Много пишется о приобщении Петра к бытовым приметам европейской цивилизации. Но, как мы уже видели, он приобщился не к бальным залам, не к парадному укладу европейских королевских и княжеских дворов. В Немецкой слободе, куда ввёл молодого Петра Алексеевича Лефорт, юноша усвоил живые и нечинные бюргерские, буржуазные нравы; первыми его европейцами были не герцоги и принцессы, но зажиточные ремесленники, их жёны и дочери. Сам Лефорт, учитель и сподвижник Петра, был, кстати, женевец, швейцарец, родом из одной из первых в мире республик. Вот какую Европу открывал для себя Пётр. И женщины здесь были не только для постели, но и для беседы, весёлой, а порою и серьёзной, для этого драгоценного понимания мужских забот, выраженного в участливом кивке, в нежности девичьей ладошки, коснувшейся твоей колючей щеки.
Известно, что первой европейской женщиной молодого Петра сделалась светловолосая красавица из Немецкой слободы — Анна Монс. О ней много написано, и по большей части — дурного. Историки, в частности, винят её в расторжении первого брака Петра. Хотя не была виновна эта девочка ни в характере Евдокии, ни в том, что Евдокия не сумела (или не решилась) переломить себя. Второе обвинение в адрес Анны (вероятно, более серьёзное) — она оказалась неверна Петру. Но как же это вышло? Какова была она и каков был он?
Пётр был человеком глубоких и сильных чувств, он был привязан к матери и младшей сестре Наталье, не забывал своего первого, детского ещё учителя Никиту Зотова, заботился обо всех, кто помогал ему и поддерживал. Надо было уж очень раздражить его политически, покуситься на главное и святое в его жизни — на его дело обустройства Российского государства; только тогда царь выходил из себя и обрушивал на виновных страшный гнев. Примером тому — трагедия старшего сына царя — Алексея Петровича, которого отец, судя по сохранившимся письмам, несомненно любил. И тем более любопытна опала, которой подверглась бедная Анна Монсова; ведь именно в отношениях с нею Пётр дал волю своим чувствам и наказал её не за какую-то политическую, но за личную измену. Не государству Российскому изменила девочка из Немецкой слободы в Москве, а ему, страстно и отчаянно влюблённому человеку.
Отчего же была эта измена?
Современники не столь дурно отзывались об Анне.
«Особа эта служила образцом женских совершенств: с необыкновенной красотой она соединяла самый пленительный характер, была чувствительна, но не прикидывалась страдалицей; имела самый обворожительный нрав, не возмущаемый капризами; не знала кокетства; пленяла мужчин, сама того не желая; была умна и в высшей степени добросердечна».
Очень трудно, впрочем, представить себе девицу или даму, которая почему-то совсем не желает «пленять мужчин», а они вот пленяются и пленяются... Но как бы то ни было, Анна проявила удивительную нерасчётливость. Может быть, она относилась к тем женщинам, для которых любовь — телом и душою — важнее самого лучшего жизнеустройства? Или всё было проще и кому-то необходимо было подставить к царю другую женщину? И кто же мог быть этот «кто-то»? Меншиков? Во всяком случае, Анна была обвинена в любви к саксонскому посланнику Кенигсеку, заточена вместе с сестрою Матрёной Балк в своём доме и все дарения царя были у неё отобраны. Спустя какое-то время наказание было смягчено. Матрёна была отпущена к мужу и впоследствии сумела понравиться второй супруге государя, Анна также была освобождена от заточения. Но если это была интрига, то интрига вполне удавшаяся. Рядом с царём явилась другая женщина. Анна то ли сдалась без дальнейшей борьбы, то ли полюбила снова, го ли спешила устроить свою жизнь, и вскоре уже была супругою саксонского посланника, барона Кейзерлинга. Но... и этот скоропостижно умирает. Падение Анны довершено. Брошенная и забытая, страдая лёгочной болезнью, она оказывается почти что в нищете. И едва ли у кого поднимется рука бросить в несчастную красавицу камнем за то, что она не вынесла одиночества и доверилась пленному шведскому капитану Миллеру. Но до самой смерти хранила она при себе портрет царя. Детей от Петра она не имела. Можно предположить, что мальчик и девочка, упоминаемые в письмах её матери, — дети Анны от Кейзерлинга.
Действительно ли Анна изменила Петру с Кенигсеком? Или всё это было одно лишь интриганство Меншикова, желавшего приблизить к царю свою ставленницу? Но любопытно, что же собой представляла ревность Петра? Ведь когда Марта Скавронская была ему представлена, она уже успела побывать мужнею женою и, если верить молве досужей, возлюбленной сподвижников царя — Боура и Меншикова. Меншиков-то и представил её государю. Или Петра не занимало её прошлое? Но всего вероятнее, восхождение будущей императрицы Екатерины I не было столь головокружительно-легендарным. Не была она бедною безродною крестьянской девочкой, не приводили её, пленницу, «в одной рубашке»; и к Петру она попала, вероятнее всего, не будучи любовницей ни Меншикова, ни Боура. Было ведь ещё одно лицо, имевшее сношения с Меншиковым и могущее иметь определённые выгоды от возвышения Марты. Лицо это было — умный и просвещённый пастор Глюк, в семье которого Марта была даже и не служанкой, но помощницей хозяйки и воспитательницей детей. Дальнейшая жизнь Екатерины при Петре также не показывала никакого буйного темперамента искательницы приключений. Нет, одна лишь верность и взаимная любовь...
От этого, второго брака родилось восьмеро детей Петра. Не желая разлучаться с мужем во время его многочисленных деловых и военных поездок, Екатерина отправлялась вслед за ним. При том на протяжении двенадцати лет брака была она почти ежегодно беременна. Дороги же были весьма дурно устроены, а экипажи были неудобными и тряскими. Пётр и желал видеть любимую жену при себе, и тревожился о её положении...
«Дай Боже, чтоб здрава проехали, в чём опасение имею о вашей непразности».
«Для Бога, чтоб я не желал вашей езды сюды, чего сама знаешь, что желаю — и лучше ехать, нежели печалиться. Только не мог удержаться, чтоб не написать, а ведаю, что не утерпишь, и которую дорогою поедешь — дай знать».
«Дай Боже, чтоб сие письмо вас уже разрешённых застало, чего в олтерации (то есть в тревоге душевной) своей и радости дожидаюсь по вся часы...»
Никто из современников не полагал Екатерину слабою здоровьем. Однако из восьми детей до совершенных лет дожили только две дочери — Анна и Елизавета. Крепким здоровьем отличался Ъ сам Пётр. И тогда причиной скорой смерти детей, возможно, являлись эти частые переезды, сырость и сквозняки во дворцах и домах, да и просто крайне великая тогда смертность малолетних и новорождённых.
Вот список детей Петра и Екатерины, обычно приводимый крайне редко: первой — в 1707 году — родилась дочь, соименница матери, тоже Екатерина, скончавшаяся уже в следующем году; судя по письму матери, девочка умерла при прорезывании зубов, чего не выдерживали в те времена, да и позднее, многие младенцы; но уже в год смерти первенца является новая дочь — Анна, и уже через год — в 1709 году — за ней следует Елизавет; в 1713 году родилась Мария, тогда же умершая; в 1714 году — Маргарита, также прожившая всего лишь год; однако на место её в 1715 году появляется долгожданный сын, названный по отцу Петром; этот мальчик — надежда отца и матери — прожил долее сестёр и умер в 1719 году четырёхлетним. Этого мальчика родители ласково звали Шишенькой. Когда он был совсем ещё мал, Екатерина писала Петру, отъехавшему во Францию, что будь супруг при ней, «то б новаго шишеньку зделала бы». На что был ответ: «Дай Бог, чтоб пророчество твоё сбылось». И всё это были не пустые слова. В 1717 году, во время длительной совместной заграничной поездки родился сын Павел, оказавшийся, впрочем, таким же недолговеким, как и первый Петров Павел, от Лопухиной, этот второй Павел умер через несколько дней после рождения. Но он не был последним ребёнком царской четы. В 1718 году появилась дочь Наталья, не намного пережившая отца, она ушла из жизни вскоре после его кончины, в 1725 году...
Как могли относиться к Екатерине, что называется, в народе? Уже в самом начале своих отношений с Петром она была крещена по православному обряду. Тогда-то Марта и получила имя Екатерины Алексеевны. Интересно, что крёстным отцом её был не кто иной, как царевич Алексей Петрович. Таким образом, правоверие царицы уже не могло вызывать сомнений. Но могло шокировать и вызывать нарекания её незнатное происхождение? Вероятнее всего, нет, не могло. Ведь по введённому Зоей-Софьей Палеолог на Руси обычаю царь мог взять в жёны любую красавицу (так водилось и у византийских императоров). Незнатного происхождения были последняя жена Грозного Марфа Нагих, жена первого Романова, Михаила Фёдоровича, Евдокия Стрешневых, да и мать Петра, Наталья Нарышкиных. Когда родичи цариц начинали особенно нагло заправлять у подножья трона, поднимался глухой ропот и припоминались (часто с большими преувеличениями) бедность и незнатность данного семейства. С Екатериной такое было также возможно. К тому были — как мы ещё увидим — основания...