— Это не он, — произнес один из них, небрежно опуская на мостовую голову мертвой женщины.

— И это не он, — отозвался другой.

— Из этих никто не имеет признаков проказы, — донесся голос третьего убийцы. — Вы уверены, что их руководитель заражен?

— Да, уверен. — Джикс тут же узнал Явгмота. — Как я уверен и в том, что он затаился поблизости в какой— нибудь канаве.

— Прикажете спуститься и выловить его?

— Нет. Вы его не поймаете. Кроме того, он мне полезен, ибо предсказуем. Он будет приводить других, мы будем уничтожать их, а Совет будет выделять нам все больше денег и солдат. Да... Он нужен мне живым, а эти пятеро, первые плоды нашей военной кампании, полезны мне мертвыми. Совет будет удовлетворен.

Джикс слышал каждое слово. Скорчившись в канаве водостока, он затаил дыхание и боялся пошевелиться, чтобы плеск воды не выдал его присутствия. Дождавшись, когда убийцы уйдут, забрав с собой трупы, он провел рукой по шее и увидел, что капли, которые затекли ему под рубаху, были не дождевыми. Это была кровь.

Явгмот и Ребекка прогуливались по недостроенному Храму. Архитектор указала вверх, приглашая спутника полюбоваться своим новшеством — парящим над основанием каркасом, составленным из силовых камней. Темная днем, тонкая сеть из кристаллов впитывала в себя солнечные лучи, а по ночам ярко светилась, озаряя Храм, да и сам город, отгоняя тьму, призраков и дурные мысли.

— Нам больше не нужны ни луна, ни звезды. Храм станет нашим светилом. Он способен освещать все улицы вплоть до самых окраин. — Ребекка сделала паузу, печально разглядывая свой изящный силуэт, повторяющийся в мириадах сверкающих граней. — И возможно, когда ночью в городе станет светлее, операции вашего подразделения будут менее кровопролитными.

Явгмот подошел ближе, и его тень затуманила прекрасные отражения.

— Часто мы просто вынуждены убивать их. Это лишь самооборона. Они первыми нападают на моих людей.

— Знаю, — вздохнула Ребекка. — Вы сражаетесь на необъявленной войне, и, как в любой другой, в этой войне есть свои убитые и раненые. Я лишь хотела убедиться в том, что вы не стали ее жертвой.

Явгмот вопросительно изогнул бровь:

— Если вы беспокоитесь о здоровье вашего мужа, то теперь оно зависит главным образом от гоблинов и созданных им аппаратов. Если мне суждено умереть...

— Нет, я говорю не о Гласиане... Впрочем... Конечно, я беспокоюсь о его здоровье... Его параноидальные иллюзии... эта армия помощников, его расколотый ум... После нашего возвращения его состояние явно ухудшилось. Только несколько гоблинов и я понимаем его. Конечно, я обеспокоена. — Женщина прошлась по храму, нервно теребя пальцы. Было видно, что ей трудно говорить. — Но... я волнуюсь и за вас...

Явгмот решительно подошел к ней:

— Волнуетесь за меня?

Ребекка неопределенно повела головой.

— Гласиан погряз в своих иллюзиях... Теперь вы — единственный, кто разделяет мою веру в высшее предназначение нашего народа, — она порывисто вздохнула и продолжала более вдохновенно, — мы находимся на пороге освобождения от низменных желаний, болезней и воин. Но мир плотских страстей и насилия все еще не хочет отпустить нас. Пороки выползают из темных уголков сердец наших сограждан и тянут нас вниз.

— Вы думаете, что Халцион — порождение красоты и искусства, — пожал плечами Явгмот. — Нет, он создавался в борьбе и лишениях. Это единственно возможный путь совершенствования. Я абсолютно убежден, что только перед лицом смерти люди способны возвыситься над собой и своей природой. Именно из войн, болезней и голода в муках рождались все великие империи. Естественно, вы напуганы, ибо считаете себя ответственной за появление новых людей и нового мира...

Не дослушав, Ребекка прижалась к сильному плечу целителя, до головокружения вдыхая запах его тела.

— Я же говорила, что вы единственный, кто понимает меня.

Гласиан чувствовал себя несчастным. Его кожа лопалась при малейшем прикосновении, ногти расслаивались, зубы крошились, а волосы выпадали клочьями. Но хуже всего было то, что сознание его разделилось на две совершенно самостоятельные части, а память отказывалась служить ему. Единственными воспоминаниями, заполнявшими его мозг, были бесконечные споры с женой и долгое одиночество среди механизмов и гоблинов.

За весь день Ребекка так и не зашла к нему. Каждый раз, обвиняя супругу в невнимании, он слышал одно и то же: она уже навещала его, просто он об этом забыл. Ребекка отказывалась передавать его инструкции для рабочих магического производства и контролировать коллег-механиков в других городах-государствах. Она даже ругала его за враждебность, с какой он отзывался о человеке, который стремится спасти его жизнь. Казалось, она стала понимать даже меньше, чем гоблины.

— Мне не хватает воздуха! Отрегулируйте воздуходувные мехи! Отрегулируйте мехи! — вот что хотел сказать Изобретатель, но трубка, через которую его кормили, мешала говорить. К тому же отказывали собственные губы и язык. Гласиан был уверен, что Явгмот подмешивает в сыворотку опиаты. Наверняка и Ребекка знала об этом. Возможно, она думала, что они помогают утолить боль. Но что такое боль по сравнению с ужасом перед потерей рассудка? — Воздуха... — хрипел Гласиан.

Его гоблины разбирали даже такой хрип и бульканье. Можно сказать, это был их родной язык. Уродливые существа сновали между проводов, трубок и механизмов. На мгновение дыхательный аппарат вообще прекратил свою работу. Один из гоблинов почесал голову. Другой залепил ему затрещину. Аргумент подействовал.

Тем временем сознание Гласиана сузилось до ледяной точки. Он больше не мог давать даже невнятных инструкций. Его легкие были пусты. Рука безжизненно сползла с подлокотника.

Гоблины поспорили еще немного, пока не услышали странный звук. Растрескавшиеся ногти хозяина слабо царапали кресло. Бестолковые создания уже восемь раз чуть не лишили Гласиана жизни. И это только те случаи, которые он помнил. И тем не менее для гения Халциона было бы менее унизительным умереть от их глупости и нерасторопности, нежели от вероломства Явгмота...