Головы Марха Мэлора я пока не видела, и решила, что будет жаль, если не увижу. Было бы красиво — искупление предательства кровью, сбежал со службы — и вернулся в такой ответственный момент, пожертвовал собой… но нет, это не про нас. Жизни свои отдали другие ребята, которых я не знала по именам, а теперь жалела. Они лезли один вперед другого, спорили, кто должен быть здесь, в самой опасной и ответственной точке, кто должен нанести последний удар, и не слушали Мастера, который монотонно объяснял, почему к Эбрару могу подойти только я. А потом Марх Мэлор капитанским своим голосом прикрикнул на них и сказал, что не их дело думать, их дело исполнять, что говорят, во славу Отечества. А королева их наградит. И глядел на меня. Я подтверждала: наградит, а как же, а сама судорожно думала, где бы взять золота.

Нормальные ребята. А магия эта вся и игры с жизнью и смертью — ненормальные. Никто не должен дважды погибать за Отечество, и одного раза слишком много для жадных на верность стран и государей.

Я отвела глаза на секунду. Они все молодые, кто красивый, кто нет, а я даже имен их не спросила.

Великий генерал со свитой, победители всякого людского сопротивления, наконец, сдались. Точнее, сдался Эбрар, спрыгнул на то, что стыдно называть землей, моментально уделал белые одежды понизу. Опираясь на копье, с чавканьем вытащил сапог из грязищи. Твари следили за ним желтыми глазами. Не повернули плосколобых голов, когда я крадучись подошла к краю лужи. Плечи зудели от взглядов попрятавшихся около кромки Леса ребят… и, надеюсь, Мастера и дамы моей. Если все пойдет наперекосяк.

Я ступила в лужу, перебрала пальцами на отломанном от туфли и заточенном каблуке. Солдатик, которого я попросила, потрудился на славу, оружие вышло что надо. Ладони от него было жарко, и так же жарко было внутри, белый огонь разбух, стоял до горла и выплескивался в рот, словно я наелась табаско. Великий генерал дергал поводья, оскальзываясь и скаля крупные зубы. На меня не глядел — а что на меня глядеть, если ни печати жизни, ни печати смерти на мне все еще не было, и даже разбойники, которых я не жалела, ходят живые, а некоторые даже командуют отрядом, как в лучшие свои годы. Я медленно, чтобы не чавкать грязью, переставляла ноги, и вот уже была совсем близко к Эбрару, и оказалась ему по плечо. Твари в доспехах, обмотанные богатым тряпьем поверху, заводили мордами, я задержала шумное дыхание. Стиснула каблук.

Плащ великого генерала краем зацепился за что-то сгинувшее в лужу. Он, сползши перчаткой ниже по копью, наклонился, принялся дергать.

Я всадила каблук ему под ухо, он тут же уперся в кость, я, поскуливая от страха и отвращения, повернула его в ране и пропихнула глубже, словно затыкала пробкой отверстие, из которого толчками выливается клюквенный соус.

Земля и небо поменялись местами, грязь прыгнула вверх и шмякнулась мне в бок, тут же залепила глаза. Я едва нашла лицо тряской рукой, в оглохшие уши вместе с гулом толкалось шипение и хлюпанье. Боль пришла резко, я схватилась за голову, заскребла ногами, оскользнулась, шлепнулась на спину и подняла, наконец-то, глаза.

Твари шли на меня, застревали и шли, мечи наголо, а великий генерал за их спинами зажимал рану и сползал по копью, рука, которой он мне отвесил громовую оплеуху, вся в крови. Я, судорожно отползая, схватилась за голову, а потом поняла, что кровь — его. Он лег на грязь тихо и совсем неслышно и стал в ней тонуть, его не стало видно за тварями. Я заскребла ногами быстрее, нащупала дно, но дно скользило под ботинками и руками, и я осталась на месте. Твари хрипели, занесли лапы и оружие, я упала спиной на грязь, вжалась, один удар просвистел верхом, я шарила руками по дну, нашла, наконец, кочку, вцепилась в траву, дернула себя прочь, перевернулась, на четвереньках вывалилась на твердое. Тропинка шаталась, я оглянулась, мир поплыл совсем, и твари наступали из этого марева. Суки-суки-суки… как же так… Я побежала, держась за голову, оглядывалась на бегу, а твари нагоняли — с каждым разом все ближе, как россыпь кадров. Я, путаясь в траве, рванула рядом с чьим-то огородом, зацепилась за тын, оставила на нем клок рубахи, и снова запуталась в траве, поняла, что не знаю этих задов, тропинка убежала прочь, и по ней, обгоняя меня, неслись твари и прижимали меня к заборам. Я метнулась быстрее, тварь скакнула, я врезалась в нее, получила твердым в живот, отшатнулась, меня что-то не пустило, я дернулась еще — и снялась с обнаженного клинка, как шапка с вешалкиного рога. Твари окружали, а я глядела на измазанное красным железо и деревянно трогала живот, а потом вдруг прошиб пот, затошнило и подломились ноги, и рядом со мной рухнула вдруг тварь, а другая навалилась мне поперек ног, а ноги не слушались от боли, которая накатила и сожрала меня всю, застила глаза белым огнем.