Джонатана Гарилло продержали в участке четыре часа, а затем его забрала женщина, которая представилась как Лайза Слокем, его сестра. В рапорте также были записаны все звонки, которые подозреваемый сделал во время содержания под арестом. Их было всего два, и оба – на один и тот же номер. Алекс набрал его – и услышал сигнал отключенного телефона. Он позвонил в телефонную компанию и узнал, что номер зарегистрирован на имя Лайзы Слокем, проживающей в Инглвуде.

Блэкстон позвонил Шугармену и рассказал новости.

– Думаешь, у сестры в гостях может оказаться та самозваная практикантка?

– Была такая мысль.

– Попробуй найти сестру сегодня, – попросил Шугармен. – Она нужна для официального опознания. И еще надо решить вопрос с похоронами.

Блэкстон посмотрел на часы.

– Я могу заехать в Инглвуд и вернуться в центр… скажем, к семи.

Одна из служащих секретариата принесла фотографию Лайзы Слокем: это был снимок, сделанный при аресте. Брат с сестрой, несомненно, были очень похожи. Но, глядя на недовольное пухлое лицо, Блэкстон понял, что Лайза Слокем – не та женщина, которую он ищет.

– Вообще-то можно подождать до завтра, – сказал Шугармен. – Погоди-ка… Ты завтра выходной, да?

– Да… – В ответе Блэкстона прозвучало невысказанное сомнение.

Работа отнимала все его время – он давно уже позабыл, что такое «выходной». Но, черт побери, должна же и у него быть личная жизнь! Поэтому совсем недавно он дал себе слово изменить ситуацию, и на завтрашнее утро у него была назначена шахматная партия. Он терпеть не мог перепоручать кому-то часть своего расследования, однако, как видно, придется.

– Я попрошу парней из утренней смены заехать в Инглвуд и попробовать найти эту… сестренку, – пообещал Блэкстон и повесил трубку.

Он написал записку дежурившим в воскресное утро парням – Тигру Касилетти и Бамперу Моррису, снял копии с рапорта об аресте и с фотографии Лайзы Слокем и сунул оба листка в постепенно распухающую папку с делом об убийстве.

Перед ним на столе лежала промокашка с обведенным кружком именем Клер Донавон. Блэкстон нарисовал еще несколько кругов, записав в каждом имена и данные. Верхний кружок был отведен Джонатану Гарилло – убитому. Он провел линию, соединившую его со вторым кружком: «Лайза Слокем – ближайшая родственница убитого». Раз в деле участвуют такие подонки, правда быстро выйдет наружу.

Убирая воскресным утром свою маленькую квартирку, Манч заново переживала вчерашний отчаянный визит в здание коронерской службы: сладкое волнение от того, что проникла в запретное место, – а потом потрясение при виде Слизняка. В этом ей виделась рука Всевышнего: стоило ей получить удовольствие от нарушения закона… Хлоп! Старый друг погиб, пал в бою. Суровое напоминание о риске, которым была полна ее прежняя жизнь.

А как она волновалась, когда в помещение вошли копы! Один даже до нее дотронулся, слегка задел рукавом, направляясь к двери. Но она ничем себя не выдала – бесстрастная, как индейский воин! А ведь и сейчас при воспоминании об этом мгновении у нее по спине бежали мурашки. Она громко засмеялась, представив слабаков-студентов, падавших в обморок при виде крови.

Манч выдернула из розетки шнур пылесоса и тут заметила, что на ее автоответчике мигает красная лампочка: он принимал звонок. Она сняла трубку, отключив запись.

– Долго не подходишь. Ты спала? – спросила Даниэлла.

– Нет, пылесосила. Что случилось?

– Просто позвонила узнать, как ты.

– У меня все хорошо. А как твои дела?

– Вчера вечером встречалась с Дереком.

– Да что ты! Ну и как он?

– Не знаю. Наверное, он неплохой парень. Но, знаешь, похож на других наших «выздоравливающих» – то ноет, то жалуется…

– Я понимаю, о чем ты Иногда так и подмывает спросить: у тебя хоть позвоночник есть? Мне не интересно слушать, какое у тебя было трудное детство.

– Вот именно.

Манч выглянула в окно.

– Что ты сегодня делаешь? – спросила Даниэлла.

С языка у Манч чуть не сорвалось: «Жду»; но тогда пришлось бы объяснять, чего она ждет. Поэтому она неопределенно протянула:

– Побуду дома… Куча дел накопилась.

– Ладно, – сказала Даниэлла. – Может, позвоню попозже.

– Было бы здорово.

Лайза позвонила после полудня.

– Не знаю, к кому мне обратиться. – Голос монотонный, невыразительный.

– Лайза? Что случилось? – спросила Манч, внутренне корчась от собственного притворства.

– Он умер еще в пятницу. Джон умер.

– Как?

– Его застрелили.

Манч услышала в трубке далекий плач ребенка.

– Можно мне приехать?

– Еще бы! Хотела тебя об этом попросить, – ответила Лайза.

Манч положила трубку, запоздало подумав, что ей следовало поинтересоваться, не будет ли у Лайзы копов. Ей совсем ни к чему оказаться в доме у Лайзы, когда там будут шнырять детективы со своими бесконечными вопросами.

Ровно в час, перед тем как уехать, Манч еще раз позвонила в «Гадюшник». На этот раз трубку взяла женщина. Манч спросила, нет ли поблизости Деб, и женщина велела ей подождать. Манч сделала глубокий вдох и машинально скрестила пальцы.

– Алло?

– Деб?

– Манч! – Они обе возбужденно засмеялись. – О, Господи! – проговорила Деб с таким знакомым тягучим южным акцентом. – Где ты, женщина?

– В Лос-Анджелесе.

– Какого черта ты там делаешь? Ты в порядке? – спросила Деб.

– У меня все хорошо. Ох, как приятно слышать твой голос! А как мой маленький Бугимен?

– Растет, как сумасшедший, – ответила Деб. – Он о тебе спрашивает. Дьявол, я уж думала, мы тебя совсем потеряли. Никто о тебе ничего не знает. Почему ты так долго нам не звонила?

Манч почувствовала, как у нее защемило сердце, и удивилась, как можно тосковать по месту, где никогда не бывала.

– Говоришь, Буги вырос?

– Почему бы тебе не приехать и не посмотреть самой? Оторви свою задницу от стула в Лос-Анджелесе и навести нас. Ты же знаешь: для тебя здесь всегда найдется место.

– У него, кажется, скоро день рождения?

– Точно. Ты еще никогда его день рождения не пропускала. Отсюда до аэропорта Медфорд не больше ста миль. Вся дорога займет у тебя три часа!

– Не могу бросить работу, – колебалась Манч.

– Так ты скажи Колдуну, что тебе нужно навестить родных.

– Я больше не работаю у Колдуна. У меня в жизни многое изменилось.

– Мне тоже надо много чего тебе рассказать.

– Деб, у меня плохая новость о Слизняке. Он… он умер.

На другом конце провода повисла долгая пауза. Манч понимала молчание подруги.

– Прости, что я огорошила тебя этим, – извинилась она. – Я и сама никак не могу поверить.

– Все гораздо хуже, – последовал неожиданный ответ.

Манч опешила: что может быть хуже смерти?

– Он был осведомителем, – с неохотой выдавила Деб.

– Кто тебе это сказал? – запальчиво спросила Манч. В висках у нее закололо. Неужели Деб считает, что Слизняк получил по заслугам? Но ведь речь-то идет о человеке, которого Манч любила!.. И потом, Слизняк никогда не стал бы доносчиком. – Исключено. С чего ты это взяла?

– Ну, в этом можешь не сомневаться. Когда ты в последний раз его видела?

Конечно, Деб имела в виду – живым.

– Он заезжал ко мне на работу пару дней назад.

– Про Карен знаешь?

– Да, мне все про нее рассказали. Лайза сказала, что Слизняк нашел ее с иглой в вене.

– Вот с тех пор он и изменился… Сильно изменился. Перестал с нами общаться.

– Я видела его малышку, – сказала Манч.

– Девочка, наверное, красотка.

– Точно. Ей придется плохо – она ведь теперь сирота.

– Надо думать, ее возьмут к себе родные Карен или Слизняка. Она еще маленькая, вряд ли она почувствует утрату. – Деб закашлялась. – А как ты? У тебя все хорошо?

– Ты не поверишь, насколько хорошо, – отозвалась Манч, наматывая телефонный провод на палец.