— Кто есть по жизни Билли «Заберу»? — ответила бы, обронив печальную слезу. — Его добрей, объедешь прерии, пустыни и каньоны, не сыщешь среди встреченных людей!

А занимался, добрейший «Заберу», последние два года, с дружками тех же взглядов той же пробы, тем, что снимал с индейцев скальпы. Буквально, словно шкурки с белок. Снимал только лишь за той великой надобностью, чтобы обменивать те скальпы у властей на деньги. Какая власть, такие и граждане, и Билли просто на просто считал занятие своё работой. Кобылка же понятия об ужасах подобных не имела, хозяин новый по первой был очень добр и учтив. В один из первых вечеров на зависть остальным лошадкам, подкинул больше сена, чем другие получили. В другой раз не забрал, а дал наоборот немного соли — кобылка начала влюбляться. Ну а когда в день знойный вместе искупались, да пучком травы натёр бока, тут для себя кобылка окончательно решила — любовь до гроба, на века! Прозренье получилось не сразу, первые нотки сомненья закрались примерно через две недели. Отчётливо увидела кобылка собственными глазами, как возлюбленный хозяин с дружками снимали скальпы у загнанных в ловушку трёх индейцев. Рухнувшие небеса, отчаяние, дикий страх, да и ещё много чего пережила кобылка в те часы. Вечером у себя в стойле дрожала и размышляла: Как же такое может быть? Зачем хозяин это сделал? Скорее всего, то были враги или убийцы. Да-да, скорей всего, иначе быть не может. А может самооборона? Нет, не похоже. Точно, покарал хозяин так, злодеев редкостных и кровопивцев и уж наверняка те злые люди питались исключительно кониной.

С этим и перешагнула в следующий день. А на следующий день опять облава на индейцев, только вот на этот раз в засаду угодили сами охотники за скальпами. Пришлось уматывать, да что есть силы и в этом самом спешном утекании нагрузка вся легла, прежде всего, конечно на кобылку. Загнал мерзавец влюблённую в него лошадку, до полусмерти загнал, а осознав это в кусты нырнули. Там повалил кобылку набок, и дабы та не заржала или не захрипела, взял, да и запинал да впопыхах пырнул ножом. После чего, конечно же, сбежал, не удосужившись даже добить животное, чтобы не мучать. Трусливо, подло убежал. Однако убежав, оставил по себе великую боль и обиду. Такую обиду, что заставила встать и идти. Обиду, которая, несмотря на рану, заставила кобылку выжить. Минуло три годка с довеском в месяц. Кобылка выжила и обрела хозяина из тех, кто пашет на земле. За время это повзрослела, поумнела, а уж про то что бы влюбляться в человека и речи более быть не могло. Однажды в очень жаркий знойный день, собою предвещавший грозу как минимум, а то и бурю, явились около обеда на ферму трое. При этом двое были на одной лошадке, а третий на другой. Двое лихо спрыгнули, а третий остался. Его сняли и под руки положили в тенёк. Выяснилось следующее — этот самый третий ранен был проклятым краснокожим упрямо не желавшим отдать свой скальп. При этом погиб и скакун раненого ковбоя. Друзья сложились и купили кобылку у фермера за сумму, от которой отказался бы только лишь дурак. Раненого на кобылку водрузили и всячески примотали верёвками и ремнями из кожи. Собрались в путь дальнейший, дав лошадям, как следует напиться. А у кобылки сердце билось в те секунды, подобно бешеному молоту о наковальню. Она его узнала. Без сомненья это он. Пронзила грудь стрелою раскалённою та самая обида. Обида та воскресла, ожила. Вот за плечами три часа пути, сухая прерия раскалена и безучастна к страданьям путников несчастных. Вдруг ветерок на встречу, раз, другой, затем сильней, а погодя минут пятнадцать, на горизонте синь свинцовая да мрак. Поводья сжали путники в кулак, два жеребца вдруг на дыбы встают да фыркают ноздрями, прямо нельзя — погибель там. А прямо, уже ураганный ветер, катит навстречу шары солянки, рогача, да и других растений перекати-поле. Блеснула молния и ослепила всё вокруг. За ней вторая, прежней раза в три мощней. Гром такой силы, будто сам Господь на небе в барабаны бьёт. Вот оно — рождение торнадо. От неба чёрного, вдруг отрывается огромный вихрь и, закружившись, с силой бешеной устремляется к земле, подхватывая и закручивая всё на своём пути. Нет, путникам уж точно с ним не по пути, и торопясь друзья ковбоя раненного, разворачивают жеребцов своих обратно и, между прочим, жеребцы совсем не против. Такая же команда, летит сквозь ветер и бури рёв кобылке с раненым, но что это такое? Друзья ковбоя с ними жеребцы, как вкопанные встали да пораскрывали рты. Такого и вообразить то трудно, не то что бы увидеть. По прерии разбушевавшейся, презрев стихию, летела навстречу торнадо кобылка со своим примотанным к ней ездовым. И было в этом что-то дикое и сверхъестественно пугающее. Кобылка летела, прямо навстречу смерчу, шла гордо, с пеной из ноздрей, как будто бы боялась не успеть. Стихия их не пощадила и всё-таки лошадку поглотила, а с ней и Билли Донахью, того самого, кто раньше забирал. С уверенностью можно утверждать теперь, что самого его забрали, и может быть благодаря сему, на свете меньше снимут скальпов и насмерть загоняют лошадей. Такая вот печальная история обиды, но есть примеры и другого плана.

Затеян был, конечно, человеком, уж мягко говоря, не очень-то гуманный опыт. На территории размером уступавшей разве что футбольному полю, были воссозданы условия, укрытия, дома, и поселена колония из крыс. Кормили скудновато и естественно отходами с помойки. В один из дней наевшись корму со снотворным, в ловушку угодила молодая крыса. Затем рука в резиновой перчатке — рука судьбы, переместила бедолагу в аквариум стеклянный. Для опытов и испытаний медицинских препаратов, подумает, конечно же, читатель. Ни в коем случае, и вовсе за другим. И вот с первого же дня той крысе урезан полностью был рацион питанья. В буквальном смысле из еды ни крошки. Водичку все же наливала рука в резиновой перчатке, а вот покушать бросить, словно забывала. Ни грамма, ни пол грамма и так уже неделю кряду. Пыталась крыса грызть стекло своей темницы, да без толку естественно. Приготовилась, уж было пропадать. Как вдруг такое дело. Рука в резиновой перчатке, сама ни капли не краснея, берёт и преподносит крысе такой вот незатейливый подарок. Спускает прямо с неба мёртвого собрата, наружу мясом. Однако тут и должное, руке отдать не помешает, не тухлого, а свеженькой разделки. Ну и что делать? Как тут быть? Самой подохнуть, или голод утолить? И нарезает наша крыса по своей стеклянной клетке, в смятенье и раздумьях аж четыре с половиной километра, а далее с разгона прыг и жрать. Сытой и довольной уснула в вечер тот. На три дня хватило побратима, а далее всё по старой схеме. Точнее быть — недельный пост. И вот когда уже у крысы кишки в который раз вязаться принялись в узлы, подарок новый от резиновой перчатки. На этот раз небесной манною явилась крысе — сестра по крови, раненная, но живая. И снова крыса нарезает в своей клетке километры. На этот раз хватило трёх. В прыжке как вихрь на сестру и сразу в горло. А далее хороший плотненький обед, за ним и ужин с последующим сладким сном. Три дня весёлой сытой жизни закончились, конечно же — постом, как полагается в неделю. Не трудно догадаться, кто стал следующим разговением для крысы, как и не трудно догадаться, что этот следующий был себе вполне в порядке. И больше не понадобилась бесполезная вся эта беготня, а с ней и километры. На этот раз уже убийца уложилась в десять метров, а уж за ними сразу горло. Право же чего тянуть, когда и так всё ясно. Затем финал сей замечательного человечного эксперимента. Крысу снова усыпили да подкинули обратно к своим, при этом наведя на оную всевидящее око. Проснувшись, крыса и очухавшись немного, затем проголодавшись, не стала больше падать-опускаться до помойки, а как следует, подзакусила более слабой крысой-бабкой. И далее всё в том же духе. Зачем терпеть лишенья с беспокойствами на пару, об том, чем будешь сыт намедни, когда вокруг так много весьма плодовитых сородичей. Достаточно вцепиться в глотку и твой желудок уж прилипать к спине не станет никогда — всё просто. А что же братья крысы? Что же сообщество крысиное? Поняв, какое на них свалилось горе, не стали крысы давить заблудшую сестру свою. Хотя естественно смогли бы, количеством превосходя последнюю огромным, взять и растерзать да клочка шерсти не оставить. Нет! Обиделись, естественно обиделись и в ночку тёмную одну все дружно да тайком снялись с места. Оставили крысоедку в полном одиночестве — вот чем закончился тот опыт. А о его моральной стороне судить скорей всего не нам.