Рядом хрустнула ветка, мужики обернулись на звук и увидели прятавшегося за деревом Феофила. Он важно вышел из-за ствола и наставил на незнакомца свою суковатую палку:

   — Ты кто таков?

   — Матвей, раб Божий.

   — А почему по монастырскому лесу шляешься?

   — Думал, в нём воздух чище, да, вижу, ошибся.

   — Ошибся... — не понял Феофил. — За ошибки платить надо. Да что с тебя взять, разве поясок.

   — А пива холодного не хочешь?

Маленькие глазки Феофила жадно пыхнули.

   — У пристани шинок есть, пробегись, нацедят.

Феофил вмиг сделался красным.

   — Ах ты, змеиный потрох! — прохрипел он. — Издёвки строить вздумал, крамольные речи против святых отцов разводишь, да я тебя!.. Вяжите его!

Артельные не двинулись с места.

   — Опять наш петушок не то скукарекал! — хмыкнул Данилка.

   — И вы бунтовать?!

Феофил с неожиданной прытью ткнул своей палкой Данилку так, что тот отлетел на сажень, замахнулся на Матвея и уже готов был обрушить на него удар, как вдруг почувствовал, что его руку словно сжали железными клещами.

   — Умерь-ка свою буесть, чернец! — услышал он голос Семёна.

   — Ты-ы-ы! — выдохнул Феофил, дёрнулся, затих на мгновение и в бессильной злобе плюнул туда, наверх, где маячило ненавистное ему лицо.

Семён схватил Феофила за шиворот, приподнял и подержал, словно раздумывая, что ему делать с этаким добром, широко размахнулся... Багровое лицо Феофила враз посерело от страха, на Семёна пахнуло тошнотворным запахом сивухи и ещё чем-то, донельзя гадким. Он скривился от отвращения, задержал свой размах и неожиданно для всех привесил монаха к обломанной ветке стоявшего рядом дерева. В этом странном и нелепом виде, с трепыхающимися руками и ногами, Феофил напоминал большого чёрного паука. Семён обтёр руки о траву и, не оглядываясь, пошёл в лесную чащу. Матвей поспешил за ним.

   — Снять, что ли? — почесал голову Архип.

   — Пускай охолонет маленько, — откликнулся Данилка. — Сам же только что говорил: не всяка шишка полная, а висит. Правда, такой пустой шишки отродясь ещё не было...

Семён шёл, не замечая хлеставших его ветвей. Он уже далеко углубился в лесную чащобу, когда услышал окрик догонявшего его Матвея.

   — Цего тебе? — хмуро обернулся Семён.

   — Да постой ты!.. — У запыхавшегося Матвея перехватило дыхание. — Куда спешишь?

   — А куды глаза глядят, лишь бы рожи той мерзкой не видеть.

   — Остынь, парень, маленько. Гнев, он плохой попутчик. Что делать думаешь?

   — До холодов как-нибудь перебьюсь, а там в обозные наймусь — и подальше куда.

   — К Москве, значит, шагаешь. Только зря через глухомань, здесь недалеко тропа хожая: и идти удобно, и глаголить можно. Я тут допрежде бывал, места знакомые. Сперва охотнички ту тропу вытоптали, а потом и сам великий князь со своей дружиною.

   — Поцто?

   — А он недалече дом свой загородный обосновал, вот и заглядывает иногда.

   — Ты его видел?

   — Да как тебя самого.

   — Лют, говорят, больно.

   — Не лют, а строг. На государстве нельзя без строгости. Государь без грозы — что конь без узды. Разумом светел и книгам учен, не в пример иным прежним князьям. Опять же время такое, что врагов не токмо силою, но и мудростью побеждать надобно.

   — Нас-то, новгородских, не мудростью, силою взял.

   — Порой и умного выпороть не мешает...

Матвей внезапно остановился, прислушался:

   — Скачет кто-то, и не один. Может, люди служилые, а может, и лихие, потому поберечься нужно.

Постепенно нарастающий конский топот внезапно растворился в разноголосом шуме битвы: в ржании коней, лязганий стали, вскриках и брани.

   — Цего это мы, как зайцы, уши пригнули? — вскинулся Семён.

   — Куда ты? — вцепился в него Матвей. — С голыми руками-то?

Но Семён решительно стряхнул его и поспешил на шум битвы. Матвей неохотно потянулся за ним. Шум впереди стих так же неожиданно, как и начался. Перед ними открылась небольшая полянка, заваленная конскими и людскими телами. По полянке бродил высокий, богато одетый человек, который пристально всматривался в лежащие тела. При виде его Семён вздрогнул и радостно прошептал:

   — Сыскался, голубцик!

   — Знакомый, что ли? — тихо спросил Матвей.

   — Знакомый, Яшка Селезнёв. Скоро есцо больше познаёмся, весь род их змеиный изведу.

   — Не его ли братцу голову на Шелони срубили?

   — Евонному, а Яшку мне Господь оставил.

   — Чего богохульствуешь? — начал было Матвей, но, поглядев на искажённое яростью лицо Семёна, замолчал и стал следить за высоким человеком.

Тот наклонился над одним из лежавших, потом присел над ним. Из леса, с той стороны полянки, что-то спросили, и Селезнёв, повернув голову, отрывисто бросил:

   — Нет ещё!

В это время в солнечных лучах ослепительно сверкнула быстрая сталь, и высокий, нелепо раскинув руки, стал валиться на землю.

   — М-м-м, — громко простонал Семён, — опять ушёл, гад!

Он бросился вперёд, поднимая на ходу тяжёлую суковатую палку. С противоположной стороны полянки выскочили несколько человек и кинулись ему навстречу. Медлительный на вид и малоповоротливый, Семён приближался к ним с неожиданной стремительностью. Миг — и первый, не успев взмахнуть своей сабелькой, уже лежал с разбитой головой. Другие отпрянули в ужасе назад, в спасительную глубину чащи. Ещё через мгновение по лесу прокатился дикий свист — это Матвей решил помочь своему неожиданному попутчику.

   — Эге-гей! — кричал он. — Заходи слева, бери их в кольцо! — И снова оглушительно свистел. Его крики и свист полетели во все стороны, увязая в мохнатых дебрях и отражаясь от гулких опушек. Лес зашумел разными голосами, будто желая обмануть кого-то своей многолюдностью, и там, по другую сторону полянки, не выдержали: треск сучьев и шум ветвей говорили об их поспешном бегстве.

   — Ату!.. Ату!.. — кричали им вдогонку Семён и Матвей, радостные от счастливого для них исхода негаданной стычки.

Первым опомнился Матвей. Он быстро подбежал к месту только что свершившегося убийства.

Человек, лежавший под телом Селезнёва, ещё подавал признаки жизни. Оглоушенный и разбитый падением с лошади, он пришёл в себя, когда его переворачивал Селезнёв, и, собрав последние силы, ударил того ножом. Это были, верно, последние силы. С трудом открыв глаза, он посмотрел на склонившегося Матвея и чуть слышно прошептал:

   — Упреди государя... Он у Паисия в церкви... От Пенькова Сеньки — скажи...

Матвей быстро выпрямился и бросил Семёну:

   — Присмотри за ним да за знакомцем своим, а я навстречу государю подамся. Схоронись с ними в лесу и жди меня тут.

Он быстро побежал по полянке, перепрыгивая через лежавшие тела. Там, в дальнем углу, на который выходила лесная дорога, сбились в кучу несколько лошадей. Матвей поймал одну из них, легко вскинул своё тело в седло и тотчас же скрылся в лесной чаще. Вскоре он уже подъезжал к церкви Всех Святых на Кулишках, где великий князь прощался с отцом Паисием.

   — Здесь государь? — кинулся он к одному из дружинников.

   — А зачем тебе это знать? — подозрительно спросил тот.

   — Дело спешное, веди до старшого.

   — Это ещё можно. Слышь, Василий, — крикнул он в глубину двора, — тут со спешным делом прибегли!

Стремянный великого князя не спеша вышел из тени и презрительно оглядел Матвея. Потянулся и зевнул; чего, дескать, надо?

   — Нет ничего страшнее ленивых и глупых охранников, — спокойно сказал Матвей, — не уподобляйся им и отведи меня к государю по спешному делу.

Василий поначалу даже оторопел от таких слов невзрачного холопа. Однако оторопь продолжалась недолго. Он быстро направился к Матвею, на ходу доставая плётку из-за пояса, и проговорил, как прорубил:

   — Сначала — плеть. Опосля острастки — дело. Будешь знать!

   — Не выказывал бы ты свою дурость, когда дело о государской жизни идёт! — возвысил голос Матвей и, приблизившись к Василию, сказал уже тише в его распалённые гневом глаза: — Там, в лесу, людей ваших поубивали, Сенька Пеньков послал упредить.