Глава 5.

«Мне трудно есть этот сэндвич, зная, сколько мудаков было у меня в руках прошлой ночью»

Зик

В конце концов, я не забыл написать маме Кайла. На самом деле, это была единственная вещь, которую я не испортил на этой неделе, и Кристал Джонс была в восторге, что я беру Кайла делать то, что он редко делает.

Быть мальчишкой.

Повеселиться.

Играть там, куда она обычно не может его взять.

Разговор был неловкий. Заставил меня почувствовать себя… привилегированным мудаком… которым, я признаюсь, был не по своей вине. Я не выбирал богатых родителей, точно так же, как Кайл не выбирал бездельника, дерьмового отсутствующего отца. Его мама вкалывает как проклятая, но у них все равно нет денег.

Ну да ладно.

Это не моя проблема.

На самом деле нет.

Вместо того, чтобы думать об этом, я перевожу взгляд на Вайолет, которая стоит рядом с высоким голубым батутом, все еще в осенней куртке.

Я скептически смотрю на нее.

— Ты что, не собираешься снять туфли, и барахло и попрыгать? Давай же.

— Я еще не решила.

— Ты, блядь, серьезно?

Она теребит перед куртки, проворные пальцы дергают серебряную молнию, мягко подтягивая ее вверх.

Я вздыхаю.

— Да или нет, Вайолет.

— Я… — она останавливается, чтобы сделать глубокий вдох, и я знаю, что это потому, что она решила не заикаться. — Не думаю, что это входит в мои планы.

— Это была твоя идея. Я не буду прыгать с этими кретинами. Ты видела тех маленьких психопатов, которых туда выпустили? — Она оглядывается на детей, которые уже прыгают, дюжина маленьких человечков. — Ни за что, блядь, на свете ты меня не бросишь.

— Не мог бы ты, пожалуйста, следить за своим языком перед детьми, — она почти шипит.

Я оглядываюсь, чтобы определить точное местоположение Саммер и Кайла; они на безопасном расстоянии, на земле, развязывают шнурки и кладут их в ящики. Вердикт: им не грозит никакая ненормативная лексика, которая может вылететь из моего рта.

— Ты пытаешься сменить тему?

— Нет, Зик, если бы я хотела сменить тему, я бы попросила тебя помочь мне расстегнуть молнию. Она застряла. — Ее губы складываются в хмурую гримасу. — Я застряла.

Мои глаза перескакивают с ее пухлых розовых губ на розовый жакет, вниз, к тонким пальцам с фиолетовыми ногтями, которые безрезультатно сжимают серебряную застежку.

— Прекрати дергать, ты сделаешь только хуже, — требую я, делая четыре шага в ее личное пространство и сжимая свои большие пальцы вокруг ее, отодвигая их в сторону, чтобы получить доступ к ее молнии.

Я наклоняю голову, чтобы рассмотреть его поближе, опускаюсь перед ней на колени, чтобы лучше рассмотреть. Длинная нитка из внутренней подкладки ее куртки зацепилась за дорожку. Не похоже, что она выйдет в ближайшее время, по крайней мере, не без реально вложенного в это времени; мне нужны ножницы, лучшее освещение и около двадцати минут, чтобы исправить это.

Я слышу, вдох у меня над головой. Она меня нюхает? Должно быть, волосы на затылке встают дыбом.

Странно.

— Ты только что понюхала меня?

— Нет! — Она задыхается от ужаса.

Я фыркаю, стряхивая дрожь.

— Да, конечно. Не ври.

— Знаешь, не каждая девушка хочет с тобой встречаться. Ты не настолько неотразим, — издевается Вайолет.

То, как она это говорит, заставляет меня думать, что я могу быть именно таким для нее. Иначе зачем бы она об этом заговорила?

— А кто говорит о свиданиях? — Я печально смеюсь, пальцы работают над розовыми металлическими зубцами на ее куртке. — Ни одна девушка не хочет встречаться со мной.

Она смеется, наклоняется, чтобы посмотреть, как я продвигаюсь и теплое дыхание щекочет мне ухо.

Я поднимаю голову и встречаюсь с её глазами. Они любопытны и близко к моему лицу, раздражающе… наивные.

— Есть большая разница между фанаткой, которая хочет трахаться, потому что я спортсмен, и кем-то, кто серьезно заинтересован в свиданиях, Вайолет. Только первый вариант случается со мной.

Я нахожусь прямо перед ее лицом, все еще стоя на коленях, так чертовски близко, что чувствую ее мятное дыхание; мои ноздри раздуваются, невольно вдыхая больше её запаха.

Я замечаю характерные цвета в ее глазах, когда она вопросительно смотрит на меня. Черная тушь выделяет мягкие оттенки коричневого, золотого и голубого. Яркий ониксовый круг окружает ее яркие радужки. Ее глаза чертовски великолепны.

На ее коже нет ни единой веснушки или пятнышка, и я проклинаю себя за то, что не заметил этого.

Теперь я точно замечаю.

Отпустив ее куртку, я выпрямляюсь во весь рост и засовываю руки в карманы джинсов.

— Она не открывается. Прости.

— Ч-что же мне делать?

— Очевидно, что у тебя есть два варианта: прыгать в куртке или стащить эту чертову штуку через голову.

— Я не буду прыгать в куртке, я умру от теплового удара.

Я самодовольно ухмыляюсь.

— Значит, ты прыгаешь вместе с нами.

Широко раскрытые глаза Вайолет смотрят на мои улыбающиеся губы.

— Почему ты так смотришь на мой рот?

Ее зубы скользят по ее нижней губе.

— Ты только что улыбнулся.

— Ну и что? Я улыбаюсь.

Иногда.

Ладно. Редко.

— Это… — она качает головой. – Не бери в голову.

— Скажи мне, что ты собиралась сказать.

Ее безупречная кожа краснеет.

— Это было мило. Ты должен делать это чаще.

— Знаешь, я не все время придурок – я знаю, как улыбаться. — Чтобы доказать это, я сжимаю зубы и улыбаюсь ей обнажая зубы.

— Ты похож на гиену, готовую наброситься на газель.

— Что это за метафора, черт возьми?

— Чеширский Кот?

— Ха-ха. — Не смешно.

— Крокодил?

Я несколько раз щелкаю зубами, и наступаю на неё. Она пихает меня ладонью, тянется к подолу куртки и тянет её вверх.

— Просто… ты так редко улыбаешься, что кажется, будто видишь снежного человека, — поддразнивает она, дергая куртку. Поднимает её выше. — И тебе следует... улыбаться чаще, я имею в виду.

Ее руки соприкасаются с нижней частью ее пиджака, и она делает еще один рывок — дергает — непреднамеренно тянет вместе с ней свою рубашку, обнажая пресс. Гладкие бледные просторы ее живота и задорный маленький пупок обнажаются; мои глаза пристально смотрят на это углубление на ее животе и родимое пятно вишневого цвета, пересекающее ее плоть.

Ее джинсы спереди низко спускаются, эта нежная кожа спускается вниз по линии талии… в места, в которых, как я предполагаю, никто, кроме врача, никогда не был.

Пока она борется, я мельком вижу выражение ужаса на лице Кайла при виде ее обнаженного живота.

Я реагирую.

— Стой! Иисусе, Вайолет, ты пытаешься дать всем бесплатное шоу?

— Почему? Ч-что происходит? Я ничего не вижу! — Ее панический голос приглушен, она заперта в своей куртке и ничего не видит.

— Твоя рубашка вот-вот слетит. — Я тянусь к подолу ее рубашки, не обращая внимания на искры, исходящие от ее кожи, когда мои пальцы торопливо натягивают ткань на ее плоский живот. — Давай попробуем еще раз. Я держу, пока ты будешь тянуть.

Костяшки моих пальцев скользят по коже над ее бедрами, дергая рубашку вниз. Вайолет торопливо дергает и тянет за упрямую розовую куртку, извиваясь, пока она не оказывается у нее над головой.

Очевидно, поскольку на ней рубашка с V—образным вырезом, я проверяю ее грудь.

Или её отсутствие.

Под этой тканью два заметных бугорка, гладкие, но маленькие, и какого хрена я вдруг уставился на ее сиськи?

Я торопливо снимаю с нее куртку, и когда она освобождается, светлые волосы, окружающие ее голову, торчат в разные стороны. Очаровательно. Вайолет приглаживает растрепавшиеся пряди, но даже с торчащими во все стороны волосами она выглядит раскрасневшейся, счастливой и чертовски милой.

— Я даже не хочу знать, как я сейчас выгляжу, — ворчит она, запихивая куртку в ящик Саммер.

— У тебя волосы, как крысиное гнездо, — услужливо вставил я.

Саммер, которая появляется рядом с нами, закатывает глаза и бросает на меня враждебный взгляд.

— Нельзя говорить девушкам, что они похожи на крыс.

— Во-первых, я сказал, что ее волосы крысиное гнездо. Я не говорил, что она на них похожа, это большая разница. Во-вторых, с каких это пор пятилетний ребенок закатывает глаза перед взрослыми?

— Мне семь.

— Сколько угодно, ребенок. Если ты продолжишь это делать, твои глазные яблоки застрянут внутри черепа, навсегда.

Саммер задыхается.

— Нет, не застрянут!

— Попробуй и узнаешь, — загадочно произношу я.

Малышка бросает на меня еще один хмурый взгляд, такой глубокий, что я испытываю к ней безумное уважение.

— Не-а.

— Ага, — я поднимаю черные брови. — Это правда.

Вайолет прочищает горло.

— Ладно, вы двое, хватит спорить. — Она роется в заднем кармане джинсов, достает двадцатидолларовую купюру и пытается вручить ее мне. — Зик, хочешь взять билеты?

Я смотрю на деньги, потом в ее сострадательные карие глаза.

— Ты не будешь платить за билеты. Я не позволю тебе платить за наше дерьмо.

Это нелепая идея.

Я закатываю глаза к небу.

— Ты закатил глаза! — визжит Саммер, прыгает вверх–вниз; она гиперактивна, мягко говоря, и ее длинные темные косички подпрыгивают, когда она прыгает вокруг нас.

— Нет, — возражаю я.

— Твои глаза застрянут в огромном черепе!

Огромный череп?

Я смотрю на Вайолет.

— Ты можешь ее остановить?

Вайолет пожимает плечами.

— Ты первый начал.

Ворча, я мотаю головой в сторону Кайла.

— Пошли, малыш. Давай возьмем билеты и начнем прыгать, чтобы я мог закончить и убраться отсюда.

Через десять минут мы уже прыгаем.

— Я-я не могу поверить, что предложила это. — Дуется Вайолет в углу красного батута, расставив ноги и упершись коленями, чтобы не упасть. Она полна решимости не упасть на задницу. — Ты был прав. Это была дерьмовая идея.

Рядом Саммер и Кайл – крошечные маньяки, прыгающие с батута на батут, как лягушки, перескакивающие с одной лилии на другую.

— Ну что ж, — с радостью напоминаю я ей, делая несколько быстрых подскоков на пятках, заставляя ее потерять равновесие. Она плюхается на спину, а я легко прыгаю на сетку под нами. — Ты отчаянно нуждалась в идеях, которые я мог бы попробовать.