– Да, Моррис. Расхваливаете друг друга. Зачем вы это делаете? Я не глупая, сама вижу, кто какой.

– Ну и кто же какой?

Она смерила меня взглядом.

– Вы оба невоспитанные. А ты врун к тому же. Зачем ты хвалился, что умеешь играть на трубе и флейте?

– Я не говорил про флейту.

– Ну все равно. Зачем ты врал?

– А может, я не врал. – Во мне поднималась обида.

– Как же! Чартер, между прочим, никогда не врет.

– А что ж ты не выходишь замуж за своего Чартера? – брякнул я.

– Может быть, и выйду. – Мари сжала губы, и румянец на ее щеках запылал еще ярче. – Во всяком случае, у вас не спрошу.

– Ну и не надо, – пробормотал я.

На следующий вечер Мари совсем меня не замечала. Если я что-то ей говорил, она хмыкала и отворачивалась. Ну и ладно, у меня есть гордость. Я сказал Моррису:

– Ты совсем не умеешь ухаживать. Близнецы Смиты и те дадут тебе сто очков.

– А что я должен делать? – спросил Моррис.

– Дарил хотя бы цветочки.

– Да я приносил цветы.

– Что ты приносил, чудак! Разве можно дарить цветы с «Пегаса»? На них даже масло налипло. Неужели тебе нужно объяснять, какие цветы дарят девушкам? Красный означает любовь, зеленый надежду, желтый ревность, синий верность, а черный печаль.

– А белый? – сказал Моррис. – Ты забыл про белый.

– Белый – невинность, – сказал я наставительно. – На Востоке есть целый язык цветов. Ты даришь цветок, например розу, а она подбирает рифму. Какое слово рифмуется с розой?

– Заноза, – сказал Моррис.

– Вот видишь! Роза – ты моя заноза! Значит, объяснился в любви.

– Ну, а если камелия?

– Камелия? Ты моя Офелия!

Мы стали забавляться. Хризантема – позабудь Сэма. Фиалка – плачет по тебе палка. Астра – приходи завтра. Магнолия – поцелуй, не более. Голубые флажки – сохну от тоски. Мы просто валялись от хохота, а потом я сказал:

– А ты посылал Мари валентинку?

– Валентинку? А что это такое?

Я просто остолбенел. Он не знал, что такое валентинка! Неужто они здесь еще не вошли в моду? Четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, всем, кто тебе нравится, посылаешь открытки с каким-нибудь стишком, например:

Я стал распекать Морриса, что он не послал Мари валентинку. Наверное, Чартер засыпал ее посланиями.

– Да что мне Чартер! – сказал Моррис.

К моему удивлению, на следующий же день Моррис вручил Мари эту самую валентинку. Простую почтовую открытку, на которой так и написал размашистым почерком:

– Что это?—удивленно спросила Мари.

– Валентинка, – небрежно пояснил Моррис.

– Но ведь сегодня не четырнадцатое февраля, а четырнадцатое июня.

– Какая разница? – Моррис пожал плечами. – Если мне кто-то нравится, неважно, февраль это или июнь.

Дейси Мей хихикнула.

– Какой вы стали смелый, мистер Аллен! – сказала Мари и, повернувшись к подруге, добавила: – Не правда ли, у него есть couleur locale?

– Что-что? – спросил Моррис. – Я не понимаю по-французски.

Этот неуклюжий подарок, как ни странно, помог Моррису. Я видел, как у Мари сияли глаза, когда она смотрела на Морриса. Мне стало грустно. Я уходил в сад и гулял там в темноте среди дубов и магнолий. Иногда я прислонялся к стволу и смотрел вверх Там кое-где через крону проскакивали серебряные крупинки звезд и, если смотреть долго, начинало казаться, что звезды растут на дереве.

Вон ветка и листья, а на самом конце небесное яблочко. Как красиво! Что же? Разве я сам не старался для Морриса? Разве не хотел, чтобы Мари полюбила его? Но зачем я хотел этого, зачем? Ведь Моррис меня не просил. Быть может, Мари и не так ему дорога. Мне до сих пор кажется, что Моррис ухаживает за ней с какой-то натугой. С натугой? Откуда мне знать? Вдруг я поддаюсь. Поддаюсь на то, чтобы самому влюбиться. Влюбиться и оттолкнуть Морриса. Какое у нее ясное личико, как солнышко…

Я услышал разговор. Они почти шептались.

– А ты не обиделась, что я подарил ей валентинку?

– Нет, Моррис, на что мне обижаться?

– А помнишь, как я упал вместе с тобой, и ты ушиблась?

– Конечно, помню.

Моррис и Хетти! Вот так штука. Они остановились совсем недалеко от меня, по ту сторону дерева.

– А ты тогда не обиделась?

– Но ты же нечаянно упал?

– Конечно, нечаянно. Я очень переживал. Тебе было больно?

– Немножко, – ответила она.

Молчание. Легкий шорох ветра.

– Ой, Моррис, я боюсь, тут кто-то есть.

– Кто тут может быть?

– Ведь Майк в сад пошел?

– Ну и что?

– А если он нас увидит?

– Майк? Кого тут увидишь в такую темень.

– У него такие глаза… Я их боюсь.

– Какие у него глаза? Что ты Хетти? Майк очень хороший.

– У него непонятные глаза.

– А у меня?

– У тебя грустные. Ты, наверное, всегда о чем-то грустишь.

– И у тебя грустные. Надо, чтобы ты вылечила ногу.

– Конечно. Я ведь совсем не могу бегать. Кому я нужна такая?

Он с жаром:

– Нет, нет, Хетти! Хочешь, я все время буду носить тебя на руках?

– Моррис, Моррис, не нужно. Я боюсь.

– Какая у тебя рука холодная!

– А у тебя сердце бьется. Я слышу, как оно бьется.

– Пускай бьется. Не вырывай руку.

– Моррис, зачем… Ведь тебе нравится Мари.

– Никто мне не нравится, Хетти, никто.

– Разве ты не любишь Мари?

– Не спрашивай меня, Хетти.

– Зачем же ты подарил ей валентинку?

– Хочешь, я скажу тебе одну вещь?

– Скажи, Моррис.

– Я плакал, когда упал и ушиб тебе ногу.

– Зачем ты это говоришь? – Ее голос дрожит. – Зачем ты все это, Моррис? Ведь у меня нога, я…

– Дай мне руку! – говорит он. – Дай! Какая холодная! Хочешь, я все время буду держать твою руку? Она не будет холодная. Не сердись на меня, Хетти. Я сам себя не понимаю, я какой-то чумной. Мне никто не нравится, никто. Мне хочется все время быть с тобой.

– Со мной?

– Да, с тобой. Только не сердись, Хетти.

«Ай да Моррис! – подумал я. – Вот так штука!»

Они молчат. Потом Хетти шепчет:

– Моррис, не обманывай меня, Моррис.

– Что ты, Хетти, что ты!

– Меня не надо обманывать, Моррис. Мне так плохо бывает. – Она всхлипывает. – Ох, Моррис, если бы ты был мой брат!

– Хетти, ты хочешь, чтобы я был твоим братом?

Она плачет.

– Я бы тебя так любила, Моррис!

– Хетти, дай я тебя обниму, тебе холодно.

– Это ничего, Моррис. Ты не думай. Даже если ты пошутил, я все равно буду тебя любить, Моррис.

– Хетти…

– Ты только приходи к нам почаще.

– Тебе холодно, Хетти…

Шорох кустов. Они уходят. Я сижу, прислонившись к дереву и все разглядываю звездочки, засевшие в густой листве. Неслышно прибежала тройка белых борзых. Они обнюхали меня, потыкались носами, лизнули. Свой. Теперь они меня знают, а раньше облаяли. Из-за них-то я и узнал всех в Гедеоне.

Они убежали так же бесшумно, белея в темноте гибкими телами, приставив носы к земле, обшаривая свои владения. Тройка собачьих маршалов – Ней, Мюрат и Груши.