Вальтер нацелился на Кинто, и командир корпуса подтвердил: это — замок на дверях к Сарагоссе. Сбить его труднее, чем они полагали, рассматривая карту в просторной палатке Модесто.

Три часа вместе с командирами бригад Вальтер из окопа на Эль Корнеро, то есть с расстояния четырех километров, рассматривал Кинто. Траншеи полного профиля, местами удвоенные, утроенные, пулеметные точки под железобетонными колпаками, колючая проволока. Курт составил справку: гарнизон Кинто 1500 человек, 20–25 пулеметов, 8–10 полевых орудий, несколько мортир.

Вальтер понимал: решит бой за кладбище, поднимающееся над деревней, за костел, за высоту к югу от Кинто.

Вплоть до 23 августа он проводил рекогносцировки в разное время суток, «приучая» командиров к Кинто, к расположению окопов, огневых точек, улиц, изгибам кладбищенской ограды. Чтоб никаких сюрпризов.

— Никаких? — усомнился Чопич.

— Беру обратно. Поменьше сюрпризов. Согласны?

Он уже видел, какой надлежит быть операции: прежде всего — кладбище, одновременно окружение и наступление на Кинто с севера.

В 6.00, в соответствии с приказом, из тенистой рощи поднялись головные батальоны. Впереди разведчики с ручными пулеметами.

Не зря, не зря он бился на учениях, еще в Альбасете начал с переползания по–пластунски…

Роты продвигались перебежками. Плотнее неприятельский огонь — короче перебежка. Но и расстояние между сторонами укорачивается, достигая броска ручной гранаты. «Лимонки» рвутся в окопах мятежников.

Оборона кладбища опиралась на бетонированные огневые точки. Это Вальтер предвидел и обратился к начальнику артиллерии армии: надо бить с открытых позиций.

У того глаза полезли на лоб, — с открытых позиций среди бела дня?..

— Средь бела, прямой наводкой…

Вальтера не брал загар. От волнения лицо становилось серым, краснели глаза.

Он приказал командиру своей двухорудийной батареи капитану Карро прицепить пушку к грузовику, приблизиться к кладбищу на 400 метров и — огонь в упор.

Смельчак Карро [52] орудовал, словно на учениях. Мятежников оглушили прицельные выстрелы, сливавшиеся с разрывами.

Республиканские батальоны, охваченные восторгом и энтузиазмом, не спешили, однако, вперед. Л надо бы…

Второй заход авиации тоже не без проку. Не так, правда, как если б свою пехоту известили о нем загодя и она приготовилась к броску.

В 18.00 августовское солнце клонится к закату. Последний в этот день рывок увенчался захватом кладбища.

С рассветом следующего дня — наступление на деревню. В 9.00 поступили сведения, что жители хотят уйти из Кинто. В ту же минуту по приказу командира дивизии фронт умолк. Крестьяне, придя в себя от испуга, покидали дома с круглыми трубами, напоминавшими стволы старинных орудий.

Узел сражения стягивался к костелу. За его каменными, в метр толщиной стенами мятежники с пулеметами чувствовали свою неуязвимость. Добровольцы подбегали к бреши, оставшейся после авиабомбы, бросали гранаты и отходили, унося убитых и раненых.

Тогда–то и возникла идея — поджечь костел, выкурить оттуда гарнизон. Вальтер заколебался, — и на войне признаются границы дозволенного. Однако во что обойдется гуманизм?

Мешки с сеном облить бензином и маслом, поджечь и вместе с гранатами — в проем.

В ответ — крики о сдаче, белый флаг.

Командир роты, направившийся принять капитуляцию, напоролся на пулеметную очередь.

Вальтер настоял на своем. Начартарм выделил две батареи.

Но и после сотни артиллерийских снарядов костел продолжал огрызаться. Лишь к ночи, брошенный последними защитниками, он окончательно умолк.

Вальтер удивился: в руках полковника Пюца — гранаты.

— Не делайте большие глаза, у вас вид почище.

Он был прав. Портупея рассечена осколком, парабеллум за пазухой, порваны брюки, разбито в кровь колено.

Командование дивизией, штабники провели этот день в батальонах — так заведено Вальтером. Однако не ослабляется ли руководство дивизией как целым организмом?

Об этом он и думал, безразлично перемалывая челюстями кусок мяса.

Уже доложили о пленных и о трофеях. О полном очищении Кинто. Не поступили только сведения о раненых.

Вальтер вызвал Лен Кроума. Где майор Доманьский?

Еще днем отправился с санитарами в Кинто.

Все, что вам известно?

— Все, товарищ генерал.

Вальтер встал. Пюц отодвинул свою тарелку.

— Я с вами.

Они лазили среди мертвых тел и разрушенных баррикад — на свет карманного фонаря откликались франкистские «кукушки».

Нигде. Никаких следов.

— Попробуем утром? — отчаявшись, заикнулся Пюц.

Вальтер даже не удостоил ответом.

Близился туманный рассвет, когда в подвале со сломанной деревянной лестницей, заплесневелыми бочками и плетеными корзинами они обнаружили кем–то оставленного здесь Доманьского.

Вместо белого халата — кровавые клочья. Выходное отверстие на затылке не позволяло сомневаться: дум–дум.

Вдвоем с Пюцем вынесли тело.

Вдруг что–то в нем надломилось.

Лысый болван… Границы гуманности… Они… разрывными… в белый халат…

Он захлебывался.

— Пленных офицеров… До последнего… Всех… Из пулемета…

И упал на землю.

Его подняли. Лен Кроум сделал укол. Он впал в забытье.

…Тело майора Мечислава Дюбуа–Домапьского доставили в Париж. Он похоронен на кладбище Пер–Лашез у Стены коммунаров…

С освобождением Кинто неприятель лишился оплота на этом участке. Остатки гарнизона капитулировали. 35‑й дивизии досталась вся техника, какой он располагал.

Внушительная победа, одержанная сравнительно малыми силами, давала пищу для размышлений.

Как и Модесто, он за реальный штурм Бельчите вместо иллюзорного овладения Сарагоссой. Добивался и добился: 35‑я дивизия получила приказ — на Бельчите.

Бельчите — орешек покрепче Кипто. Капониры, надолбы, минные заграждения. Прочные городские дома не чета деревенским халупам Кинто. Духовная семинария, муниципалитет, костел, комендатура превращены в крепости.

Днем 31 августа Вальтера ошарашила телеграмма командующего армией: «Вы назначаетесь начальником всех сил, действующих против Бельчите, включая танки и артиллерию, с правом самостоятельного вызова авиации. Бельчите нужно овладеть сегодня же».

Права небывалые. Еще более небывалый срок.

Недоуменно перечитывал телеграфную ленту — «сегодня же».

Командующий прикинул: республиканских частей под Бельчите столько–то, мятежных в Бельчите столько–то. Явный перевес первых. Следовательно — «сегодня же». Ему тоже важен фактор времени.

В уличных сражениях, в схватках за дом, за этаж инициатива в руках младшего командира. По своей воле, своим умом — отсюда начинается победа.

Уже никого не надо убеждать в преимуществах огня прямой наводкой. Орудийные расчеты сами выкатывают пушки. В проломы стен и баррикад устремляется пехота. Здание за зданием, улица за улицей.

Утром 6 сентября над муниципалитетом в Бельчите взметнулось республиканское знамя.

Полторы тысячи пленных, свыше двух десятков пулеметов…

В комнатах муниципалитета Вальтер развернул командный пункт. Прочитал директиву Генерального штаба от 1.1Х-37 г.

Директива подбивала итоги первой недели Сарагосского наступления. Конечная цель не достигнута. Сарагосса не взята. Однако противник вынужден перебрасывать войска, теряя территорию, престиж.

Хорошо, что теперь Генштаб оперативно оценивает обстановку. Но верен ли анализ? Что–то Вальтер не обнаружил переброски крупных соединений. Перед фронтом его бригад — их постоянно рокировали вдоль Эбро — одна и та же 151‑я дивизия мятежников. Зачем же преувеличивать, тешиться самообманом?

Ему не нравилась собственная критичность. Без нее спокойнее. Знай улыбайся фоторепортерам, давай интервью.

Он улыбался, давал. И критические нотки потихоньку глохли. Возможно, заглохли еще больше, когда бы 15‑ю интернациональную бригаду не вернули обратно на юг, не кинули в бой. Без подготовки, без обеспечения, без серьезной необходимости и надежды на успех. Посадили на танки и погубили вместе с танками…