позади. Когда он повернулся обратно, в пустом небе по-прежнему ничего не просматривалось. Дальше они летели в тишине.

В течение следующего часа Сирокко получила два радарных сигнала. В первый раз все очень разволновались, хотя она предупреждала — в преждевременные восторги не впадать. И очень скоро выяснилось, что это одинокий дирижабль. Сирокко вильнула в сторону. Пузыри терпеть не могли всего, связанного с огнем, и относились к Сирокко весьма прохладно после того, как она завезла в Гею реактивные самолеты, что было несправедливо, ибо реактивные самолеты были импортированы для войны с бомбадулями, которые портили небесную жизнь всем существам легче воздуха. Но с дирижаблем не поспоришь.

Второй выброс сигнала оказался одиноким ангелом. Настроение временно поднялось, пока не было четко установлено, что у этого ангела крылья не того цвета. Сирокко отключила мотор и несколько минут скользила рядом с ангелом. Он оказался из стаи верхачей, родом из Диониса. Казалось, его искренне потрясло то, что кто-то из ангелов работает на Преисподнюю. Ангел поклялся, что его стая, эскадрилья и крыло хранят преданность Фее.

Так что Сирокко выдала Стукачку обещанную спичку — и тем замечательно его вдохновила. Когда после очередной капли спирта демон снова стал способен говорить, он заверил экипаж, что ангел теперь под ними, и чуть позади. Сирокко радировала новые ориентиры Конелу.

— Можно кое-что у тебя спросить? — сказала Искра.

— Валяй спрашивай.

Но девушке потребовалась масса времени, чтобы выдавить это из себя. И теперь она вдруг поняла, что продолжать чертовски трудно.

Тем не менее ей следовало извлечь какой-то смысл из всего этого безумного мира, ибо застряла она здесь на всю оставшуюся жизнь — вместе с титанидами и самцами. Искра все еще чувствовала у себя на щеке пощечину Сирокко. Она так любила Сирокко, а Сирокко ее ударила. Эти две вещи следовало как-то примирить, следовало выработать какое-то такое отношение к жизни, чтобы у Сирокко больше не было повода ее ударить. А чтобы это стало возможно, ей следовало кое-что для себя уяснить.

— Как ты думаешь, что имела в виду Сирокко Джонс, когда сказала, что я должна присоединиться к человеческому роду? — Спросив об этом, Искра немного успокоилась. Его ответ, насколько она понимала, все равно ни черта значить не будет. Дурочкой надо быть, чтобы в первую очередь спрашивать об этом именно его. Быть может, мама сможет что-то объяснить, когда они останутся наедине.

Но Конел ее удивил.

— И я о том же задумывался, — сказал он. — Думаю, у нее просто не было времени сказать то, что она имела в виду. Вот она и сказала то, что привлекло бы твое внимание.

— Так ты все-таки не знаешь, что она имела в виду?

— Нет-нет, я этого не сказал. Я знаю, что она имела в виду. — Конел помрачнел и одарил Искру кривой улыбкой. — Просто сомневаюсь, что смогу тебе это объяснить.

— Может, все-таки попытаешься?

Он долго-долго на нее смотрел. От этого взгляда Искре стало не по себе.

— А чего ради? — наконец спросил Конел. Девушка со вздохом отвернулась.

— Не знаю, — отозвалась она.

Конел пожал плечами:

— Я спрашивал себя. Чего ради я буду пытаться что-то тебе объяснить, когда на любую мою дружелюбную улыбку ты отвечаешь таким взглядом, будто я жук навозный или еще что похлеще? Тебе не кажется, что и у меня могут быть чувства?