Когда сэр Эвин остановился, я вынула руки из лямок, позволила мешку скатиться со спины, упала на четвереньки и только дышала. Кашляла и дрожала. Страх начал меня настигать, и боль словно отмерла после заморозки, плечо занялось. Я села на мох, схватилась выше раны. Сэр Эвин прислонился к дереву и тоже дышал тяжело. Из руки торчало обрубленное древко, и там и тут в одежде виднелись прорехи, и снова показывались звенья кольчуги, кожа и исподнее. Как после той схватки с тварями.

Сэр Эвин закрыл глаза на секунду, и я испугалась, что он сейчас повалится, а я не смогу его поднять, и тем более не утащу на себе. Он не Мастер.

А все склянки с заживляющим — у Мастера и в седельных сумках.

— Очень… болит? — спросила я. Голос скрипел, как дешевое офисное кресло.

— Пустяки, — сказал сэр Эвин, стянул перчатку, потер челюсть.

Я нервно засмеялась. Рыцарь бросил на меня быстрый взгляд, уставился между деревьев. Сказал:

— Нужно двигаться. Возможно, они за нами последуют. Лес может защитить Ее Величество, но не оборонит нас.

Я как сидела, так и не поднималась, пока сэр Эвин не предложил руку. Встала с трудом. Ноги были ватные. Мы пошли, и хотя сэр Эвин взвалил мешок себе на плечи, переставлять ноги было тяжело.

— Что значит — Лес может защитить? — спросила я, чтобы отвлечься. В беседах не замечаешь, сколько прошел километров, даже если ноги потом отвалятся.

— Это земля королевы Рихензы и ее предков. Земля всегда знает своего короля, потому что король назначен Четверыми наместником над территориями, а все в мире чтит волю Четверых. Лес… — сэр Эвин хмуро оглянулся, помолчал, подбирая слова. — Лес живой. Он тем более должен узнавать королевскую кровь и почитать высшую волю.

Я хотела спросить "чего-чего?", но подобрала более приличный (хотя и менее точный) вариант:

— Что значит — лес живой?

Вспомнились здания, разваленные деревьями изнутри, наполненные, оплетенные растительностью. Словно лес накинулся и разметал, раздавил чуждое себе.

— Не знаю, — сказал сэр Эвин, и я сдержала вздох разочарования. — Мастер-распорядитель говорил так. Что Лес породило заклятье, и Лес живой. Не как жив обычный лес, а как-то по-другому. Леди, я не чародей. Мастер-распорядитель рассказывал Его Величеству, а я слушал. Это все не на мой ум.

Я поглядывала на него и вдруг заметила, что профиль у него мужественный, но не по-звериному мужественный, а так, в самый раз. Ух, какой. Меч на поясе, наконечник в руке — а умеет сказать "не на мой ум". Редко кто из мужчин это может. Знак того, что в черепушке что-то есть, не только рыцарский кодекс и приемы боя.

Сердце вновь спешило, и я гадала, только ли из-за того, что идем торопливо. Ух, какой.

— Сэр Эвин, — выговорила я, преодолевая смущение: имя звучало непривычно и неловко, — давайте сделаем привал. Вы теряете кровь. Да и я…

— Пустяки, — сказал он, потом все же остановился, спустил с плеч мешок. Я, морщась от боли в руке, зарылась: самая чистая тряпочка была та, в которую я завернула серьги. Флягу, к счастью, тоже носила я, вчера утром туда капнули настойки, чтобы пить было приятнее и безопаснее, поэтому сегодня я не побоялась полить прямо на рану, шипя, протереть вокруг. Не рана, так, царапина, но все равно больно!

Я устыдилась этих мыслей, потому что сэр Эвин тем временем буднично разрезал рукав ножом, оборвал, обнажил руку, из которой страшно торчало древко и край наконечника. Я, борясь с тошнотой, попросила его сесть. Это не ссадины и разбитый нос утешать, это тащить из плоти инородный предмет.

Сэр Эвин садиться отказался, подставил мне нож, я полила на него, рыцарь расширил рану острием, вывернул руку, взялся зубами за обломок древка. Дернул с рычанием. Я вздрогнула. Сэр Эвин плюнул наконечник под ноги, подставил руку. Я полила, чуть не расплескав все: напал тремор. Потянулась перевязать. У меня почти уже не текло, а тут вон что… Сэр Эвин перевязать мне не дал, но тряпочку забрал, погонял во рту слюну, влажно лизнул рану. Поморщился, лизнул снова, и уж тогда принялся наматывать ткань. Я помогла, завязала узелок. Сказала с тряским смешком:

— Забавно вы… первую помощь оказываете. Помогает?

— Это вы напомнили мне, леди, — сказал сэр Эвин. — В армии Его Величества, если рядом не было целителя, прижигали. А родичи как делали — промывать и применять телесные жидкости, чтобы не гнило. Люди так не могут, я и позабыл…

— Ваши родичи?

Сэр Эвин насупился, на лицо словно наползла серая туча. Он оттолкнулся от дерева, наклонился надо мной. Я попыталась отползти по мху.

— Родичи с другой стороны, — сказал он, словно это должно было что-то прояснять. Опустился передо мною на колено, взял за локоть — я словно в клещи попала. Он спросил: — Вы позволите? Это поможет.

Я, обмирая внутри, кивнула. Это не может быть хуже, чем прижигание.

Сэр Эвин поднял мой локоть, наклонился к коже, я зачарованно следила, как он касается у раны губами, проводит языком. Обожгло, как горячей водой, я дернулась, но сэр Эвин держал крепко.

По телу прошла сладкая дрожь, я вспомнила не хватать воздух, а дышать носом. Волосы его щекотали по плечу, от слюны по ране щипало, но пробирало меня больше не от этого ощущения, — как антисептиком по свежеразодранному, — а от дыхания, влажных губ, от того, что он так близко.

Когда сэр Эвин меня отпустил, я отвернулась: лицо горело.

— Пойдемте, леди. — Он встал, придержав меч у бедра. — Враги все еще могут нас нагнать.

Я поднялась тоже, долго перешнуровывала ботинки, чтобы успел сойти румянец. Ух! И, главное, не люблю такой тип, их сложно долго выдерживать, но черт побери, как иногда тянет! Поглядывать томно и изгибать стан (главное, чтобы был — стан, а не спрятанные под здоровым жирком прямые и косые мышцы живота), давать себя спасать, а потом падать в объятия. В мускулистые руки с суровой мозолью от многолетних занятий с мечом. Чтобы я такая: ах! А он такой: моя леди. Бархатным глубоким голосом.

Голос у сэра Эвина был неприятный, с песком, когда он сказал:

— Вы невидимы для слуг Эбрара.

Я пожала плечами и продолжила думать о сильных руках, длинных ногах и том, как он должен смотреться в тонкой рубашке и легких штанах, когда партнер по тренировке на него нападает, а сэр Эвин ловко парирует, звенят клинки, играют мышцы, глаза сверкают, потому что человеку дай только в руки оружие, сразу глаза живые, потому что можно идти убивать себе подобных, а этого всегда очень хочется. Негуманно, но как красит некоторых мужчин, да и женщин! Визуально, напомнила я себе. Взглянула искоса.

— Вы с ними в сговоре? — спросил сэр Эвин.

— Конечно. Именно поэтому они хотели меня зарезать, — сказала я сквозь зубы. Плечо болело от каждого шага. — Именно поэтому я лезла на стрелы, чтобы в вас не натыкали больше, чем уже успели.

— Подозрительно, — сказал сэр Эвин. Руку на меч больше не клал. Я нашла в этом успокоение: а вдруг и не заколет, и ножнами, как Мастера, не отхлещет.

Кстати о последнем.

— Мастер говорил, что на мне нет печати жизни, — сказала я осторожно. Прибавила от себя, — потому что я родилась не здесь. Наверное, потому и не замечают. Я не волшебница, видите ли. Не разбираюсь.

— Я тоже, — сказал сэр Эвин. Отвел ветки, дал мне пройти. — Ненадежное искусство. На него нельзя положиться, в отличие от клятв и доброго меча.

Красивые слова, подумала я. Всегда удивляли люди, которые говорят что-то подобное серьезно. Они в какой-то другой реальности живут? Новая порода людей, выведенная путем селекции? Чтобы умели и любили держать обещания, позабыли вероломство и просто здравый смысл, извели коварство в политиках? А с виду — такие же. Не считая того, что у Мастера острые уши, а те, кто на нас напал, походили на продукт любви людей и какого-то очень сурового животного. Узкий лоб, маленький плоский нос, челюсть…

— Вы никогда не видали, как нарушают клятвы, сэр Эвин?

Он посуровел еще больше. Бросил коротко:

— Видел.

— Разве они надежны? Про меч не могу сказать, никогда не держала в руках.

Сэр Эвин встал на секунду, оглянулся, прислушался. Я замерла тоже. Он тронулся с места — и я за ним, а потом нагнала и пошла рядом.

— Вы правы, — сказал рыцарь, погодя. — Надежда на верность клятвам — это надежда на чужое постоянство. Надежда на меч — надежда на собственные руки.

— Себе верить легче, — кивнула я. — Больше смысла.

Он усмехнулся. Понравилось? Любите девушек, с которыми можно поговорить, м-м?..

— Кто такой Эбрар? — спросила я. Нужно ловить момент, пока он убрал с лица угрюмую сосредоточенность.

— Люди называют его Эбергардтом. Великий предводитель… неужели никогда не слышали?

— Я родилась и жила далеко отсюда, — повторила я в который раз. — В этих краях совсем недавно.

— И в самом деле, далече ж вы были, если не слышали, — проговорил сэр Эвин. — Его слава гремела от Малахитового моря и до самых льдов, через все земли. Даже эльфы Весеннего края трепетали его, а уж люди!.. Нет таких гор, которые бы не пересекла его армия, нет таких долин, которые не попрали бы копыта конницы его товарищей и потомков.

— Он ведь… ну, на стороне врага? — уточнила я, чувствуя, что упускаю нить.

— Восхищаться талантами воинов и полководцев, даже если они служат врагу — дозволено и не роняет чести, — заявил сэр Эвин. — Наоборот, низко не признавать заслуги достойного только потому, что он служит чужому королю.

Да ради бога, подумала я, сколько угодно.

— И что же, теперь он… м… завоевывает все, что не завоевал раньше?

Сэр Эвин задумался, между бровями обозначилась трудная складка. Думать ему не шло.

— Скорее, отвоевывает назад то, что когда-то было его. После того, как он погиб, орки не смогли удержать завоеванных королевств.

— Так он мертв? — протянула я. — "Слуги Эбрара" — это почетное звание, что ли? Самоназвание? Как пионерская организация имени Ленина?

— Что?

Я подняла ладони, помотала головой, мол, ничего. Сэр Эвин перекинул мешок на другое плечо. Пояснил: