Квентин чувствовал, как он превращается в перегретый котел, а его щеки помимо воли становятся пунцовыми. Еще бы, в его присутствии поносили пророков и учителей, почитаемых за святых, первосвященников, изгнавших зло с лица Земли в первые века и установивших новую Веру. Древние были злом, – это знал каждый. И дьявол, порождение Древних, был скован вплоть до Великой войны. Но перед началом войны, кто-то из Великих королей отступил от заповедей, говорят, он нашел путь к знаниям Древних и освободил дьявола. И тогда грянула война. После войны вера ослабла, и дьявольские игрушки стали достоянием многих. Но вера устояла, хотя ересь и смута все же пустили корни в сердцах людей.

– Древние не были слишком разборчивы в выборе средств для достижения своих целей. Они не задумывались над тем, где добро, где зло, не были одержимы религиозным фанатизмом, поиском зла и борьбой с дьяволом, у них была другая страсть – наука, – продолжал Джордан. – Они жаждали знаний и новых открытий, а когда натыкались на проявления зла, не отталкивали его, а заставляли служить своим целям, хотя, вполне возможно, со временем сами стали его орудием. Плохо это или хорошо, не знаю, но Древняя цивилизация погибла, и еще неизвестно, что послужило причиной ее гибели. Мы другие, мы законсервировали нашу цивилизацию по принципу «как бы чего не вышло». А это хорошо и плохо одновременно, – Джордан отвел грустный взгляд к окну, словно бы обращаясь с невысказанным вопросом к солнцу. – В результате в нашем обществе отвергается все новое, каждое открытие, любое новое слово взвешивается на весах верности престолу, и если что не так, сразу начинается преследование инакомыслящих.

Ценности Древнего мира были утрачены, а любые попытки создать магическое искусство в эпоху Великих королей были жестоко пресечены Конахом. Что же мы имеем на сегодня? Ничего, кроме мракобесия и невежества. – Джордан умолк и отвернулся к окну.

Квентин еще раз посмотрел на книгу, лежащую на бюро, она была написана на незнакомом языке, странно, но раньше он ее никогда не видел, хотя отцовскую библиотеку знал не плохо.

Принц был совершенно смущен разговором с Джорданом и не знал, как себя вести. Ему впервые доводилось слышать столь крамольные речи. Правда, и отец слыл вольнодумцем, но такого он никогда от него не слышал, да отец и не старался особенно распространяться на подобные темы в присутствии сына. И вообще, у Квентина накопилось столько вопросов, что они разрывали его на части, готовые рвануться стаей летучих мышей из пыльного подвала его сознания при первом же попавшем туда лучике света. Он снова покраснел, и от этого ему стало еще более стыдно – он вел как какая-то кисейная барышня, привыкшая держаться за маменькину юбку. И теперь, когда в откровенной беседе с Джорданом можно было найти ответы на многие мучащие его вопросы, на него вдруг неожиданно нашел ступор. Квентин стоял молча, потупив голову и жмурясь от ярких лучей утреннего солнца.

– Но вера не так уж слаба… – только и смог выдавить он из себя.

– Конечно, веру не назовешь слабой, особенно если она подкрепляется столь действенными мерами как отлучение от церкви и другими не менее эффективными вещами, о которых предпочитают не распростроняться.

Квентину ясно представились отряды охранителей веры – хорошо вооруженные, закованные в блестящие серебряные латы с изображением луны и солнца. Как они окружают языческие деревни и устраивают их сожжение, или аутодафе еретиков и дьявольских игрушек на центральных площадях городов. Изредка, ввиду удаленности, они наведывались и в их феод, и чего это стоило отцу, Квентин замечал по его лицу, осунувшемуся и изрезанному морщинами после таких визитов. А еще этот Альдор – наместник Священного престола в их феоде, жиреющий и набивающий свою мошну по мере возрастания его подозрительности к отцу. Хотя это, может быть, и не самый худший вариант. И все-таки где-то в глубине души Квентина жила вера, вера впитанная, если и не с молоком матери, то уж точно со вкусом сосков простой крестьянки-кормилицы. И переступить через себя так, запросто, чтобы поддержать раскованную беседу с Джорданом, он не мог. Но и с ходу отвергать аргументы Джордана, изображая чувство праведного гнева, ему тоже не хотелось.

– О чем эта книга? Я ее раньше никогда не видел, – спросил Квентин.

– Знаете, Ваше Высочество, это книга не из нашего мира. Древние умели общаться с другими мирами. Это книга Эльфиды. Одна из книг двенадцати миров и первая по счету. Ходили слухи, что она утрачена. Но я все время чувствовал ее присутствие, чувствовал, что она еще встретится мне. Вообще, с точки зрения веры это тайна за семью печатями. Двенадцать книг, связующих мир. Тот, кто прочтет все двенадцать, узнает Формулу и обретет власть над миром. Но это сделать не так-то просто – двенадцать осколков знаний разбросаны по всей вселенной.

– Древние знали об этом? – спросил Квентин.

– Некоторые из этих книг общедоступны, они были не только известны Древним, но и послужили основанием многих вероучений, пока не были творчески переосмыслены нашими учеными мужами – служителями Священного престола, – Джордан иронически улыбнулся. – Вот, например, эта. Самое Начало. У нас в монастыре и в ордене были выдержки из книг. Но никто не знает, где сами книги, хотя достоверно известно, что одна такая книга есть у Верховного жреца, и это обусловливает его немалую власть над миром. А может, эта помогает твоему отцу оставаться королем, как думаешь? – взгляд Джордана стал лисьим, с хитрым прищуром. – Пути Господа неисповедимы – забавно – церковь жжет Древние дьявольские игрушки и использует книги.

– У нас много старинных книг, – сказал Квентин. – Но отец никому не разрешает пользоваться библиотекой.

– И правильно делает, потому что эта библиотека – эльдорадо для хранителей веры, ты меня понимаешь? – усмешка вновь скользнула по губам Джордана. – Язык, на котором написана эта книга, отражение Первого языка. Языка, на котором говорил Бог, тот Бог, о котором ты знаешь из вашей Книги. Здесь полно тайных смыслов и символов и, наверное, не одна человеческая жизнь уйдет на расшифровку этой книги и нахождение первой Формулы. Но даже и без того ясно, какую силу она дает. Взгляни на этот переплет холодного серо-голубого цвета, не небо ли он тебе напоминает? – Джордан закрыл книгу и перевернул ее так, чтобы был виден золотой сверкающий вензель, изображающий молнию, ударяющую в дерево.

– Да… – прошептал Квентин, ему действительно показалось, что от книги исходит какая-то энергия. Удивительно, как раньше он ее не чувствовал.

– Я первый раз в вашей библиотеке, но сразу почувствовал ее, хотя здесь столько всего интересного… – Джордан обвел взглядом поднимающиеся до потолка стеллажи с книгами. – В этой книге великая сила. Сила первичного творения. Но как же немощен человек в попытке разгадать великие тайны бытия, тайны влекущие, подобно магниту, слабую человеческую душу.

– Вы пришли, чтобы овладеть тайнами? – спросил Квентин.

– Тайны есть движущие силы человеческой души, все, что мы делаем, мы делаем только потому, что разгадываем очередную тайну. А если нам что-то неинтересно, если за этим не скрывается пусть маленькая, но тайна, мы это не делаем, верно? А разгадав тайну, стоящую за тем или иным предметом или действием, мы, как правило, перестаем им заниматься.

– Почему же тогда мы время от времени едим, ведь мы же уже знаем, куда пойдет наша еда? – спросил Квентин.

Джордан на мгновение застыл, как бы пробуя на вкус конфетку из слов, которую ему подсунул Квентин, а потом, запрокинув голову, расхохотался веселым заливистым смехом.

Прошло немного времени, и Джордан совершенно освоился в замке. Да и обитатели замка уже не вздрагивали от неожиданных появлений высокой, похожей на призрак, фигуры в монашеской сутане. Роланд разрешил ему оборудовать лабораторию в подвальном помещении замка. Здесь, среди лабиринтов тюремных камер, хранилищ, подвалов и ответвлений подземного хода, Джордан оборудовал себе комнату для научных исследований. Квентин, у которого, наверное, из всех обитателей замка установились наиболее дружеские отношения с монахом, любил бывать в лаборатории. Это была одна из бывших тюремных камер. Помещение без окон, размерами четыре на четыре метра, вместило в себя рабочий стол, пару стульев и печь, устроенную особым, изобретенным Джорданом способом. Все это освещалось дюжиной свечей, развешанных по стенам. Длинный стол был уставлен странными приспособлениями и разнообразными пробирками, колбами и ретортами с разноцветными веществами. Джордан приспособил к печи мехи и использовал ее для плавки металлов. На полках, прибитых к стенам, стояли книги, в том числе и взятые из отцовской библиотеки, а также много древних рукописных свитков первых веков. Мало кто из слуг и придворных одобрял занятия и само пребывание в замке опального монаха, склонного к подозрительным алхимическим занятиям. Но Роланд не хотел никого слушать, и все решили, что между Джорданом и королем существует некий тайный сговор. И если бы не занесенные непролазными снегами дороги, то, скорее всего, к наместнику Великого жреца уже бы летели обеспокоенные гонцы. Но глубокие снега и злые метели держали все тайны внутри замка, и до наступления весны Джордану нечего было опасаться. По обрывкам разговоров между взрослыми Квентин догадывался, что отец пообещал еретику убежище до весны, хотя и это было достаточно опасно – враги всегда искали повод для расправы с таким независимым и сильным королем как Роланд. И хотя лаборатория Джордана была расположена в таком месте, куда не очень-то отваживались заглядывать придворные, тем не менее, по замку поползли подозрительные слухи. Кто от глупости, от недомыслия, а кто и от желания навредить королю, но все чаще, даже не стесняясь Квентина, челядь стала судачить о занятиях беглого монаха. Почти никто не сомневался, что здесь дело не чисто и не обходится без магии и колдовства, и вся эта алхимия, которой он там занимается, не доведет короля до добра.