На меня Мастер внимания не обратил. Зато конь обстучал хвостом загородку, где ночевал, сунулся ко мне. Я увернулась. Сказала громко:

— Там наверху какой-то черт занял ваше место.

Мастер сказал "м-м" без всякого интереса, и даже на меня не посмотрел. Сосуд в его ладонях стал понемногу гаснуть, свет облезал с его стенок и втягивался в кожу.

— Это тоже ваша работа? — махнула я рукой к выходу.

— М-м, — пробормотал Мастер, взял окончательно потемневший сосуд за горлышко двумя пальцами и поднял, наконец, на меня взгляд. — Не моя, леди. Моя магия слишком ничтожна, я всего лишь скромный мастер фейерверков. Но сегодня хорошая ночь для колдовства. — Он протянул сосуд мне. — Это то, что вы просили.

Я механически взяла.

— Вылейте в еду или питье, — сказал Мастер деловито, растер руки, подышал на них. Между ладоней загорелся огонек. — И лучше не в алкоголь, так всосется медленнее, но и действовать будет дольше. После приема подождать несколько минут — и можете пользоваться. Приглядывайте за тем, кому подлили это, возможны побочные эффекты.

Сосуд морозил мне пальцы. Я взяла другой рукой, поежилась.

— Какие, например?

Мастер поднял руку, дал коню ткнуться мордой, обтереться о ладонь.

— Ласковое животное. Готефрет взял его трофеем у одного из баронов.

— Одного из тех, кого… про кого вы рассказывали?

— Именно так. — Мастер на ощупь погладил коня между шелковых ноздрей. — Лиуф означает "любимый", король сохранил ему кличку. — Он помолчал. — Эвина он тоже взял трофеем.

Я молчала. Когда начинают рассказывать таким тоном — можно даже не задавать наводящих вопросов, сами продолжат и сами все выложат, потому что это нужно больше рассказчику, чем слушателю.

— Король не обещал ему шпор, а обещал стол, доспехи и свободу, если отслужит двадцать лет. С наемниками сговариваются так же, только обещают еще серебра. Эвин — не наемник, был тогда сопля соплей. Ему — только доспехи и мясо, которое успеет нарастить на костях от королевских харчей. Потом… много чего было потом, и король пожаловал Эвину шпоры и прибавил к сделке коня. Ласковая скотина, видите? — Мастер опустил руку. — Двадцати лет еще не вышло, а он уже свободен. Что называется — везучая душа.

Я вспомнила, каким голосом сэр Эвин говорил про "последнее поручение" своего короля.

— Я бы не назвала это "повезло".

Мастер вскинул голову.

— Отчего же, ле-еди? Кому-то свобода и награда перепадает раньше срока, а кому-то не положена совсем. Потому что кто-то рожден свободным, пусть и в приграничье, в проклятой земле и от проклятого племени. Все равно никто не может им владеть, хоть он никому не нужен и был беден, как грязь, когда его подобрали.

— Вы завидуете, что ли? — удивилась я.

Мастер поднялся, положил коню ладонь на морду. На меня не смотрел.

— Вы будете ему хорошим другом, пусть и не хотите становиться женою. Эвин теперь свободен идти куда угодно и предлагать службу любому королю. Он сделал много, про него говорили. Он рассказывал вам про звезды? Ну вот. Только состав тут ни при чем, — он указал на сосуд, который проморозил мне руки до костей. — Оно просто делает неразборчивым и на все согласным. Не заставит полюбить именно вас, и вообще — полюбить в полном смысле. Есть и такие зелья, но от них выпивший становится совсем другим.

— Спасибо за предупреждение.

— Всегда рад вам услужить, леди, — он поклонился гораздо глубже, чем кланялся королеве. — А теперь я поступлю разумно и уберусь подальше, чего и вам искренне советую.

Я с удивлением смотрела, как он суется за загородку и вытаскивает оттуда сложенные вещи: мешок, свернутое одеяло… рассовывает это по седельным сумкам, берет упряжь и начинает взнуздывать коня.

— Вы… вы что? — спросила я обалдело. Зелье проморозило мне не только руки, но и всю кожу через платье. — И коня заберете?

— Им он вскорости не понадобится, — пожал острым плечом Мастер. — Считайте это репарациями.

— Репарации не взимаются насильно, — сказала я, просто чтобы что-то сказать. — Без ведома другой стороны.

Стало светлее, ухмылку Мастера окрасило в зеленое.

— Почему вы не сбежали раньше? — спросила я.

— Потому что, — сказал Мастер, уложив на коня попону, — теперь меня не будут искать. Будут некоторым образом заняты. Правда, удачно?

— Нас сожрут? — спросила я.

— Их, — поправил Мастер. — Возможно. Город полон ярости, я не знаю, во что она выродится, и с удовольствием посмотрел бы, но не хочу попасть под раздачу. И вам рекомендовал бы уходить прямо сейчас.

— Нет, — сказала я и секунду еще прислушивалась, пытаясь уловить, правда ли я это произнесла.

Зеленый свет мерцал, лежал на полу гнилостными полосами.

Мастер молча продолжал заниматься делом. Закряхтел от натуги, когда поднял с загородки седло.

— Совершенно зря, леди, — сказал он негромко, не громче, чем скрипела кожа ремней. — Вы тут ни при чем.

— И вы тут ни при чем! — воскликнула я и чуть не грохнула сосуд об пол. — Очень удобно — свести счеты именно сейчас, а? И как бы не при делах. Постоять в сторонке и поглядеть, как едят.

За стенами конюшни раздался вопль, мелко задрожали доски, с крыши на головы сыпануло трухой. Мастер замер, задышал часто и громко, так, что в рухнувшей разом тишине я отчетливо его слышала. Он уставился белыми глазами в наступивший сумрак и дышал с хрипом.

Напуганно.

Я чуть не попросила "возьмите меня с собой, подальше отсюда".

В конце концов, эти люди мне никто. Я стиснула пальцы вокруг горлышка сосуда. А красивых мужиков что в этом мире, что дома — как собак нерезаных.

Снова разгорелся зеленый свет. Я краем ума представляла, что творится с небом, и жалела, что нет с собою телефона, там была неплохая камера.

— Вас заест совесть, — сказала я, прикидывая, как бы сделать ему подножку, повалить и уволочь назад в ратушу.

— Она получит успокоение тем, что Рихенза вкусит плодов королевских решений, — сказал Мастер. Руки его теперь путались в ремнях, он шипел и дергал их зло, продирал через пряжки.

— Она отвечает за то, что натворил ее… даже не ее прадед?!

— Если вы думаете, что королева невинна…

— А мне наплевать! — крикнула я. — Нашли время мстить за свои обиды! Причем как подло, а, не своими руками… да, да, я ничего не понимаю, я помню, я глупая пришелица из чужих мест. Только я знаю, что там, — я махнула рукой на щелястую дверь, — вдова, потерявшая сыновей женщина, у которой больше нет защитников, кроме нас. А про сэра Эвина подумали? Долго тут протянет метис, скоро в нем узнают орка и разорвут? А Полла чем перед вами виновата? Тем, что папка ее любил больше, чем вас?!

Мастер молчал, стиснув в кулаках поводья. Я сдержалась, чтобы не бросить сосуд в него. Чтобы всего облило и не отстирывалось. Чтобы неделю таскал осколки из волос.

— Идемте со мною, — сказал он. — Переждем напасть и уйдем дальше. Мы выживем. Будем жить.

— Нет, — сказала я, сама себе не веря.

— Выходит, что наше с вами… близкое отношение, — сказал он странным тоном, — ничего не значило?

Я задохнулась на секунду.

— Вы думаете, что это… это все про вас? — голос мой звенел неприятно, как посуда в раковине, которую моешь от злости, и потому неаккуратно. — Не про вас, не про нас и не про меня тем более. Это — про них. Людей, которых можно спасти.

— Вы уверены, что они заслужили спасения?

— Знаете, какое глубокое, невообразимое дерьмо начинается, когда мы начинаем разбирать, кто более достоин жизни и безопасности, а кто менее?! — я снова чуть не швырнула сосуд в него.

— В том и красота момента, — сказал Мастер едва разборчиво, отпустив поводья, — что я не могу никого спасти и не могу тут ничего поделать. Не знаю, что делать. Я не специалист по…

Я выскочила в дверь и тут же присела от нового крика. Небо потемнело, а потом, как все стихло, разгорелось снова. По нему метались черные облака, по земле метались черные тени… пока я пробиралась через дворик, цепляясь за каждый сучок и проклиная все на свете, мимо меня проплыл по воздуху прозрачный сгусток, словно зеленоватая марля. На нем появилось на секунду выпуклое лицо и пропало. Я пыталась унять дыхание, которое заглушало мне все звуки, и следила, не слышно ли шагов позади.

Не слышно. Дьявольщина!

В ратуше обрывки марли летали гуще. Бросились сразу ко мне, прозрачные и трепещущие, как хвосты экзотических рыб, отрастили лица, а некоторые и руки и ноги, и окружали теперь меня, как недобрая толпа старшеклассников. Я, поскуливая от страха, сунулась между ними, стараясь никого не задеть, вперлась в чье-то прозрачное плечо, меня обожгло холодом, я вскрикнула, рванулась из кольца, припустила к лестнице. Передо мною выросла зеленовато-белая, прозрачная девица с волосами, которые полоскались на невидимом ветру. Она раззявила рот и завопила. Я чуть не уронила сосуд, зажала уши ладонью и плечом, обогнула ее, заскакала по ступеням. Здание дрожало, лестница скрипела под ногами. От зеленоватого мерцания бестелесных существ было светло, как в госучереждении под лампой дневного света.

Прекрасный юноша на входе чуть не зарубил меня полыхающим мечом. Я, пригнувшись, скользнула под удар, и он пришелся на плывшего за мною духа, который распался пополам, собрался воедино и обиженно завыл. Юноша стоял в дверях и совершал удар за ударом, чаще мимо, чем попадал, но с меча срывалось пламя, и духи и прозрачные обрывки его не любили, плыли в сторону или рвались, шли дырами, как полиэтилен, если слишком близко поднести спичку.

Сэр Эвин не стал, как обычно, спрашивать меня грозным голосом, где я шаталась, а подвинул себе за спину, встал в стойку. Королева стояла рядом, тоже выставив меч, и Полла с ножом наготове между ними. Она бормотала, повизгивая, когда очередной морок подбирался совсем близко, и я различала "спаси", "сохрани" и "грешная я, грешная", то есть, обычный молитвенный состав. Я не почитаю богов, тем более, местных, так что мне обращаться было не к кому. Вместо этого я выругалась: плечо пульсировало болью, там, где меня коснулось приведение, расползалась черная корка.