Глава 13

Кувшин, который принесли мои провожатые, не пригодился: вино при королеве уже было.

Меч в ножнах поперек колен тоже был. Королева убрала с него ладони, когда я вошла. Навстречу не поднялась, и я перед ней, сидящей в кресле с ногами на скамеечке, торчала, словно держала экзамен. Или была вызвана на ковер к большому начальству. Или отчитывалась за беспутную свою жизнь перед умирающим состоятельным дедушкой перед тем, как он будет обновлять завещание.

— Я ждала не вас, дитя мое.

Вот это очень хорошо, подумала я про себя, мысленно смахнув со лба пот. Не люблю, когда меня ждут с оружием, не к добру это. Еще протыкать начнут, чего доброго.

Я приняла от девушек кувшин и выпроводила вон. Они не шептались, только кланялись королеве.

— С вашего позволения, я составлю вам компанию.

Она поставила ножны у кресла и задумалась. Долго думала, кувшин успел оттянуть мне руки.

Наконец, сказала проходить. И разливать уже начатое.

Что-то я в последнее время много пью, подумала я, подав ей кубок. В прошлый раз это хотя бы кончилось приятно проведенной ночью, а теперь…

Эх, Мастер.

Королева пила, у нее раскраснелись края ушей, и вокруг шрама на лбу кожа розовела, словно она ее усиленно чесала. Яду бы вам туда, подумала я, а не зелья. За Поллу, Мастера и за все хорошее. За то, что, не мешай вам никто, вы бы прошлись огнем и мечом по целой нации. Ну и что, что весь мир тут такой, и любой правитель только и ищет, чтобы учинить подобное веселье. Все равно не одобряю.

Впрочем, травить тоже не одобряю, думала я, отпив. Вино было другое, похожее на полусладкое. Вот и отлично, будем лучше пить его.

Королева не одобрила, когда я сама подвинула скамеечку к креслу. Дамы, сказала она, должны беречь руки.

У нее самой на ладонях мозоли от рукояти и поводьев. Я промолчала и сказала, что там, откуда я родом, дамы до определенной степени обслуживают себя сами и видят в этом проявление своей силы.

— Сила не в том, дитя мое, чтобы самой делать всю работу.

Я согласилась, слизнула пот с верхней губы. Королева пила и, кажется, не замечала. И яду, конечно, я бы ей в вино не плеснула: не люблю и не умею, и насчет Мастера я виновата больше, чем все остальные, только признаваться себе в этом не хочу, и Полла сама была согласна на все…

— Мне жаль, что вы не получили своего возмездия, — сказала я, наполовину соврав. Но только наполовину.

— Меня все убеждают, что проклятый народ постигнет участь гораздо хуже, чем я бы уготовала ему, — ответила королева Рихенза, поглядела в окно. Ночь совсем сгустилась, за мелкими стеклами было ничего не видно, даже звезд. — Нужно только ожидать. Так будет лучше для людских королевств.

— Таков долг правителей: заботиться о том, что лучше для королевства, — сказала я тоном сэра Эвина, потому что нужно иногда бросать собеседнику сахарок.

Королева поднялась слитным движением, словно не было на ней тяжелого, расшитого каменьями платья, а был спортивный костюм. Прошлась вокруг кресла, ведя по спинке ладонью. Остановилась у гобелена на стене напротив окна. В свечном свете я различала только белые руки и лица людей и, кажется, нелюдей среди зелено-бурой мешанины. Королева коснулась ткани кончиками пальцев. Рука ее была такая же бледная, словно вышитая на том же полотне.

— Я видела эти картины, когда засыпала, — проговорила она. — Видения святой Расмине, картины страшного и чудесного.

Я кивала с видом, словно знаю, кто была эта святая.

— Меня очень занимали эти видения, — говорила королева, шагая вдоль гобелена взад и вперед, — чем прочие испытания, что ниспослали ей Четверо. А ведь судьба у нее преинтересная.

Я снова слизнула пот. Сэр Эвин под зельем не говорил без спросу. Значит ли это, что не подействовало?

— Расскажите, пожалуйста, — попросила я. И что тогда делать? Плеснуть еще? В первом кувшине остается на донышке, а ведь есть еще и второй.

— Вы наверняка знаете, дитя мое, — сказала королева, подцепила ногтями нитку, но вытягивать не стала, уложила на полотно и пригладила. — Князя, супруга ее и господина не было уже в живых, сына она отдала войне с варварами, она регентствовала при внуке, пока он не подрос и не стал водить походы против орков. Расмина была набожна, и Четверо берегли ее род — до одного дня. — Королева уронила руку, с шорохом задев юбки. — Военачальники, усыпленные сладкими речами вражеских послов, объявили это последней кровью и решили замириться. Расмина просила Четверых о смирении для себя. Она была уже седа и едва могла держаться в седле. Она просила у Четверых мира своей душе, но Четверо не послали ей мира, а послали видения.

Я взяла свечку, подошла к гобелену, встала рядом с королевой. От нее пахло цветочным маслом, в камнях венца, серег и вышивки запрыгали свечные огоньки. Как отражение лампочки в елочных игрушках. Я с трудом оторвала взгляд, принялась разглядывать гобелен. На нем творилась какая-то жуть, из мешанины то ли волос, то ли корней торчали руки и ноги, а потом я поняла, что не торчали, а валялись отрубленные. И головы с раззявленными ртами.

— Что было потом? — спросила я, сухо переглотнув. Вино высушило рот и все внутри.

— Святая Расмина попросила у Четверых не мира, но силы, — сказала королева Рихенза. Я проследила за ее взглядом. Коренастая лошадка вставала на дыбы, а в седле привставал и размахивал мечом рыцарь. То, что я приняла за плащ, оказалось копной белых волос. — Они даровали ей силу. Она шла от города к городу и требовала вернуть ей внука, чтобы он был погребен, как подобает. Варвары не умеют обращаться с мертвыми, поруганные ими не вхожи в чертоги Четверых. — Королева прерывисто выдохнула, сжала зубы, продолжала: — У нее было всего несколько рыцарей с оруженосцами, но она сама стоила сотни. Она забирала мужчин и мальчиков и говорила: "Я напою вас моей скорбью". Города захлебывались. Кого-то она отпускала, оскопив, чтобы не плодились и не ведали того, что отныне было неведомо ей. Она шла дальше и дальше, но тело внука ее давно затерялось среди мертвых, и в одном из городов ей вынесли труп ребенка, выдав за того, что она искала, чтобы успокоить ее ярость. Тот город Расмина сожгла. Она шла дальше, Четверо не оставляли ее, наливали ее жилы святым огнем. За нею шла армия, и так начался Первый поход против язычников, — Королева подняла четыре пальца, я быстренько сделала то же самое от греха подальше. Нужно было что-то сказать, но, кроме "Ну и звездец тут у вас творится", ничего на ум не шло.

Королева быстро вытерла лицо рукой, потом спохватилась, достала кружевной платочек, промокнула глаза, проговорила:

— Когда-то история святой Расмины рассказывала мне про высшее назначение. Теперь же… Если ты достоин… если сможешь выдержать их милость, Четверо ниспошлют тебе сил на месть. А я… не достойна. Слабым не дано ходить в походы против превосходящего зла.

Я молчала, потому что "звездец" — это по-прежнему самое точное слово.

— Я недостаточно усердно молилась, — сказала королева Рихенза, глядя сквозь гобелен. — Или была недостаточно праведна для святого огня. Супруг мой и господин не отомщен и не погребен, и наследники его… — Она зажала рот платком, и я не сразу догадалась взять ее под локоть и довести до кресла. Сказала осторожно:

— Вы сделали все, что могли.

Она деревянно кивнула. Глаза были красные… и стеклянные. Я вздохнула. Самое, конечно, время… а что делать.

— Мне нужно в Лес.

Королева молчала. Я присела у ее кресла, взяла холодную руку.

— Отпустите меня туда, пожалуйста.

Королева молчала и смотрела мимо моего уха, словно у меня за спиною стоял телевизор и показывали прогноз погоды. Я даже обернулась.

— Мне нужно в Лес, — сказала я. — Я не могу доделать ваши дела за вас, но должна разобраться со своими. Понимаете?

Королева медленно моргнула.

— Как пожелаете, дитя мое.

Как же с этим варевом все сделалось просто! Почему я раньше не догадалось его попробовать? Глядишь, все бы вышло по-другому. Интересно, они будут потом помнить, что наговорили мне под его действием? А то придется оправдываться…

Я погладила острые костяшки, шелковую белую кожу.

— И еще одно. Мне нужен один из трофеев нашего похода… он у вас? Могу я посмотреть?

Королева склонила голову и смотрела на наши руки.

— Ради меня. Пожалуйста, — сказала я грудным голосом.

— Все, что пожелаете, дитя мое.

Она поднялась, опираясь на мою руку. Я подобрала подсвечник, и, пока королева доставала из потайного кармашка ключик и открывала замок на сундуке у окна, разглядывала ее, и комнату, и ее в комнате. Детские покои, значит, и вот это все она видела, когда росла… Пепельная прядь свесилась королеве на лоб, она кукольным неловким движением убрала ее.

Женщина среднего возраста, поняла я вдруг, заметив враз и морщинки, и усталые веки, и узкий и застывший от горя рот. Я поднесла свечу ближе. Вернулась девочка в детскую комнату…

Только ни Поллу, ни Мастера я вам не прощаю, напомнила я себе. Сказала нарочно резко:

— Это я забираю.

Подхватила, что мне было нужно. Королева опустила крышку сундука.

— И напишите мне какую-нибудь бумагу, чтобы меня выпустили из замка, и чтобы Ове… э… Мастер иллюзий оказал мне еще одну услугу.

Королева снова открыла сундук, извлекла усыпанную блескучими камешками чернильницу.

Через минуту я разглядывала подсыхающий документ, не понимая ни слова, и надеялась, что там не написано "немедленно арестуйте подателя сего".

— Берегите себя, дитя мое.

Я раздула ноздри, сдержалась. Хотелось ей нахамить. Эти тупые от зелья глаза, этот вялый рот и эти мечты пройтись огнем и мечом, чтоб никто не жил и ничего не росло на километры в любую сторону. Полновластные правители. Доморощенные диктаторы. Вся ваша слава — это уморить как можно больше чужого народу, да и своего не жалко. И все ваше горе — это горе по себе, что не смогли отомстить и все вышло не по-вашему.