В Олбани на почте Роберта ожидало известие, что через два дня он должен явиться в редакцию. Ровно столько времени требовалось на то, чтобы покрыть без малого тысячу километров, отделяющих наш лагерь от Оттавы: до Олбани автомобилем, потом пароходом и снова по автостраде. Роберт предложил мне остаться на берегу озера одному до конца сентября, как мы ранее планировали, но я, разумеется, отказался.

Сразу же за городом, выезжая в сумерках на автостраду, мы переехали зайца. Не считая форелей, это был наш единственный охотничий трофей. Мы прихватили его с собой и теперь принялись готовить ужин. Заяц был старый и, вероятно, поэтому огнеупорный; справиться с ним удалось только около полуночи. Единоборство с малосъедобным жарким несколько развеяло наше похоронное настроение; этому способствовало и пиво, припрятанное в багажнике до «особого случая». Мы решили, что сейчас именно такой случай. Роберт вдруг вспомнил о привезенных из города газетах и пошел к машине. Догорающий костер почти не давал света, поэтому Роберт включил фару.

— Погаси! — крикнул я.

— Сейчас, — ответил он, разворачивая газету.

— Нет, брат, ты не создан для уединения, — сказал я, раскуривая трубку. — Горожанин несчастный!

— Ладно, лучше послушай. Роберт склонился над газетой.

— Помнишь метеорит, о котором писали на прошлой неделе? Так вот — он снова показался.

— Чепуха.

— Да нет, ты только послушай: «…сегодня рано утром — это вчерашняя газета — он в третий раз приблизился к Земле и, входя в верхние слои атмосферы, раскалился добела, после чего начал гаснуть и исчез. На пресс-конференции в Торонто профессор Мерривезер из местной астрономической обсерватории опроверг версию, распространяемую американскими газетами, будто это небесное тело — не что иное, как космический корабль, облетающий нашу планету перед посадкой. По словам профессора, это захваченный земным притяжением метеорит, который стал спутником и обращается вокруг Земли по эллиптической орбите. На вопрос нашего корреспондента, следует ли считаться с возможностью падения метеорита на Землю, профессор Мерривезер ответил, что это не исключено, поскольку с каждым оборотом, приближаясь к Земле, метеорит подвергается торможению вследствие трения о воздух. Этой проблемой занимаются многие обсерватории, и, надо надеяться, в ближайшее время ее удастся решить…» А во г газеты из Штатов, трехдневной давности. Ну, они там изощряются: «Космический звездолет приближается», «Речь неизвестных существ будет переводить электронный мозг», «Гости из космоса»… Ну-ну, — сокрушенно вздохнул Роберт, — а я тут сижу в лесу.

— Все это глупые басни, — сказал я. — Гаси-ка свет и выкинь эту муть.

— Ну ладно, сказке конец…

В полумраке Роберт вернулся к костру, который к тому времени превратился в груду красных углей, подбросил веток, а когда они занялись, уселся на траву и вполголоса произнес:

— А может, это и в самом деле был звездолет… Ну что тут смешного?

— Так и знал, что не уймешься.

— Эх ты, психолог, — проворчал Роберт, пошевелив веткой костер, который словно в сердцах с треском выбросил снопы искр. — Почему это не может быть корабль? Скажи.

— И скажу. Где одеяло? Чертовски тянет от земли. Видно, к заморозкам. Так вот, дружище, за шесть тысяч лет существования земной цивилизации к нам не прибыл ни один космический корабль. Такое событие неизбежно нашло бы свое отражение в исторических хрониках. А об этом нигде ни слова. Вероятность какого-либо события можно оценивать по тому, как часто оно происходит, понятно? Большие метеориты падают на Землю регулярно — раз, а то и два в столетие. А кораблей не было… Поэтому вероятность того, что это огненное тело было ракетой, практически равна нулю.

— Ну хорошо… Но не станешь же ты отрицать, — Роберт оживился, — что существуют обитаемые планеты. Если не в нашей солнечной системе, то в других. Значит, рано или поздно какой-нибудь корабль к нам прилетит…

— Вполне возможно. Скажем, через два миллиона лет. А может, уже через сто тысяч. Как видишь, я не хочу тебя огорчать.

— Вот было бы здорово! — вслух размечтался Роберт. — Понимаешь, в этом вопросе мнения расходятся: одни считают, что контакт с иным разумом был бы для нас полезен, другие утверждают, что это положило бы начало «войне миров». Ты на чьей стороне?

— Ни на чьей. Это все равно что визит улиток к белкам, и результаты такие же: никаких! Невозможно преодолеть различия в структуре.

— Ты имеешь в виду — в структуре мозга?

— Не только. В структуре жизни вообще. Даже если бы они умели говорить — что вовсе не обязательно, — мы бы с ними не договорились…

— Но, может быть, со временем…

— Очень сомнительно,

— Почему?

— Мы, люди, — существа зрячие: большинство наших понятий выводится из зрительных, впечатлений. Их восприятия могут основываться совсем на другом принципе… Например, на обонянии А может быть, у них есть совершенно неведомые нам органы, улавливающие, скажем, химические свойства веществ. Откуда нам знать. Становится все холоднее. Подбрось-ка веток в огонь… Впрочем, дело даже не в различии восприятий, это в конце концов можно было бы и преодолеть. Но тогда мы убедились бы, что нам с ними просто не о чем говорить… Мы создаем и совершенствуем футляры — в них мы живем, ими укрываем тело, с их помощью перемещаемся с места на место… Кроме того, мы тратим уйму времени на питание и очищение наших тел, на определенные движения (я имею в виду спорт) — так вот, во всех этих вопросах мы не нашли бы с ними общего языка…

— Ну что ты мелешь, Карл! Не прилетят же они на Землю, чтобы поболтать с нами о моде или о спорте.

— А о чем же?

— Ну… об общих проблемах…

— Каких именно?

— Что ты меня экзаменуешь?! О науке, технике…

— Попробую доказать, что ты заблуждаешься Нет ли у тебя под рукой какого-нибудь прутика? Трубка засорилась. Спасибо. Итак, во-первых, их цивилизация может развиваться совершенно в ином направлении, чем наша, — в таком случае взаимопонимание вообще было бы чрезвычайно затруднено. Во-вторых, если даже предположить, что в ее основе, как и у нас, лежит постоянно совершенствуемая техника, то и тогда беседа вызвала бы неимоверные трудности. Мы до сих пор не способны преодолеть межзвездные пространства — не правда ли? — а они уже самим фактом своего появлении на Земле докажут, что могут это сделать. Следовательно, они будут превосходить нас, опережать как в технике, так и в науке, ибо одно неразрывно связано с другим. Вообрази теперь, что современный физик, какой-нибудь де Бройль или Лоуренс, встречает своего коллегу, жившего полтора или два столетия назад. Тот толкует о каких-то флогистонах, а наш современник говорит о космическом излучении, об атомах…

— Ну хорошо, но мы уже сегодня знаем об атомах, и немало.

— Согласен, но они-то могут знать куда больше, может, атом для них понятие устарелое, а может, они вообще обошлись без него и совсем иным путем решили проблему материи… Нет, вряд ли это были бы плодотворные контакты — даже в области точных наук. А в повседневных делах у нас и вовсе не нашлось бы с ними ничего общего. И коль скоро мы не сумеем понять друг друга, говоря о конкретных вещах, мы тем более не найдем общего языка в сфере обобщений, которые являются производными этих конкретных понятий. Разные планеты, разная физиология, разная интеллектуальная жизнь… Разве только… Впрочем, это фантазия…

— Что? Договаривай.

— Э, ничего. Мне пришло в голову, что с виду они могли бы походить на нас и все-таки представлять собой непонятный мир… — Я замолчал.

— Говори яснее.

— Речь идет о том, — объяснил я, выбивая трубку о камень, — что на Земле только человек достиг высшего уровня лиственного развития. В других условиях параллельно могли бы развиваться два различных вида разумных существ…

— И между ними возникла бы вражда — ты это имеешь в виду?

— Нет. Это все та же, земная, антропоцентрическая точка зрения. Ладно, оставим этот разговор. Скоро два, пора спать.