Глава 16

Они остались такими, какими я их запомнила: в свежей яркой крови, с беспокойными лицами.

Распогодилось, на доспехах и траве вокруг тел блестела роса. Я потопталась на плеши, где королева сожгла знамя, попросила Лес: освободите их, пожалуйста. Травы колыхнулись, сбрасывая росу, зашуршали, ближайшее ко мне тело перевернулось, когда вьюны потянули свои плети из ран. Склоны холма шевелились теперь, и я, утирая рот, где стало разом кисло и нехорошо, отошла к деревьям, высоко поднимая ноги. Под ногами копошились мертвые еще — или все же живые. Не настолько живые, чтобы орать, когда из раны вон с чавканьем лезет вросшее лезвие травы.

— Вы любите кровь, а? — пробормотала я, привалившись к коре. — Сразу туда суетесь.

Лес не отвечал, зато ответил Мастер:

— Проливаемая кровь значит обыкновенно рождение или умирание. Либо… гкхм… — он покосился на меня и отвел глаза, — способность к зачатию. Этой вмещенной в кровь значимостью питаются заклятья, которые влияют на жизнь или умирание. А также сущности, рожденные из этих заклятий.

— Супер, — сказал я по-русски. То-то у всех убитых, на которых мы натыкались в Лесу, то березки из распоротого живота, то местные анютины глазки в проломе черепа.

Было опасно засыпать в Лесу в эти самые дни, пучок травы так и норовил обнаружиться в одном месте.

Дама подняла руки, и роса снялась с листов и цветов, сплотилась в дрожащие шары. Марх Мэлор прекратил мародерствовать у кромки леса и с предупреждающим «Ц-ц-ц!» побежал через трупы, наклоняясь к ним, словно по грибы, присел у одного и принялся сдирать с него сапоги. Водяные шары опустились к земле, дама сложила руки и ждала, пока бывший пехотный капитан обуется и уберется с холма. Я потерла пальцем глаз. Сэр Эвин тоже сразу — сапоги. Что у них за фетиш тут обувной…

Интересно, как я буду записана в местной истории, если, конечно, попаду в учебники или что у них тут вместо них. Летописи и страшилки для детей. В истории, как и в сказках, и в книгах для маленьких и взрослых, и сериалах после вечерних новостей, есть хорошие и плохие. Точнее, это авторы учебников и последующие поколения назначают их. Так вот, если мне все удастся, что я задумала — кто я буду? У давно мертвого короля был пехотный капитан-скотина — и у меня теперь есть, причем тот же самый. Сэр Эвин снимал с мертвых мальчишек шлемы и сапоги — и мои люди (к сожалению, обозвать Марха Мэлора как-то иначе уже не получалось) снимают. Королева Рихенза чуть не принесла в жертву Лесу невинную душу — и я, считай, принесла, раз не препятствовала. Я повернула голову, оглядела Мастера, который отломал от куста веточку и теперь обрывал с нее листья, ронял к башмакам. Какая разница, что он сейчас жив. Ритуал-то состоялся, и это было кроваво и страшно. Вот и чем я лучше получаюсь? И это я еще не принималась за дело.

Дама отняла руки от платья, грациозно подняла, водяные шары снова взмыли над холмом, покрутились — и упали, каждый на одно из тел. Я пригляделась к ближайшему: водяная пленка покрыла доспехи и потемнела, словно труп, как положено, упрятали в черный пластиковый мешок.

У блестящего золотом короля Кеннета Желтого была армия, у настойчивого мужика Эбрара есть армия — и у меня будет. Они проливали кровь — и я начну, чего там.

— Ваш подвиг невиданной смелости непременно воспоют, — сказал Мастер. Я снова повернула к нему голову. Он на миг показал зубы. Я сказала в ответ: ха. Задрала голову, поглядела через просветы кроны на небо.

— Вы так и не объяснили, зачем вам понадобился этот безумный поход, — сказал Мастер. Он послеживал глазами за тем, как обтянутые темным тела вздрагивают, и крутил между пальцев веточку уже без листьев.

— Это сложно сказать словами.

— Если чего-то нельзя выразить словами, значит, говорящий и сам недостаточно это понимает, — сказал он веско, словно подслушал эту мысль у авторитетного человека и доверял ей больше, чем собственным.

Отстаньте, подумала я. Как же вы бываете правы невпопад.

Белый огонь грел изнутри, от него было горячо во рту, словно после фастфуда с пометкой «спайси».

— Я вернусь домой и больше никогда, никогда не собираюсь делать ничего великого, — сказала я. — Ничего исторически значимого, ничего самозабвенного. Ничего такого, за что сооружают памятники. Надеюсь, моя дурацкая страна меня не заставит. Я буду жить тихо и мирно, знаете, какой у меня удобный диван? Новый, пружинный, такая детка. Держатель для кружки и для пульта. — Осенняя речь проскочила это словцо, я дернула плечом и продолжала: — И чтобы не быть себе противной, я сейчас создам задел на будущее. Запас большого и самоотверженного, чтобы знать вот тут, — я прижала руку к груди, где сильнее разгулялся белый огонь, — что я все-таки что-то где-то оставила после себя, что-то изменила, хотя могла бы пройти мимо.

— Совесть можно успокоить менее опасными делами, — сказал Мастер.

— Это не совесть, — буркнула я, сложила руки на груди. — Это…

Мастер сказал что-то на Весенней речи, но с таким выговором, какого я не слышала ни от него, ни от дамы.

Я сказала вопросительно: м? Мастер пояснил:

— Звук травяных флейт. — Он сломал и отбросил веточку, сцепил руки. — Духи холмов сворачивают из травы флейты. Когда кто-то слышит их пение, он не может оставаться больше на месте, в нем зарождается томление, и, если эльф не бросит привычной жизни в спокойствии и скромности, он зачахнет и умрет. Так злые духи потешаются над теми, кому не повезло быть избранным для их игр. Когда-то флейты пели часто, сейчас, как пишут, реже. Послушные им уходят в неизведанные земли в поисках чудес, поднимаются на подвиги, чтобы победить или сложить голову, оставляют все привычное и малое ради нового, далекого и великого.

— Как будто это плохо, — сказала я тихо. — Желать большего и лучшего, чем ты сам и твоя небольшая жизнь. Хоть немного, хоть раз.

— Я не говорю, что это дурно, — сказал Мастер. — Как не говорю, что это полезно. Просто такое выражение. Про вечное томление души и тоску по большему, как вы, леди, изволите говорить, и лучшему. По славе, возможно.

— Я не желаю славы.

Мастер опустил голову.

— Просто пусть лучше народы не режут друг друга, чем режут, — буркнула я.

Мастер поднял голову и снова покорно склонил.

— И если у вас есть другой план, как нам выпутать наших, я вся внимание, — проговорила я, тщательно отмеряя вспенившееся раздражение. Звуки флейт, значит. Дурью я, значит, маюсь.

Мастер стоял со склоненной головой, и я подумала, что он просто заснул. Хмыкнула, пнула траву. Вот и разобрались: меня попутали бесы, точнее местные их заместители, духи холмов. Вот и ладненько, вот и стану так про себя думать.

Но если со мной все понятно, то с Мастером — не очень. Жизнь и свобода при нем — гуляй куда хочешь, а он торчит почему-то здесь, трет большие пальцы друг о друга. Неужели только потому, что я попросила? Я открыла рот поинтересоваться, но тут с той стороны холма раздался звон, Марх Мэлор выскочил откуда-то уже с мечом, сиганул туда и тут же, пятясь, выбрался назад, потом попятился опять, а из-за холма раздавались теперь крики и возня, а бывшие полумертвые не вставали теперь, а вскакивали, торопились туда, пихали Марха Мэлора, а потом один, страшный, как черт, в изорванном плаще, занес меч, но бывший пехотный капитан отвел удар и пинком в живот отправил полежать.

— Предлагаю что-нибудь сделать, пока они снова не повредили друг друга, — сказал Мастер. Воздух вокруг него подрагивал и выкидывал красные протуберанцы. — Откровенно говоря, следовало подумать заранее, что произойдет, когда недобитки двух враждующих армий обнаружат, что сражение еще не кончено.

Я махнула рукой, сказала досадливое «ай!» Для таких, как некоторые тут, надо делать специальную должность при всяких важных особах: Тоже Мне Советник первого, второго и прочих рангов. Чтобы советовал, где надо было соломки подстелить, когда уже упал больно.

Я похлопала по коре, шепнула: пожалуйста, не дайте им переубивать друг друга опять. Лес уже шуршал, уползшие было лозы возвращались, трава обвивала сапоги и босые ноги, рванувшие было в сторону шума падали и роняли оружие, а Марх Мэлор бегал туда-сюда, раздавал пинки и удары рукояткой и орал на смеси нескольких языков, из которых я отдаленно знала лишь один, и, будь приличною девицей, должна была б краснеть.

Я потихоньку стала обходить холм, и Мастер пошел за мной, спину грело от его присутствия. Марх Мэлор стоял между ощетинившихся колюще-режущим группок и вопил то на одну, то на другую. Сейчас они рванут друг к другу, как две толпы у стадиона: в красных и в синих шарфах, и начнется месиво, а Марху Мэлору прилетит просто за то, что посередке. Ну и еще за то, что человек. Группа ребят с орочьими мордами тоже скалилась и потрясала мечами, и со всех сторон от нас шуршало: ребята рубили и рвали траву и лозы и ползли к своим.

— Вы хотели остановить войну народов, — сказал Мастер мне над ухом. — Спешите видеть, это миниатюрная ее модель.

Ай, подумала я снова. Говорите только под руку.

Марх Мэлор коротко обернулся на меня. Я облизнула губы. Затихшие военные с оружием наголо тоже посмотрели на меня, и тут же прошиб пот, а в ногах обнаружилось желание бежать. Война народов на деле выглядела страшнее, чем у меня в голове, даже не сама она, а модель. Вот и добрый день. Вот и куда ты лезешь, София Димитрова. Софочка, девочка моя.

Я прокашлялась и начала:

— Война не закончена, и король… э…

— Готефрет, — подсказал Мастер

— Да, — сказала я. — Король Готефрет призывает под свои знамена всех, кто способен держать оружие. — Толпа людская тут же занесла мечи и копья, и Марх Мэлор поднял клинок — как для отмашки. Я добавила быстро: — Однако он и его супруга приказывали не растрачивать силы, а маршировать в… м… точку сбора и ждать указаний, не ввязываясь в лишние стычки.