— Он маг? А не похож…

— Что?

Я помедлила и рассказала ему про видение мужика с копьем. Именно что с копьем, а не с огненным шаром в одной руке и молнией в другой.

Мастер потер подбородок, словно проверял, хорошо ли выбрито. Мне показалось, что от задумчивости у него шевелятся кончики ушей.

— Вот как. Что же. Здесь все еще Быстрые тропы. Только вот речь… и наведенные картины… гм. — Он невидяще уставился мне под ноги. — Гм-м. И что говорил?

— Спасти его народ говорил.

Мастер громко хмыкнул.

— Еще бы.

— И что мне делать?

Мастер пожал плечами. Ну отлично! Больше спросить мне не у кого.

— Можете ничего не делать, леди, — сказал он, — довольно скоро все естественным образом закончится. Через год, к весне, или даже раньше. Они отупеют и перестанут жить. Останутся только те, что были от Эбрара далеко, но если уж они сидели тихо, то сидеть и будут. Остальные разложатся. Тогда человеческие королевства возьмут свое. Викерран вернется в желаемые границы или прихватит еще и чужой кусок заодно, чтобы два раза не ходить. Не первый раз, леди, знаете ли.

— И что, уже так вот было? Орки… терпели поражение?

— Не далече как в славное правление Кеннета Желтого, вам уже известного, — сказал Мастер. — Он был умен и выжидал. Отступал там, где можно было, и не давал боя, если можно было избежать. Мирного населения полегло тогда много, но армию он довел до старого дворца почти целой, и потом славно прошелся по ополоумевшим врагам! Говорит, кто еще оставался живой и в уме, сдавались так, потому что не на что было надеяться, раз великий генерал сражен.

— И как же его сразили? Он ведь не простой человек… орк, насколько я поняла.

— Верно поняли, леди. Но мало кто точно знает, кто или что он такое, и я не из числа осведомленных. Известно только, что он приходит, чтобы вести армии, и что рядом с ним искажается жизнь, портится и перестает быть такой, какая должна быть.

— Но ведь именно поэтому его надо остановить как можно быстрее?

— Зачем? — удивился Мастер.

— Если это так уродует живых, то вдруг и правда весь народ переродится черте во что и вымрет…

— Какое вам дело до орков, леди?

И правда что. Есть свои, похожие на тебя, те, среди кого ты родился, и свои — хорошие. А есть чужие, которые родились далеко, и не похожи на тебя, и некрасивые на твой взгляд, и все в них другое, не такое, как ты привык. Тем более, другая порода или даже биологический вид. Вдвойне, втройне чужие. А чужие, как известно, плохие. А наши победят, должны победить.

— Но ведь надо же что-то делать, — сказала я.

Мастер повесил огонек ниже и разглядывал ногти.

— То, что собирается сделать королева, решит проблему? — спросила я настойчиво. Я не намерена идти спать, не решив хоть что-нибудь! Так можно с ума сойти.

— До некоторой степени, — сказал Мастер. — В прошлый раз сработало, но вы видите, как. Это очень чувствительные заклятья, к тому же, недоисследованные. Обратить фальшивую жизнь в истинную, то есть избавить Эбрара от его сил — или проклятия, как хотите — хорошая идея, но она возымела свои эффекты. Тут раньше были гораздо более приятные места. Что будет, если произнести заклятье снова, я не представляю. Что-то еще более уродливое, чем нынешний Лес, пожрет нас и все земли, до которых дотянется. Или Лес снова станет обычным, и все здесь пойдет своим чередом. Есть только один способ сделать все правильно — и тысячи напортить. Как сделать правильно, не знает, скорее всего, никто. Так что сами понимаете.

— Весело.

— Чрезвычайно.

— И что делать? — спросила я снова. Мастер посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я подняла ладонь. — Я не от вас требую, я в принципе. Как присказка, не обращайте внимания. Скажите, а зачем Эбрар вообще появляется, если ему жаль свой народ?

— Сомневаюсь, что его спрашивают, прежде чем призвать, — сказал Мастер, сощелкнул с колена соринку. — Разве советуются со знаменами, прежде чем воздеть их?

— Но без знамени боевой дух падает, и, может… все прекратится без него? Война прекратится.

Мастер улыбнулся чему-то, поглаживая пальцем шов на штанах. Сказал мягко:

— Было бы хорошо. Устранить одного — и настал бы мир. Многие об этом мечтают, особенно молодые короли. Я перевидал их на своем веку, леди. Они отправляются в походы за чудесами и ввязываются в битвы, которые кажутся им решающими, чтобы одним махом все наладить, и случились бы мир и процветание. Приказывают магам изобрести соответствующие заклятья. Чтобы произнести — и все стало верно. Из лучших побуждений, конечно. Они неплохие, как правило, когда только восходят на престол. Не хотят войны и разорения. Только война, как любое большое движение живой массы — это тысячи воль. Тысячи причин, и не бывает им одного противодействия. Нет такого заклинания, чтобы изменило ум и сердца тысячам солдат, генералам и правителям. Войны не случаются на пустом месте или из-за малого толчка. Орки живут войной, у них каждая богиня — воительница или мать бойцам. Люди воют из жадности. Эльфы холмов не знают такого понятия, как война, они "распространяют величие" на другие народы. Получается то же самое, конечно… Войны не выигрывают одним ударом, и тем более, не устанавливают одним движением мир. И народы тоже не спасают. Если они сами не пожелают спастись, но в случае подобного чуда и вы, прошу прощения, не требуетесь.

А очень хотелось, вздохнула я про себя, чувствуя, как тает надежда на легкое разрешение. Разве не так бывает в сказочных королевствах? Достать какой-нибудь камень или там волшебный клинок, вонзить его в главного гада — и счастливый конец, народы обнимаются и целуются.

Только я училась в школе, и, когда проходили войны, задавали читать целые главы из учебника — предпосылки и причины. И их было много. И тоже ничего не решалось одним смелым действием.

Спаси его народ, видите ли. Ничего себе задачка! И королева тоже… покой павшим и мир живым…

— И что делать?

Мастер пожал плечами.

Пользы от вас, блин, подумала я сердито.

— Слушайте, но если оставить все как есть, то это безобразие так и будет продолжаться? Год — это много…

— Можете ничего не делать, леди, — повторил Мастер. — Я начинаю верить, что Рихензу в самом деле что-то ведет… кто-то.

— Боги? Судьба?

Мастер склонил голову набок, волосы свесились к плечу.

— К несчастью, не могу сказать наверное. Здесь пригодился бы пастор, они легко толкуют любую случайность как волю Четверых.

Я потерла лоб. В голове было тяжело, как когда едешь после работы домой так поздно, что уже рано.

— А вы сможете произнести заклинание так, чтобы побочные эффекты были… не очень разрушительны?

Мастер поднял на меня глаза и долго глядел испытующе, словно искал, где у меня на лице кончается макияж и начинается своя кожа.

— Смогу, — сказал он. — Если там сохранилось достаточно. Вы этого желаете, леди?

— Д-да, — сказала я вполовину наугад. — Наверное. Если не останется другого выбора.

— Вот как.

Тон его был разочарованный. Я что, должна была бежать и спасать орочий народ, от которого видела пока только страх и реальную возможность лечь на травку по кускам?

— Что не так?

— Все великолепно, леди. Просто занимательно получается. Я думал о вас иначе.

— В каком смысле? — спросила я, чувствуя, что раздражаюсь. Не нравится — скажи прямо! Можно подумать, я великий стратег и тактик, чтобы тут же принимать верные решения.

— Вам совсем не жаль девчонку?

— Девчонку?.. А, Поллу… а что такое?

Мастер зажег на кончике пальца искру, начертил в воздухе загогулину.

— Звено заклинания. Ее разорвет на куски.

Эльф орал, письмена на нем горели. Значит, вот так это и происходит?..

— Это все меняет, — сказала я тихо.

— Неужели, леди? Что значит одна не самая важная жизнь в вопросе государственных судеб?

— Нет жизней важных и нет, — сказала я зло. Ну королева!.. — Что за уродская идея? Все важны одинаково. И если вот так вот бросаться…

Мастер поглядывал на меня с интересом, и я вдруг поняла, как он похож на Китну, когда она садилась с размаху на меховую попу и глядела, как бабушка режет отварную курицу. Не мяукала, не клянчила, а просто глядела пристально глазами-кабошонами.

Я почувствовала, что сил у меня нет совсем. Поднялась кое-как.

— Королева попросила меня убедиться, что вы сделаете все, что она вам скажет.

Мастер откинулся на своем сидении, переложил ноги. Молчал. Я сказала негромко:

— Вы зря думаете, что этот ваш Мастер-распорядитель вас обделил. Выходит, вы ему были ближе и важнее, чем родная дочь.

У Мастера с лица тут же сползло всякое спокойное выражение, рот повело, он мотнул головой и отвернулся.

— С вами забавно, — сказала я. Одернула платье. — Полное ощущение кухни. Там, откуда я, есть обычай собираться на кухне и рассуждать о политике, судьбе своего народа и чужих, всяких таких высоких вещах, на которые мы никак не можем повлиять.

— Проблема в том, что до определенной степени — можем, — сказал Мастер сипло, прижал ладонь ко рту, откашлялся. Острые его плечи вздрогнули под камзолом.

Проблема в том, что на моем месте должен быть кто-то другой, подумала я. Кого угодно ведь могло засосать, кого угодно мог позвать Лес (или что там говорила утоплая волшебница?), и кто угодно был бы лучше меня, и справился бы лучше. Проблема в том, что я — это все, что есть. Жизнь, наверное, про это — лепить лучшее из того, что есть.

Знать бы еще, что — лучшее.

Тут лес. Темно и ничего не ясно. Так и везде, так и дома. Я знаю то, что происходит вокруг, с чужих слов, а всякая сторона гнет правду так и сяк — себе на выгоду. И никому не получается верить — и своим, и чужим, потому что свои и чужие из одного теста. И вот я посреди этого, слепая и глухая, как в чаще, пытаюсь сделать хоть что-то правильно. Чаще всего мои решения ничего не значат.

Иногда — они меняют все на свете.

От этого страшно и хочется пойти спать, а утром будь что будет, и пусть решают все остальные. Местные. Они, в конце концов, разбираются в этом мире поболее моего.