— Да. И тот, кто служил вам проводником, тоже ушел, пока вы спали.

— Правда? Я этого не знал, сэр.

— Я знаю. Он ушел по моему совету. Я решил, что так будет лучше. — Что-то в тоне командира заставило юношу промолчать.

На площадке появилось еще несколько Учителей, и разговор прекратился. Люди молча смотрели на них. Один из Учителей остановился возле люка и заговорил:

— Сейчас мы будем проверять, как закрываются двери. Они расположены в глубине туннеля, так как нам желательно, чтобы, когда наступит горячий сезон, лед заполнил пещеры верхнего уровня. Не хотите ли пойти с нами и посмотреть на эту процедуру?

— Погодите! Дар Лан Ан обещал, что увидится со мной перед тем, как закроются двери! Где он?

— Он уже идет. Иди с нами, и ты встретишь его в туннеле. Я вижу, его планер готов к отлету.

Учитель замолчал и повернулся, чтобы идти, и люди последовали за ним; Бёрк смотрел на ошеломленного Крюгера, лицо его выражало что-то похожее на жалость.

Двери находились примерно в трехстах ярдах от входа в туннель. Учитель не обманул. Дар Лан Ан действительно ждал там.

— Привет, Нильс! — крикнул он. — Прости, что я так задержался. Дел было много, поверь мне!

— Дар, не может быть, чтобы ты успел… Но Учитель сказал…

— Конечно, я успел. Так было надо. Пойдем наверх, я хочу осмотреть мой планер. Или ты предпочитаешь поглядеть, как будут закрывать двери?

— Но их еще нельзя закрывать! Не может быть, чтобы ты рассказал им все, что узнал от нас! Ты должен остаться и быть Учителем следующего поколения!

Маленький абориген помолчал, затем тихо сказал:

— Пойдем со мною, Нильс. Возможно, я поступил не так, как следовало, но дело сделано. Попробую объяснить тебе.

Он показал рукой на выход из туннеля, и юноша молча повиновался, не спуская глаз со своего друга. Дар начал говорить на ходу. Бёрк посмотрел им вслед и покачал головой.

— Нильс, я не смог. Я думал о том, что ты сказал, и, когда я впервые начал учиться у вас, я собирался сделать так, как ты предлагаешь. Правда, это не очень было мне по душе, но я считал, что таков мой долг. Затем я поселился с тобой и с твоим народом, и… и я продолжал учиться. Астрономии, геологии, биологии, археологии, математике — всему, всем наукам, которые были представлены специалистами в твоей группе. И всего этого было слишком много.

— Слишком много для тебя, чтобы запомнить? — Крюгер остановился, и на секунду удивление затмило его горе.

— Нет, не слишком много, чтобы запомнить, но слишком много, чтобы правильно усвоить. Я мог бы остаться внизу и диктовать книгу за книгой, рассказывая, что вы делали и что вы говорили, но что толку из того, что я понял большую часть этого? Мой народ все равно бы не понял. Есть нечто, в чем он нуждается гораздо больше, и постепенно я понял, что это. Метод, Нильс. Сам подход твоего народа к проблемам — воображение и эксперимент. Вот чему должен научиться мой народ, вот что я должен был ему показать. В конце концов, наши проблемы совершенно иные, чем ваши; и мы должны решить их сами. Конечно, факты тоже очень важны, но их я старался приводить не слишком много. Так, кое-какие сведения из различных областей, чтобы они иногда могли проверить правильность ответов.

— Значит, это я виноват, что так получилось! Я ведь нарочно заваливал тебя знаниями, чтобы ты не успел управиться с передачей их до срока твоей смерти!

— Нет. Ты не виноват, если это вообще можно называть виной. Ты показал мне, — правда, косвенным образом — именно то, в чем мы нуждаемся. Я искал предлога избежать жизни в Крепости; если тебе угодно считать, что ты дал мне этот предлог, пусть будет так… и спасибо тебе.

Он замолк. Они уже вышли на площадку, и Дар без лишних слов принялся проверять готовность планера к отлету.

— Но… может быть, ты тогда останешься с нами? Зачем тебе возвращаться в Кварр и… и… — Крюгер не мог заставить себя закончить фразу.

Дар оторвался от работы и пристально поглядел на него. Секунду-другую казалось, что он колеблется; затем он покачал головой — знак отрицания, которому он научился у Крюгера.

— Нет, из этого ничего не выйдет. Мне кажется, я понимаю твои чувства, друг Нильс, и мне тоже как-то жаль расставаться с тобой, но… разве ты пошел бы со мной?

Он почти улыбался, задавая этот вопрос. Крюгер молчал.

— Конечно, ты бы не пошел. Ты бы не смог пойти. Ты ведь считаешь, что жить тебе еще долго, хотя и не знаешь, сколько именно. — Он стиснул руку Крюгера своей маленькой когтистой рукой. — Нильс, через много лет здесь будет много народу, который является частичками меня. Меня уже не будет, но ты, возможно, вернешься сюда. Может быть, благодаря тому что сделали мы с тобой, некоторые мои потомки станут учеными и научатся, как заслужить уважение, а не презрение «горячей» расы, заложат основание цивилизации, которая со временем сравнится с вашей. Мне хочется думать, что ты им поможешь.

Он вскочил в планер и, не дав юноше сказать ни слова, нажал рычаг запуска.

Крюгер смотрел вслед маленькому самолетику, пока он не исчез из виду. А исчез он очень быстро, потому что глаза Нильса видели хуже, чем обычно. Но он еще долго стоял и смотрел в ту сторону, куда улетел Дар, и наконец пробормотал:

— Я помогу им.

И он повернулся, когда из туннеля донесся тяжкий стук закрывающихся дверей.

Я уложил на полки папки с протоколами опытов, запер шкаф, повесил ключ на гвоздь и подошел к двери. Шаги гулко разносились в тишине. Взявшись за ручку, я замер: послышался легкий поспешный шелест.

«Крыса, — промелькнуло у меня в голове. — Удрала из клетки? Глупости, это невозможно».

Лабиринт, расставленный на столах, я мог охватить одним взглядом. Извилистые коридорчики под стеклянной крышкой были пусты. Очевидно, мне показалось. Однако я не двигался с места. Снова шорох у окна. Отчетливый стук коготков. Обернувшись, я быстро присел и заглянул под столы. Ничего. Опять шорох, на сей раз с другой стороны. Я подскочил к печке. Сзади до меня донесся шорох. Застыв на месте, я медленно повернул голову и краем глаза оглядел комнату. Было светло и тихо. Но вот снова шорох, еще и еще — уже с противоположной стороны. Я рывком раздвинул столы. Ничего. А совсем рядом со мной нахальная возня, треск разгрызаемого дерева. Неподвижный, как изваяние, я осматривал комнату. Ничего. И вдруг три-четыре резких шороха, возня под столами. Меня передернуло от отвращения.

«Уж не боишься ли ты крыс?» — упрекнул я себя.

От шкафчика, который я только что запер, донеслось энергичное царапание. Я подскочил к дверцам — за ними что-то металось, мягко билось, трепетало. Дернул замок… и прямо мне на грудь упал серый клубок. Охваченный ужасом, задыхаясь, чувствуя отвратительный комок в горле, я сделал такое усилие, будто свалил с себя каменную плиту… и проснулся.

В автомобиле было темно. В зеленоватом свечении циферблатов едва виднелся профиль Роберта. Он сидел, небрежно откинувшись назад и скрестив руки на руле, — где-то подсмотрел эту позу, не иначе как у какого-нибудь лихого шофера.

— Ну, что там с тобой? Не сидится? Уже подъезжаем.

— Душно в этой коробке, — буркнул я, опустив стекло и подставляя лицо резкому ветру. Тьма летела назад, только полоска шоссе перед нами стремительно плясала в свете фар.

Поворот, другой — снопы света пробивали длинные коридоры между стволами высоких сосен. Словно белые призраки, выскакивали из мрака и исчезали дорожные столбики. Неожиданно асфальт кончился. «Шевроле» подпрыгнул на выбоинах и, танцуя, помчался по узкой лесной дороге; мне все время казалось, что мы вот-вот налетим на какой-нибудь невыкорчеванный пень. Но я молчал. Лес перед нами поредел, вскоре деревья расступились — мы были на месте. Как я и ожидал, Роберт не сбавил скорости на краю поляны и со скрежетом затормозил у самой палатки, едва видневшейся в темноте. Передними колесами машина чуть не уперлась в колышки, к которым были привязаны растяжки. Я хотел было выругать Роберта за глупое ухарство, но вспомнил, что это наш последний вечер.