– У меня гостит Роксана. Ну же, прыгай в самолет, а мы тебя встретим на грузовичке моего старика.

– Слизняк говорил, что у тебя кто-то появился.

– Забудь о Слизняке. Слушай, Роксана подошла к телефону. Хочет с тобой поздороваться.

Пока трубка переходила из рук в руки, Манч снова услышала крики и смех. Она почти ощутила запах пива, увидела сизую завесу дыма, стоящую над бильярдными столами.

– Привет! – сказала Роксана.

– Как дела?

– Ты едешь?

– Надо подумать.

– Не… – Роксана не договорила: Деб отняла у нее трубку и решительно заявила:

– Нечего раздумывать! Представь, мы будем опять втроем, как раньше. Повеселимся от души!

– А твой старик не будет против? Кстати, как его зовут?

– Такс. Его сейчас в городе нет, но скоро должен вернуться. Он шофер-дальнобойщик. – Деб многозначительно засмеялась.

– Завидую тебе. А как он с Буги?

– Просто отлично, – ответила Деб. – Иногда берет его с собой в ночные поездки.

– Правда? – Может, он и не жопа, мелькнуло в голове у Манч. – А в мою сторону они никогда не ездят?

– Он повсюду ездит. Знаю я, что у тебя на уме!

– Я просто…

– Даже и не думай об этом. Он мой.

– Я по тебе скучала, Деб.

– Послушай, Манч…

– Что?

– Зови меня теперь Дебора.

– Ладно, – согласилась Манч, радуясь тому, что Деб явно взрослеет. – Я соображу, могу ли приехать, и тебе перезвоню.

– Буду ждать с нетерпением.

– Я тоже.

По дороге в Инглвуд Манч завернула в супермаркет и нагрузилась припасами. К Лайзе она приехала уже после двух. С трудом удерживая покупки под мышкой, она постучала в раму сетчатой двери.

Лайза появилась в дверях с опухшим, покрытым пятнами лицом. Она коротко кивнула Манч и отвернулась.

– Что за ужасная история! Как ты об этом узнала? – спросила Манч, входя следом за ней в темную гостиную.

– Сегодня утром заявились два борова с фотографиями. Нашли мое имя в старом полицейском рапорте. – Лайза показала Манч оставленные полисменами визитные карточки, а потом швырнула их в мусорную корзину. – Они хотели, чтобы я поехала опознать тело, – добавила она.

– Бедняжка! – посочувствовала Манч. – Как ты это вынесла?

– Я не поехала.

– Почему?

– А куда мне было девать детей? Взять с собой?

Манч не нашлась что ответить.

– Я привезла продукты. – Она передала Лайзе пакет. – А где дети?

– Девочки у себя в комнате. Малышка спит.

Лайза унесла покупки на кухню. Манч присела возле кучи белья на полу и принялась его сортировать.

Лайза открыла банку с пивом, наблюдая за Манч безо всякого интереса.

– Они сказали, мне придется заниматься всем этим дерьмом – думать, когда и где хоронить.

Манч запихнула в машину белое белье, насыпала туда стирального порошка, который принесла с собой, и начала стирку, включив максимальный нагрев.

– И когда будут похороны? Я бы хотела прийти.

– У меня нет денег на похороны. Эта долбаная церемония стоит тысячи.

– Что же теперь делать?

– Копы сказали, что я должна подписать заявление об отказе, и тогда коронерская служба возьмет все на себя.

– И ты его подпишешь?

– А какая разница? Он ведь умер, так? И если я куплю большой дорогой гроб, я его все равно не верну.

– А тебе скажут, где его похоронят? Я бы хотела отнести цветы на его могилу.

– Дешевле его кремировать.

– Угу, тут ты, наверное, права. – Манч перешла к мойке и начала мыть составленную в нее посуду. Она включила горячую воду – такую горячую, какую только выдерживали руки – и подставила под струю пальцы, потемневшие от въевшегося машинного масла. – Послушай, по-моему, лучше не говорить копам про то, что я заезжала к нему за малышкой, – сказала она.

– С боровами я вообще ни о чем говорить не стану, – проворчала Лайза. – Ни о тебе, ни о брате.

«Значит, ей что-то известно о Слизняке», – подумала Манч, оттирая твердые желтые потеки со дна кофейной кружки с отбитой ручкой, а вслух сказала:

– Когда я видела Слизняка в последний раз, он намекал, что собирается сматываться куда-то.

– Ему вечно на месте не сиделось.

Манч вручила Лайзе посудное полотенце и мокрую тарелку.

– Да, уж это точно. Сколько он пробыл в Орегоне?

Лайза довольно долго смотрела на нее, не отвечая. Во взгляде ее читалась враждебность. Потом Лайза нехотя проговорила:

– Достаточно для того, чтобы кое-кого разозлить.

– Я разговаривала с Деб. – Манч решила выложить карты на стол. – Она сказала, что Слизняк стал осведомителем.

Лайза вздрогнула.

– Она тебе так сказала? Вот дрянь!

Манч передала Лайзе следующую тарелку. Она совсем забыла, что Лайза была глубоко обижена на Деб: та как-то раз переспала с Лайзиным ухажером. Но, размышляла Манч, поскольку ни одна из них не осталась с тем типом, то какое это имело теперь значение? Да и что толку злиться друг на друга? Скорее надо было злиться на мужика!

– А я сказала ей, что Слизняк никогда не стал бы даже разговаривать с копами.

Лайза стремительно повернулась к ней.

– Да кто ты, спрашивается, такая? Мы тебя сто лет не видели! Откуда тебе знать, кто и что стал бы при случае делать? – Она бросила посудное полотенце, потрясла опустевшую банку с пивом и открыла следующую. – Не суйся ты в дела, в которых ни черта не понимаешь! А то как бы тебе же не было хуже.

Манч вытерла руки посудным полотенцем и протянула Лайзе детскую бутылочку.

– Это куда ставить?.. Ты напрасно раскричалась. Я пришла сюда не ругаться с тобой – мне хотелось тебе помочь.

– Да что ты говоришь? И кто это умер и завещал тебе место доброй волшебницы, а?

– Уймись, Лайза! Мне сейчас тоже не сладко.

Лайза запихнула бутылочку в шкафчик над мойкой и теперь сосредоточенно пыталась закрыть дверцу, пока оттуда не посыпались разнокалиберные пластмассовые банки и тарелки. Пусть катастрофа постигнет следующего, кто откроет шкафчик.

– Эта подстилка Деб и вправду считает, будто она – горячая штучка, – прошипела она. – Нечего сказать, хороша! А уж этот ее сыночек-негритос!..

– Полегче! – бросила Манч, чувствуя, как в ней закипает ярость.

Одно дело – ругаться, другое – переходить за черту. Лайза ступала на опасную почву, когда позволила себе принижать Буги.

– Извини, – пробурчала Лайза.

Она поспешно ретировалась в гостиную и принялась старательно искать сигареты, лежавшие на виду, на журнальном столике.

Манч повернулась к плите. На горелках стояла гора грязных кастрюль и сковородок.

– В пятницу с ним был какой-то тип, – заговорила она, сливая прогоркший жир из тяжелой сковороды в жестянку, извлеченную из мусорного ведра. – Длинные черные волосы и тюремная наколка на шее – молнии «Арийского братства». Не знаешь, кто это такой?

– Нет, – ответила Лайза.

– Точно?

Она сняла крышку с кастрюльки и обнаружила, что в ней полно слипшегося комьями риса.

– Тебе-то что до этого? Собираешься писать книгу? – ехидно спросила Лайза. – Брось, все уже кончилось.

– Что значит – кончилось? – Манч вывалила рис в мусорное ведро и поставила кастрюльку в мойку отмокать. – Разве тебе все равно, что убийца ходит на свободе?

– А что мы можем с этим поделать? В мире полно жоп, и нам с ними не справиться. – Она закурила, отправив обгоревшую спичку в банку из-под пива. – Кстати о жопах: завтра надо сходить в префектуру к той тетке, что выдает мне пособие.

– Насчет чего?

– Насчет племянницы. – Она выпустила струю дыма в сторону малышки. – Карен родила ее дома и даже не зарегистрировала рождение. Редкостная дура! Ведь чтобы получать пособие, надо доказать, что ребенок существует.

В спальне упало что-то тяжелое, и тут же до них донесся детский плач. Лайза не сдвинулась с места.

– Значит, ее рождение нигде не зарегистрировано? – переспросила Манч.

– В том-то и дело!

– Сделай мне одолжение, Лайза. Не отдавай пока малышку. Я буду привозить памперсы и еду. Дай мне немного времени – я придумаю, как поступить с ребенком.