Глава 1.

«Не смотри ему в глаза; это как смотреть на солнце, но вместо того, чтобы сжечь сетчатку, это заставляет тебя хотеть переспать с ним»

Зик

— Вы меня слушаете, Мистер Дэниелс?

Я резко поворачиваю голову на звук голоса тренера, уже раздраженного до предела, потому что он решил потратить мое время впустую. Его кабинет был небольшим, собственно, как и он сам; не помогало ситуации и то, что стены кабинета, которые были выполнены из шлакоблоков выцвели с течением времени до серо-голубого, придавая его коже жутковатую бледность.

Вены на шее тренера вздуваются, когда он пытается взять под контроль импровизированную встречу, на которую меня вызвал. Я не в настроении слушать.

Я держу свой чертов рот на замке, мне нечего добавить и вместо этого коротко киваю.

— Я спросил, ты слушаешь меня, сынок?

Я хочу напомнить ему, что я ему не сын, даже близко не сын. Даже мой собственный отец не называет меня сыном.

Не то, чтобы я этого хотел.

Челюсти сжаты, зубы стиснуты.

— Да, сэр.

— Я не знаю, почему ты злишься на весь мир, и не собираюсь притворяться, что мне есть дело до того, что происходит, когда ты уходишь отсюда, но будь я проклят, если буду стоять и смотреть, как один из моих парней самоуничтожается в моем спортзале. — Его обветренная кожа растягивается вместе с угрюмой линией рта.

Он продолжает:

— Думаешь, ты первый придурок, который прошел через эту программу, думая, что его дерьмо не воняет? Это не так, но ты первый придурок с таким отношением, на которое я не могу закрыть глаза. Ты также в одной саркастической остроте от того, чтобы получить удар кулаком по твоему хорошенькому лицу. Даже твои товарищи по команде тебя не любят. Я не могу допустить разногласий в своей команде.

Моя челюсть болит, когда я сжимаю ее, но не могу ничего сказать в свою защиту, поэтому держу рот на замке.

Он раздражается.

— Что нужно, чтобы до вас дошло, Мистер Дэниелс?

Ничего. У тебя нет ничего, что помогло бы достучаться до меня, старик.

Он откидывается на спинку старого деревянного стула и изучает меня, сцепив пальцы домиком. Балансируя на ножках, тренер постукивает кончиками пальцев по подбородку.

У меня на языке вертится сказать ему, что если он хочет достучаться до меня, то, во-первых, должен перестать называть меня Мистером Дэниелсом. Во-вторых, он может прекратить нести чушь и рассказать мне в конце концов, почему он притащил меня в свой кабинет после тренировки.

После долгого молчания он наклоняется вперед, пружины на его стуле издают громкий металлический скрежет, его руки опускаются на стол. Ладони скользят по пачке бумаги, и он срывает одну сверху.

— Вот что мы сделаем, — он пододвигает ко мне бумагу. — Директор программы наставничества «Старшие братья» должен мне одолжение. У тебя есть опыт общения с детьми, Дэниелс?

Я качаю головой.

— Нет.

— Ты знаешь, что такое "Старшие братья"?

— Нет, но я уверен, что вы собираетесь просветить меня, — возражаю я, не в силах остановиться.

Скрестив руки на груди, я принимаю оборонительную позу, которую большинство людей находят пугающей.

Только не тренер.

— Позвольте мне просветить вас, мистер Дэниелс. Это программа предназначена для того, чтобы поставить подростка в пару со старшим добровольцем, таким как вы, который выступает в качестве наставника. Проводит время с ребенком. Показывает ему, что он не одинок. Кто-то надежный, кто помогает решать проблемы. Как правило, это хорошие дети из семей с одним родителем, но не всегда. Иногда детей оставляют одних, бездельники отцы и все такое. Иногда их родителям просто наплевать, и они сами о себе заботятся. Знаешь, что это такое, сынок?

Да.

— Нет.

Садист продолжает бубнить, тасуя стопку на столе.

— Я думаю, что в процессе собеседования ты потерпишь неудачу, поэтому мы прорвемся через бюрократию и потянем за ниточки. Знаешь почему? Потому что у тебя есть потенциал к успеху, и ты злишься, будучи черствым маленьким засранцем.

Его кресло замирает в клетке офиса.

— Может быть, для разнообразия, тебе нужно позаботиться о ком-то ещё, кроме себя. Может, тебе нужно встретить ребенка, чья жизнь дерьмовее твоей. Твоя вечеринка жалости закончилась.

— У меня нет времени на волонтерство, тренер.

Тренер ухмыляется мне из-за стола, свет отражается от оправы его очков.

— Чертовски плохо, не правда ли? Ты либо работаешь волонтером, либо выбываешь из команды. Мне не нужен в команде парень, который словно пороховая бочка. Поверь мне, мы найдем способ жить без тебя.

Он ждет моего ответа и, когда я не отвечаю сразу, давит.

— Думаешь, справишься? Скажи: Да, Тренер.

Я односложно киваю.

— Да, Тренер.

— Хорошо, — удовлетворенный, он хватает ручку и бросает её мне. — Заполни этот лист и возьми его с собой. Ты встретишься со своим младшим братом завтра в их офисе в центре города. Адрес на бланке.

Я неохотно хватаю со стола ручку и бумагу, но не смотрю на них.

— Не опаздывай. Не облажайся. Завтра днем ты увидишь, как живет другая половина, понял, сынок? — Я киваю. — Хорошо. А теперь убирайся из моего кабинета.

Я смотрю на него сверху вниз.

Его хриплый смешок бьет мне в спину, когда я поворачиваюсь к двери.

— И Мистер Дэниелс?

Я останавливаюсь, но отказываюсь смотреть ему в лицо.

— Я знаю, это будет трудно, но постарайся не быть полным придурком для ребенка.

Тренер полный мудак.

Не то, чтобы меня это волновало, потому что я тоже тот ещё засранец. В наши дни меня мало что волнует, так с чего бы ему думать, что меня будет волновать какой-то гребаный ребенок? Особенно когда меня принуждают?

Мои друзья называют меня безжалостным; они утверждают, что в моих жилах течет холодная кровь, и со мной невозможно сблизиться.

Но мне это нравится, мне нравится создавать дистанцию. Я никому не нужен, а мне они нужны еще меньше. Счастье — это миф. Кому это нужно? Этот гнев, закипающий во мне, более осязаем, чем любое счастье, которое я забыл, как чувствовать. Я всегда был сам по себе.

Пятнадцать лет меня это вполне устраивало.

Я все еще киплю от злости, когда вхожу в продуктовый магазин, хватаю тележку и с целеустремленным видом толкаю ее по проходам, не замедляя шага.

Овсяные хлопья. Нектар агавы. Грецкий орех.

Я неторопливо иду в отдел питания и органики, руки автоматически тянутся к протеиновому порошку, сжимают черный пластиковый контейнер в одной руке и бросают его поверх мяса, хлеба и бутылок с водой.

Повернув в проход и толкнув тележку с правой стороны прохода, я затормозил, чуть не врезавшись в маленькую девочку на цыпочках, тянущуюся к полке. Ее черные кудрявые волосы туго стянуты в две косички, худые руки тянутся к коробке, до которой она никогда не дотянется.

Даже на цыпочках.

К тому же, она мне мешает.

— Черт, я чуть не ударил тебя, — рычу я. – Тебе нужно быть внимательнее.

Она игнорирует мое предупреждение.

— Ты можешь достать это для меня? — Ее грязные маленькие пальчики тянутся к красной коробке с сахарными рожками, указывая пальцем на верхнюю полку. Я замечаю, что ее крохотные пальчики выкрашены в блестящий синий цвет, а под ногтями кусочки грязи.

— Тебе разве следует разговаривать с незнакомцами? — ругаю я ее, но все равно беру коробку с полки и грубо сую упаковку в ее цепкие руки. Оглядываюсь вокруг. Впервые заметив, что она без присмотра. — Господи, малыш, где твои родители?

— В школе.

— В школе?

— Мой папа работает, а мама учится в колледже.

— С кем ты тогда, черт возьми?

Маленькая выскочка игнорирует меня, наклонив голову, сузив свои немигающие бусинки карих глаз на меня.

— Ты говоришь плохие слова.

Я не в настроении быть вежливым, поэтому рявкаю в ответ:

— Я взрослый. Я могу говорить все, что захочу.

— Я все расскажу, — ее маленький ротик неодобрительно морщится, и я чувствую, как она молча осуждает меня.

— Да, хорошо, малыш, сделай это.

— Саммер? — зовет громкий женский голос откуда-то из-за угла.

Обладательница этого голоса в серо-белом вихре выныривает из-за угла, задыхаясь, когда видит нас.

— О Боже, вот ты где!

Она падает на колени.

Притягивает тощую малышку к себе в объятия.

—О боже, — повторяет женщина, заикаясь. — Милая, ты не можешь вот так взять и уйти! Ты напугала меня до смерти. Разве ты не слышала, как я звала тебя?

Малышка, очевидно, Саммер, держится за нее, пытаясь свободно шевелиться.

— Я покупала мороженое в рожках и посыпке.

— Саммер. — Женщина заключает девочку в объятия. Прерывисто вздыхает. — Саммер, когда я… я не смогла найти тебя, я подумала, что кто-то похитил тебя. Я думала, у меня будет сердечный приступ.

— Я была прямо здесь, Ви, — пищит малышка в куртку женщины, пытаясь дышать сквозь объятия. — Этот мальчик достал мои рожки.

Этот мальчик?

Я поднял руки.

—Вау, малыш, не тащи меня с собой в канаву.

Тут женщина чувствует мое присутствие и поднимает голову. Вверх. Вверх, и смотрит прямо в мои бесстрастные, раздраженные глаза.

Наши взгляды встречаются, и я с удивлением понимаю, что она не так стара, как я думал; это молодая женщина, которая выглядит смутно знакомой.

Ее глаза блестящего орехового оттенка расширяются от паники и узнавания при виде меня, вероятно, потому, что я бросаю на нее недружелюбный хмурый взгляд. Я пугаю большинство людей и горжусь этим.

Она приоткрывает рот, но не слышно ни звука, только испуганный писк. Она быстро приходит в себя, крепче обнимает девочку и гладит ее слабые маленькие предплечья.

—Т-ты долго с ней ждал?

Когда я понимаю, что она обращается ко мне, фыркаю и игнорирую ее вопрос, вместо этого указывая на очевидное.

— Леди, из вас получилась дерьмовая няня. Ее могли похитить.

Ее голова и плечи опускаются от стыда.

— Я знаю! Поверь мне, я знаю.

Рот молодой женщины снова сжимается, подбородок дрожит. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, она нервно сглатывает.

— Спасибо за помощь.

— Помощь? Забавно. Я не добрый самаритянин. — Я не хочу, чтобы она благодарила меня или затягивала эту умопомрачительную болтовню. — Я только помешал ей опрокинуть стеллаж. Она коротышка.