Внезапно она с твёрдостию решала непременно обернуться и увидеть его. Она знала, что его сани назначены следовать тотчас за её санями. И подобное назначение уже само по себе являлось знаком... И уже толковали, перетолковывали, уже столь желанное, чаемое им определение «жених» обретало словно бы истинный вес, подлинную свою ценность, уже не было бросаемым вскользь и по сути не значащим ничего...

Но если он — «жених», тогда и она... Она — «невеста»!.. Уже истинная, настоящая невеста... Она всегда, сколько помнила себя, знала, что будет невестой. Обычаи женского круга первых Романовых уже были порушены. И она никогда не соотносила себя с тётушками Екатериной, Марфой, Федосьей Алексеевнами. Они были такими неуклюжими, такими старыми казались ей и не созданными для того, чтобы сделаться невестами. И даже tante[1] Наталия, младшая, любимая сестра отца, щегольски являвшаяся в голландских и немецких платьях, всё же принадлежала прошлому первых Романовых и никак, никак не могла сделаться невестой... А она, цесаревна Анна Петровна, она могла! Она должна была сделаться невестой. Всё об этом говорило, это предвещало. Для этого она должна была учиться усердно русскому, немецкому и французскому ученью. В это, в свадьбу, в жениха и невесту, она играла, переставляя нарядных нюрнбергских куколок, при всех частых переездах следовавших с нею в особливом сундучке…

Она твёрдо решила взглянуть на него... Но... он не должен был думать, будто она нарочно, будто он ей так уж интересен!.. Он всего лишь правитель маленького немецкого герцогства, к тому же... половина его земель захвачена... Кем? Датским королевством?.. Или менее половины?.. Что она слыхала обо всём этом?.. Она чуть нахмурила тёмные бровки... Нет, нет, отец не отдаст её, старшую дочь, за какого-нибудь незначительного правителя, у которого отнята половина владений!.. Стало быть, менее половины?.. Или всё это — сплетни, пустые толки и не отнято ничего?.. Надо так повернуть голову и кинуть взгляд, чтобы он не подумал... Из всех детей её отца осталось трое — три дочери — она, Анна, сестра Елизавет и маленькая болезненная Наталья... Анна — самая старшая... У отца уже нет сыновей... Ах да, Петруша, сын брата Алексея, племянник... Но Алексей был перед смертию своей в немилости у отца... сказывали даже... Нет, нет, это невозможно, это клевета... просто был в немилости от своего непослушания... и умер... само собою сделалось... Во всех иных царствах престол наследуют сыновья либо внуки, племянники... иная царская отрасль...

Но Россия — особенное царство, не такое, как все другие! И отец её, Анны, особенный государь, не схожий с другими государями. Он может дозволить себе делать всё, что захочет! Сказывали, он в Париже выходил из отведённой ему резиденции и садился в первую попавшуюся карету, не разбирая чья. В молодости он отправился в Голландию и плотничал в порту, будто простой мастеровой. И поныне лучший отдых для отца — в мастерской за токарным станком, а токарь Андрей Нартов — первый приятель... Отец всё знает и может, всё книги читает, за всё берётся сам... И никакие деяния, никакое простое платье, никакой токарный станок не уронят императорского достоинства Его величества!.. И если отец пожелает... Он оставит корону и престол ей!.. Ведь он любит её... И ведь она непрестанно учится, все книги читает, как велено... Даже «Книгу Марсову, или Воинских дел» и «Истинный способ укрепления городов»... И «Юности честное зерцало», и «Книгу мироздания, или Мнение о небесно-земных глобусах» Христофора Гюйгенса она прочла... Усердна к чтению, как отец велит... А если и не всё понятно, и даже и ничего не понятно... Но, Господи, кому же понятно всё?!

Нет, она более не в силах примериваться — как повернуть голову да как неприметно для него глянуть... Головка вскинулась, глаза блеснули — чёрные, сияющие — озорством...

И тотчас поняла, что он уловил этот её взгляд... Ах, уже было всё равно!.. Щёки палил горячий румянец... Однако снова долу опустила глаза и более не поднимала...

Но он, Карл-Фридрих, герцог Шлезвиг-Гольштайн-Готторпский, восемнадцати лет, успел уловить — на лету схватил этот быстрый взгляд... Сани его также были сделаны в виде большой лодки, и на переднем конце приделан был большой резной вызолоченный лев с мечом в правой лапе, а сзади, у кормы, высилась резная же, посеребрённая фигура Паллады — древней богини мудрости и воинской доблести. Кроме герцога и его свиты в санях поместились и музыканты. Настоящие скрипачи и флейтисты. Герцог охотник был до музыки. И знал уже, что и она, принцесса, до музыки охоча... И, уловив этот чудный взгляд, подал поспешно знак своим музыкантам — играть, играть, играть...

Вслед за герцогскими санями показалась ладья с вымпелом из голубой тафты, украшенным золотыми виноградными кистями. В этой ладье сидели послы иностранных государств, облачённые в голубые шёлковые маскарадные плащи — домино. Далее, на плоской лодке, раскинута была палатка красного сукна — это ехали служители двора герцога Голштинского (так звали его при русском дворе — «герцог Голштинский»). А на головах служителей широкополые были шляпы с пышными перьями.

И всякий раз, когда выпаливали из пушек на императорском корабле, откликались пять малых пушек с корабля валахского выходца Кантемира. Одетый в великолепный турецкий наряд, восседал Дмитрий Кантемир на бархатных подушках, под белым тафтяным балдахином. Вокруг теснилась свита в турецких же кафтанах и в чалмах, а один из чалмоносцев ехал возле саней на осле...

Более шести десятков саней, влекомые лошадьми бесчисленными, следовали маскарадным поездом. Десять гвардейских офицеров разъезжали верхами вдоль поезда, надзирая по приказанию государя за порядком. Одежды и затеи пестры были и разнообразны. В последних больших санях, сделанных наподобие повозки, сидели слуги князь-папы в длинных красных кафтанах и высоких, заострённых кверху шапках. Замыкали поезд малые санки вице-маршала маскарада, генерала Матюшкина, одетого также немецким градоначальником — бургомистром.

На Тверской улице воздвигнута была богатым купцом Строгановым триумфальная арка и построен им же особливый дом для приёма и угощения участников маскарада. Затем поезд сделал два круга по Красной площади. И было уже совсем темно, когда от императорского дворца стали разъезжаться сани по домам. Однако на следующий день государь порешил маскарадное шествие повторить...

Маскарадное шествие и другие всевозможные празднества устроены были по случаю долгожданного заключения Ништадтского мира...

Российское государство наконец-то на равных вмешивалось в европейскую политику, диктовало свои условия, отчаянно и усердно отстаивало свои права на спорные северные земли.

Север, Балтика... То самое «Dahin!» — «Туда!» И время благоприятствовало России, поворачивало благоприятно обстоятельства... Эстляндские, лифляндские земли — давние владения средневековых рыцарских орденов — Тевтонского, Ливонского, и вот уже двести лет были вроде как ничьи; борьба — кому владеть — всё ещё велась, а началась ведь ещё когда — при грозном государе, при Иване Васильевиче, последнем сильном Рюриковиче на русском престоле. И ныне — борьба всё ещё велась... Шведское и Датское королевства, немецкие герцогства — все были слабее России... Но Пруссия, однако... Балтика, земли, населённые племенами финнов и карелов, — всему этому судьба — завоевание. Но кем будет завоёвано? России надобно было спешить. Немецкие, шведские руки тянулись... Надобно было спешить... Балтика — северное море...

Некогда с Севера пришли родоначальники первой русской княжеской династии — Рюриковичей. На Севере некогда стояли русские сильные города — Ладога, Псков, Новгород... Сильные города, взрастившие сильных, независимых людей, — республики русского средневековья, задолго до республик Западной Европы... С XIII по XVI век — четыреста лет — ломали князья русский Север. Иван Грозный, первый русский князь, провозгласивший себя царём, сломал, сгубил Новгород...