Альбасете привлекало фашистскую разведку не только из–за комплектующихся здесь интернациональных бригад, но и потому, что за городом находилось крупное бензохранилище, сравнительно неподалеку — аэродром, в самом городе — арсенал.

Люди покупали при входе традиционные подушки, которые клали на холодные каменные, скамьи. Если торреро оплошает, они полетят в него.

Но торреро орудовал на совесть, поединок на окровавленном песке велся с такой страстью, что зрители в экстазе забывали о самолетах, о войне, обо всем, кроме человека с короткой косичкой и отчаявшегося быка, утыканного бандерильями.

Последний удар наносился против трибуны, где сидел Вальтер. Матадор протянул ему на кончике шпаги отрубленное ухо быка. Вальтер поднялся и бросил на арену свою фуражку [29].

Следом полетели десятки шляп, беретов, пилоток. Амфитеатр стонал от восторга.

Хосе Диас, генеральный секретарь компартии Испании, сказал: «Если мы когда–нибудь придем к власти, конечно, запретим бой быков, хотя это будет нам стоить многих симпатий. Нельзя иначе, это же варварство. Но я о запрете, вероятно, буду знать заранее. Я пойду на последнюю корриду, и когда она кончится, заплачу».

Испания — карта, на которую поставило человечество. Если бы сочувствие, число поднятых и сжатых в кулак рук определяло поступь истории, война прекратилась, едва начавшись. Демократически избранное правительство Народного фронта пользовалось широчайшей поддержкой и за рубежом: сторонники Ганди в Индии, английские лейбористы, умеренные либералы Мексики, интеллигенция Европы и Америки, председатель II Интернационала Луи де Брукер…

Лозунг республиканцев «Честь и граната» послужил названием стихотворения польского поэта Владислава Броневского:

Мятежники пользовались симпатиями кучки ретроградов и человеконенавистников. Зато получали весомую поддержку из арсеналов нацистской Германии и казарм фашистской Италии.

Республиканская газета писала в те дни о благородной помощи друзей: «Мы, испанцы, очень благодарны вам за человеколюбие, за корпию и бальзамы, которые вы посылаете, чтобы залечить раны Дон Кихота; но мы были бы гораздо более благодарны, если б вы спабдили его новым копьем и щитом».

Петрек и Янек, молодые рабочие суконной фабрики в Лодзи, прошли пешком — у них не было ни гроша в кармане — через Германию и Францию, чтобы сражаться за Испанскую республику.

Из 54 стран мира, в том числе и из Германии и Италии, шли, ехали, плыли, летели добровольцы.

К маю 1937 года их было свыше 20 тысяч, всего за войну 35 тысяч. Под Малагой сражался батальон, именовавшийся: «Чапаев — батальон двадцати одной национальности». В нем насчитывалось немцев — 79, поляков — 67, испанцев — 59, австрийцев — 41, швейцарцев — 20, евреев (палестинцев) — 20, голландцев — 14, чехов — 13, венгров — 11, шведов — 10, югославов — 9, датчан — 9, французов — 8, норвежцев — 7, итальянцев — 7, украинцев — 6, люксембуржцев — 5, бельгийцев — 2, греков — 1, бразильцев — 1. (Данные на 5 июля 1937 г.)

Присяга «волонтера свободы» завершалась словами: «Я прибыл сюда добровольно и отдам, если понадобится, всю свою кровь до последней капли для спасения свободы в Испании и свободы во всем мире».

7000 интербригадцев остались в испанской земле.

5 ноября 1936 года закончилось спешное формирование первой (11‑й) интербригады трехбатальонного состава: батальон «Эдгара Андре» (немцы, австрийцы, скандинавы), «Парижская Коммуна» (французы, бельгийцы), имени Домбровского (поляки, болгары, чехи, венгры, югославы). Командовал бригадой Эмиль Клебер (Манфред Штерн), комиссар — Марио Николетти (Джузеппе ди Витторио).

В полдень 8 ноября авангард 11‑й бригады вступил в Мадрид. Колонна шла среди развалин и баррикад, сорванное с крыш железо гремело на мостовой.

До последней минуты верилось: бригаду бросят под Мадрид. Вальтер ловил каждую новость о положении столицы, переставшей ею быть: премьер Лярго Кабальеро, двенадцать министерств поспешно отбыли в Валенсию. Но Мадрид оставался Мадридом, не только сердцем республики — ключевым пунктом в центре страны.

К стремлению на мадридский фронт примешивалась, однако, зябкая робость. Не хотелось признаваться в ней даже самому себе. Командир бригады под Мадридом у всех на виду. Сколько легенд о Клебере, все чаще мелькает имя Лукача. Станет ли он вровень с ними?

Пришел приказ. «Марсельезу» направляли под Кордову. Франкистское наступление на юге грозит и Мадриду, его коммуникациям со средиземноморскими портами.

Вальтер по карте осваивал район предстоящих действий, вглядываясь в каждый штрих. Бои развернутся, уже развертываются на склонах Сьерра Морены, бои за господствующие высоты, за населенные пункты на обрывистом берегу Гвадалквивира, за город Хаэн — ближайшую цель мятежников…

Но одно — воевать по карте, другое — в горах или на дорогах, после дождя превращающихся в жидкое месиво.

Фронт заявил о себе прежде, чем начали рваться снаряды. И посвист пуль напомнил давний осенний день, Никитские ворота, гибель Василия… Далекий покуда фронт начался встречными солдатами. Они брели понурые, небритые. Беглецы, дезертиры. Кое у кого потемневшие бинты с запекшейся кровью.

Когда группа поравнялась с автомашиной, Вальтер поднялся навстречу. Его начальнический вид не произвел на бойцов впечатления.

Там, на гражданской войне, он не задумался бы. Рука потянулась к кобуре. Он совладал с собой и как ни в чем не бывало окликнул:

— Салюд, камарадас!

Не отозвались.

Он развел руки, останавливая людей.

— Постарайтесь меня понять. Кто переведет с французского?

— Ну? — одиноко и неприветливо отозвалась толпа.

— Я и мои солдаты приехали издалека вместе с вами драться против фашистов, бить их. Мои солдаты подойдут в ближайшие часы и помогут вам.

— Мы не ели двое суток. Не видим командиров.

— Еду получите только на передовой. С вашими командирами я еще не знаком. Надеюсь, и вы и я их вскоре увидим.

Часть людей повернула назад. Остальные продолжали путь.

Монторо удерживала колонна анархистов. Ее командир, рослый, седоголовый, с черно–красным галстуком, повязанным на смуглой шее, приветливо пригласил Вальтера на верхний этаж замка, откуда он руководил своими милисианос.

Просторная комната с потолком, сходящимся на конус, к окну придвинут стол с телефонным аппаратом, с бутылками и биноклями. Вокруг — кресла, под балдахином — кровать. Прочный благоустроенный быт. Незадача: с наблюдательного пункта просматривался восточный склон горы, а передовая — на западном.

— Не беда! — воскликнул командир, — Прорвутся к Монторо — будут у меня, как на ладони.

Пока что? Пока — безразлично. Монторо — генерал может спать спокойно — никогда не сдадут. Лучше смерть, чем отступление.

Дезертиры? А видана ли война без дезертиров? Раз в неделю расстреливать троих, пятерых мерзавцев — в остальных пробудится гордость.

Командир взлохматил пятерней седые волосы, возбужденными шагами мерил комнату. Само предположение о сдаче Монторо для него оскорбительно, невероятно.

Это был, по первому впечатлению, смелый и темпераментный человек, не имевший представления о военном искусстве. Единственное, чего добился Вальтер, — позвонили кому–то по телефону — узнал имена испанских командиров, сражавшихся обок: Галан и Мартинес Картон.

Вопрос о численности противника вконец удивил седоголового командира. Он бьет и будет бить фашистов безотносительно к их числу.