— И те же результаты. Нашли на баке…

— Черт побери, — сказал Гаввард, — это становится неприятным. Эти люди давно служат во флоте?..

— Трое всю кампанию… Остальные один год…

Сержант снова доложил:

— Мистер Казарин…

— Пусть войдет…

— Я мешаю? — спросил Томсон.

— Нет, можешь остаться… Мистер Казарин, я должен довести через ваше посредство до сведения вашей разведки, что она работает плохо…

Казарин спросил медленно:

— Что-нибудь случилось, сэр?..

— Ничего особенного… Но наши агенты сообщают о попытке агитировать среди моряков британского флота… Это в третий раз.

Глаза Казарина блеснули:

— Я доложу, сэр… Но ведь, кроме нашей разведки, имеется, если не ошибаюсь, британская разведка и она также ничего не может сделать?..

— Это не входит в вашу компетенцию, — сухо сказал Гаввард…

— Будет передано…

С минуту они молчали… Затем Гаввард сказал:

— Мистер Казарин, вы свободны…

Шпоры щелкнули: Казарин вышел… Томсон сказал:

— Энергичный малый…

— Хороший офицер, — коротко ответил Гаввард, занятый мыслями об агентах Маршана…

Он спросил:

— Сколько человек команды на «Адмирабле»?..

— Сто двадцать…

— Биографии всех известны?..

— Вполне… Можно положиться…

— Наверное?

— Да.

Томсон добавил, припоминая:

— Кроме… кроме двух…

— Кто такие?..

— Один индус… Другой ирландец…

— Как имена?..

— Индуса зовут Абиндра… Ирландец — О’Тайль… Карандаш полковника Гавварда аккуратно отметил на бумаге имена…

Затем он сказал:

— Я думаю, Томсон, надо удвоить караулы на судах…

— Сделано…

— Следить за подозрительными…

— Сделано…

Кулак полковника Гавварда стукнул по столу в третий раз.

— Будь я не Гаввард, мое имя хорошо известно во многих местах, если я не заставлю отозвать отсюда Маршана и не оставлю инициативы за нами… Годдем, моя двадцатилетняя служба тому порукой…

Томсон сказал, выпуская клуб дыма из трубки:

— Еще бы…

В шесть вечера Сергей Казарин заехал за Анной Ор, как было условлено: они должны были поехать кататься за город. Анна Ор была немного бледна, она сослалась на головную боль…

Глаза его были опущены, когда он сказал:

— На воздухе головная боль пройдет…

Его голос был ровен и спокоен…

Со стороны никогда нельзя было бы подумать, что эта пара людей, очень красивая черноглазая стройная женщина в нарядном манто светло палевого цвета, в широкой шляпе с нависшими над глазами полями и гусарский офицер, садящиеся в автомобиль, что эти люди были обуреваемы самыми противоположными мыслями…

Когда автомобиль вылетел на широкое шоссе за городом и, мягко покачивая, понес их в обагренную закатом даль, Анна Ор сказала почти ласково:

— Я, правда, не должна была поехать кататься…

— Вы ведь не заняты сегодня?..

— Съемки нет…

— А других дел тоже нет?..

— Почем знать…

Шофер дал гудок: навстречу ехал пикет, охрана побережья…

Мельком взглянув на всадников, исчезнувших в сумерках, Казарин сказал рассеянным голосом:

— Какие могут быть дела у киноактрисы?..

Заметив улыбку актрисы — он извинился.

— Простите, конечно…

Автомобиль мягко понесся по берегу моря… Слабый шум прибоя заставил Анну Ор повысить голос:

— Вы, конечно, про себя, подумали: кино, любовники. Но это не так просто…

Она искоса взглянула на своего спутника: он показался ей неожиданно постаревшим и усталым… Сквозь спокойное холодное выражение лица этого вылощенного гусарского офицера проступило, показалось актрисе, — какое-то чужое, никогда до сих не виденное лицо другого человека…

И голос был тоже чужой, голос ответивший мягко, почти грустно:

— Нам всем приходится много работать… Что делать: такая судьба, такая эпоха… О нас будут говорить: пушечное мясо истории… О нас будут писать…

Он прервал самого себя и прежний Казарин, спокойный, уверенный в себе и хладнокровный, наклонясь к Анне Ор, сказал, улыбаясь:

— Но, во всяком случае, любовные истории занимают у вас много времени… Этого вы не можете отрицать…

Она запротестовала, смеясь… Тот, чужой, который на мгновение выглянул из-под казаринской маски, взволновал ее странным, незнакомым волнением… Актрисе показалось, что на мгновение она прикоснулась к чему-то огромному и важному, к какой-то огромной, неведомой ей тайне, это прикосновение было почти реальным… Но длилось только один момент…

— Странный человек, — пронеслось в голове актрисы…

Они замолчали, покачиваясь в автомобиле, и отдались каждый своим мыслям…

Только две фразы были еще сказаны за все время прогулки…

Когда автомобиль въехал обратно в город и понесся по Пушкинской улице — Казарин кивнул на двухэтажный дом:

— Французское командование…

Анна Ор мельком взглянула на стоявших у ворот солдат в французских кепи…

Вторую фразу сказала она, когда Казарин помог ей выйти из автомобиля:

— Вы не должны дурно думать обо мне… Я…

Наклоняясь и целуя ее руку, Казарин сказал вполголоса:

— Я не думаю о вас дурно…

Он выпрямился и сказал:

— Ни о ком из нас нельзя думать дурно: мы все одинаковы…

Поднимаясь по лестнице, Анна Ор пыталась разгадать, что могли означать эти слова… Записка Маршана, найденная на столе в номере, отвлекла ее от этих мыслей:

— Прошу придти в девять в кабаре «Арлекин». Необходимо. М.

То, что всегда осторожный Маршан оставил ей записку, несколько удивило актрису… Она перечла записку, не нашла ничего нового и, спрятав в бювар, прилегла отдохнуть…

Лицо Казарина с тем неуловимым, странным выражением, которое промелькнуло перед ней, на один момент снова проплыло перед ее глазами… Она почувствовала странное, давно забытое ощущение…

— Кажется, я начинаю влюбляться, — подумала Анна Ор с усмешкой…

Внутренне она пожала плечами… Этой женщине, чьи обнаженные плечи смаковала на экране вся Европа, этой женщине, видевшей на своем веку больше любовников, чем ей было лет — показалось смешным и нелепым, что она может влюбиться…

— Но несомненно интересный человек, — попыталась она оправдаться перед самой собой…

И, все еще улыбаясь, подошла к зеркалу готовиться к вечеру в «Арлекине»…

Электрическая лампа осветила в зеркале два больших черных глаза с синевой под ними, прямые брови, матовую кожу лица и прекрасные, полные плечи и шею… Небрежно сбросив на спинку кресла белый пеньюар, Анна Ор внимательно осмотрела себя и то, что всегда заставляет женщину вздрогнуть в первый раз, то, что увидела Анна Ор, заставило вздрогнуть и ее: это была маленькая, едва заметная морщинка у губ, маленький, еще незаметный для посторонних глаз след многих бессонных ночей, след многих ночей, когда под утро, в холодном рассвете лезут в голову нелепые, незваные мысли: маленькая, едва заметная морщинка у губ…

Легкая дрожь пробежала по телу Анны Ор: это было напоминание о тридцати шести прожитых годах, первое напоминание о том времени, когда потухнут прекрасные, популярные в половине мира глаза и пожелтеют матовые смуглые плечи, заставляющие маслиться жирным блеском посетителей лож в кинотеатрах…

Совершенно неожиданно для себя самой Анна Ор опустила голову на мраморный подзеркальник и заплакала, вздрагивая голыми плечами и часто всхлипывая, как плачут дети…

Через час, кутаясь в соболий палантин, откинув назад голову с тугим, стянутым сзади узлом черных волос, с золотой лорнеткой у глаз она входила в шумный и пьяный зал «Арлекина», где за угловым столиком ее ждал полковник Маршан…

Лисье лицо Маршана было насторожено… Казалось, он нюхал воздух, чуя приближение врага… Он поднялся, встречая Анну Ор и, опустившись снова на стул, сказал тихо:

— Необходимо поговорить…

Анна Ор кивнула головой…

Маршан резко сказал лакею:

— Бутылку поммери, и не стойте возле столика, как привидение…

Его голос выдавал нервное напряжение…