Но России без Севера, без северного моря — не быть сильным государством. И при Петре началось новое покорение, завоевание Севера. Заход с иной стороны. И уже новый, новооснованный город должен был сделаться стражем и вратами русского Севера — город Петра...

И Ништадтский мир... одна из первых побед... уже и не оружия, а дипломатии, новой дипломатии... В обеих столицах, в старой Москве и в новом Петербурге, на устах имена дипломатов российских — Головкина, Шафирова, Андрея Ивановича Остермана. Этот последний, вице-канцлер, искусный политик, уже почитался лучшим в Европе дипломатом. Заключение Ништадтского мира, столь выгодного для России, Пётр оценил. Всё Андрею Ивановичу (прежде — Хайнриху Остерману), всё — баронское достоинство, деньги, ордена, деревни, супруга Марфа Ивановна из рода Стрешневых. А ведь Стрешневы не какие-нибудь Простопятовы! Из Стрешневых — Евдокия, родная бабка Петра, жена первого Романова, Михаила Фёдоровича... Ништадтский мир...

Долог был к нему путь, выдалась тяжёлой шведская война. Но движение шло. Сыну Алексею Пётр писал в 1715 году: «...мы от тьмы к свету вышли и прежде незнамые в свете ныне почитаемы стали». В 1717 году начались в Голландии предварительные переговоры о мире со Швецией, был назначен конгресс на Аландских островах... И наконец был заключён мир между Россией и Швецией. Мирный договор был подписан в городе Ништадте, в двадцати четырёх статьях договора подведены были итоги Северной войны, и — самое важное для России — Балтика! За Россией было закреплено побережье Балтийского моря...

Двадцать один год продлилась эта Северная война. Начата она была ещё старой Московией, а завершена — новой Российской империей. Рядом с Европой Западной явилась Европа Восточная — соперница и союзница...

В конце лета 1721 года Пётр отправился морем в Выборг. Но у Лисьего Носа догнал государя курьер Обрезков и объявил радостную весть: получено было донесение от Брюса и Остермана — мирный договор подписан! Тотчас Пётр приказал повернуть яхту назад, плыть в Петербург. Трубачу приказано было трубить, и палили немолчно три корабельные пушки. К Троицкой пристани сбирались поспешно люди. Стоя на палубе, высокорослый государь махал фуляровым платком и громко кричал:

   — Мир! Мир!

И раздались ответные крики восторга. Государь приказал, чтобы палили пушки Петропавловской крепости и Адмиралтейства, по городу были разосланы герольды — объявлять о свершившемся великом и радостном событии. Государь в сопровождении собравшегося народа и вельмож направился в Троицкий собор, где велено было служить благодарственный молебен. На Троицкой площади меж тем спешно сколачивали помост, ставили бочки с вином и пивом. Явилось множество народа. По окончании молебна государь, взошедши на помост, произнёс краткую речь:

   — Здравствуйте и благодарите Бога, православные, что толикую долговременную войну, которая продолжалась двадцать один год, всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швецией счастливый, вечный мир!..

Пётр зачерпнул из бочки вино ковшом, повторил: «Здравствуйте, православные!» — и выпил одним духом. Утёр ладонью длинные усы... Народ кричит:

   — Ура! Да здравствует государь!

Многие плачут. Пётр стоит со слезами на глазах...

С двадцать второго октября должны были начаться празднества. К этому времени воротятся в Петербург войска. А накануне первого дня праздничного Пётр, приехав в Сенат, объявил прощение преступникам всем, кроме убийц, и освобождение государственных должников и сложение недоимки, накопившейся с начала войны. И всё это — в знак благодарности за милость Божию... По отбытии же государя было принято в Сенате решение поднести ему титул Императора, Отца Отечества и Великого. Сенаторы объявили своё решение Святейшему синоду, вполне сие решение одобрившему. Сенаторы отправились к государю и вручили ему своё Постановление, подписанное: графом Головкиным, графом Апраксиным, князем Голицыным, бароном Шафировым, Александром Меншиковым, князем Долгоруковым, Петром Толстым, князем Дмитрием Кантемиром и Андреем Матвеевым. Российское государство преображалось в империю Всероссийскую. И стоит здесь рассказать об этом более подробно, да и привести содержание этого Постановления, потому что оно важно было для всех: для государя и его супруги, для обеих их дочерей, девочек Анны и Елизавет, ещё прикреплявших к платьям крылышки в знак невинности своей, для Андрея Ивановича Остермана, окончившего дни свои в ссылке северной, вследствие того, что самая эта Елизавет, уже возрастная тридцатилетняя девица, по восшествии своём на российский императорский престол не осталась Андреем Ивановичем довольна; и для бесчисленных русских тёзок Андрея Ивановича, преобразившихся отныне в подданных великой империи... И это осознание себя — пусть гонимыми, пусть ничтожными, но частицами великой империи — отныне было всегда!..

Итак — Постановление:

«Всемилостивейший государь! Понеже труды Вашего величества в произведении нашего отечества и подданного Вашего всероссийского народа всему свету известны, того ради, хотя мы ведаем, что Вашему величеству, яко самодержцу, вся принадлежит, однако ж в показание и знак нашего истинного признания, что весь подданный Ваш народ ничем иным, кроме единых Ваших неусыпных попечений и трудов об оном и с ущербом дражайшего здравия Вашего положенных, на такую степень благополучия и славы в свете произведён есть, помыслили мы, с прикладу древних, особливо же римского и греческого народа, дерзновение воспринять, — в день торжества и объявления заключённого оными Вашего величества трудами всей России столь славного и благополучного мира, по пропитании трактата оного в церкви, по нашем всеподданнейшем благодарении за исходатайствование оного мира, принесть своё прошение к Вам публично, дабы изволили принять от нас, яко от верных своих подданных, в благодарение титул Отца Отечества, Императора Всероссийского, Петра Великого, как обыкновенно от римского сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены и на статутах для памяти в вечные роды подписываны. Святейший синод в том с нами согласен, и тако токмо ожидаем обще от Вашего величества милостивого нам невозбранения».

Двадцать второго октября сам государь, вся царская фамилия, вельможи и приближённые выстояли торжественную службу — обедню в Троицком соборе. По окончании службы зачитан был с амвона мирный трактат-договор. Феофан Прокопович[2], архиепископ новгородский, произнёс красноречивую проповедь, в коей изобразил все труды, мудрые распоряжения и благодеяния государевы на пользу и во благо подданных. В заключение же проповеди архиепископ призвал воздать монарху дань признательности, коя была бы достойна увековечить достопамятный день.

Из толпы вельмож тотчас выдвинулись сенаторы во главе с канцлером, графом Головкиным, произнёсшим также парадную речь и молившим государя принять титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского…

   — Виват, виват, виват Пётр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!..

Стены храма огласились троекратным «виват», и народ, столпившийся у церкви, подхватил. Застучали в литавры, забили в барабаны, поплыл мощный колокольный звон. Загрохотала пушечная пальба — салютовали Петропавловская крепость, Адмиралтейство, флот. Грохотом ружейным откликнулись ружья двадцати полков, парадно выстроенных на Троицкой площади. И когда смолкло всё, зазвучал взволнованный голос государя:

   — Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением сего мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостью благодарить, Однако же, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который нам Бог перед очьми кладёт, как внутрь, так и вне, отчего облегчён будет народ.

Этот имперский манифест, оказалось, можно было произносить и не так уж сильно изменяя стиль и словеса, и можно было произносить на протяжении почти половины тысячелетия, завершая (а то и начиная) каждую имперскую войну. Государство должно было быть великим, народ — бедным, несвободным, униженным и гордым. Впрочем, это одна из самых действенных моделей великого государства...