Поезд прибыл в Цюрих в девять утра. Александра вышла на привокзальную площадь и огляделась. Перед ней размеренно текла жизнь незнакомого города. По тротуарам неторопливо двигались пешеходы, звенели трамваи, лошади, запряжённые в изящные экипажи, гулко постукивали подковами о брусчатку мостовой. Светило тёплое августовское солнце.

Однако состояние тревоги не покидало Александру. Почему она бросила преданного мужа и четырёхлетнего сына? Чтобы оказаться в этом чужом городе? Господи, зачем? Вернуться! Купить обратный билет и сегодня же уехать в Петербург!.. Нет, сперва надо успокоиться, ещё раз всё как следует взвесить.

Она сдала вещи в камеру хранения и перешла площадь. Здесь начиналась улица роскошных магазинов — Банхофштрассе. Александра знала: в каком бы подавленном состоянии она ни находилась, прогулка по магазинам всегда успокаивала её. Причём для возвращения душевного равновесия совсем не обязательно было что-то покупать, достаточно лишь внимательно разглядывать витрины.

На Банхофштрассе были в основном часовые и ювелирные магазины. Здесь были представлены все знаменитые швейцарские фирмы. Такого выбора часов она никогда не видела. Александра взглянула на свои скромные позолоченные часики. Пять лет назад Владимир купил ей их со своего первого жалованья. Как они были счастливы, когда вместе выбирали ей часы в магазине Павла Бурэ на Невском, напротив Конюшенной улицы. Она вздохнула и, как бы отгоняя воспоминания, мотнула головой. Надо как можно меньше думать о прошлом. Может быть, в самом деле, купить себе новые часы в знак начала новой жизни? Ну вот хотя бы эти в изящном золотом корпусе с золотым браслетом, выполненным в современном стиле. Они так пойдут к её тонкой длинной руке. Сколько же они стоят на наши деньги? Примерно двести рублей. Как раз та сумма, что отец обещал ежемесячно давать на жизнь. Конечно, не дёшево, но в Петербурге они бы стоили в два раза дороже.

Через несколько минут Шура с сияющими глазами вышла из магазина фирмы «Омега». «Как всё-таки мало нужно человеку», — подумала она, стыдясь своего счастья. Да, она поступила правильно, решив приехать сюда. Здесь она будет бороться за счастье. Нет, не за своё. За счастье рабочего класса. Тех, кто своим трудом создаёт и эти часики с браслетом, и эти элегантные платья, облегающие рыхлые тела бюргерских жён, мужья которых ежедневно ласкают золотые слитки, выплавленные из крови, пота и слёз мирового пролетариата.

Цель для себя она выбрала чёткую и определённую — освобождение рабочего класса от ига капитала. Правда, путь к этой цели пока ещё не совсем ясен. Для этого она и приехала сюда, в Цюрих, чтобы глубоко изучить теорию социализма, а затем применить её на практике.

Нарядная Банхофштрассе резко оборвалась и перешла в тихую гладь Цюрихского озера. Торгашеская суета осталась позади, впереди был простор, чистое небо и новые горизонты. На набережной Лиммат Александра села в экипаж и велела извозчику гнать в университет. Надо было успеть сегодня же записаться на курс профессора Геркнера.

Без всяких трудностей Александра была зачислена на факультет экономики и статистики и стала сто тридцатой студенткой Цюрихского университета.

На следующий день она познакомилась с профессором Геркнером. Он оказался моложе, чем она ожидала: ему было меньше сорока лет, а светлая бородка и негустые усы ещё больше молодили его. Профессор был польщён, что эта молодая русская дама ещё в России заинтересовалась его книгой «Рабочий вопрос» и приехала в Цюрих ради него.

Итак, первый день занятий окончен. Немного усталая от обилия новых впечатлений, Александра неторопливо возвращалась в пансион, расположенный неподалёку от университета. Под ногами тихо шелестели багряные опавшие листья. Настроение понемногу выравнивалось. Атмосфера этого спокойного города с его зелено-розовой тишиной и бальзамическим прозрачным воздухом усмиряла недавнее смятение чувств. Сейчас надо составить чёткий план своей жизни в Цюрихе: лекции, чтение, рефераты. Из развлечений — только прогулки, иначе обширную программу освоения теории социализма не осуществить.

После года занятий у Геркнера Александра, по совету профессора, отправилась в Англию знакомиться с успехами рабочего движения в этой стране.

Геркнер снабдил её рекомендательными письмами к Сиднею и Беатрисе Вебб. Супруги Вебб вместе с писателем Бернардом Шоу были основателями Фабианского общества, названного так в честь римского полководца Фабия, по прозвищу Кунктадор, то есть неспешащий, медлительный. Члены этого общества выступали за изменение положения рабочего класса путём реформ.

Веббы с энтузиазмом рассказывали Александре о деятельности «сетлментов», культурных ячеек в рабочих кварталах, кооперативах, клубах, о муниципализации лондонского трамвая и других постепенных сдвигах в сторону социализма.

«Если фабианцы правы и социальные контрасты можно сгладить путём реформ, — думала Александра, гуляя по унылым кварталам лондонского Ист-Энда, — то какой путь предстоит выбрать мне после возвращения в Россию? Опять идти работать в Музей учебных пособий? Делать надписи на коробках с жуками?»

Из Лондона она возвращается не в Цюрих, а в Петербург. После поцелуев, слёз и объятий с Зоей, Мишенькой и родителями Шура едет за Нарвскую заставу. У ворот завода Путилова — сотни оборванных безработных, пришедших пешком из деревень. У трактира двое пьяных с ужасными ругательствами зверски избивают друг друга. Здесь же на пыльном пустыре за гривенник предлагают свои услуги семилетние проститутки.

«О нет, господа фабианцы, это вам не Ист-Энд! Реформами вы здесь ничего не добьётесь. На нашу долю ещё хватит революционной работы».

И она тут же с головой окунулась в эту работу. По рекомендации Лёли Стасовой Шуре доверили очень важное дело — принимать и подготавливать для распространения нелегальную литературу, доставленную из-за границы.

На углу Морской и Кирпичного переулка открылся магазин «Амур и Психея», в котором продавались итальянские гипсовые статуэтки. Публика охотно раскупала изготовленные в античном стиле фигуры Аполлона, Венеры и Зевса, и магазин вскоре стал модным.

В склад магазина можно было попасть со двора, со стороны Кирпичного переулка. Сюда доставляли груженные доверху подводы с гипсовыми статуэтками. Разгрузив подводы, двое надёжных рабочих вскрывали полые гипсовые фигуры и извлекали из них марксистскую литературу. Александра разбирала и сортировала отпечатанные на тонкой бумаге издания, а статуэтки пускали в продажу.

Вечерами — кропотливая работа над статьёй о положении рабочего класса в Финляндии. Времени на всё не хватало. А тут ещё неизбежные встречи с Владимиром.

   — Ты счастлива? — спрашивал он, глядя на неё страдающими глазами.

   — По крайней мере, я знаю, во имя чего живу. Жизнь осмыслена целью.

   — Что ж, я рад за тебя. Устраивай свою жизнь, как велят тебе твои чувства. Для меня ты навсегда останешься единственным человеком, которого я безгранично люблю.

   — Du bist meine einzige[14], — по-немецки шептал Владимир во время их первого после возвращения Александры свидания.

«Всем я нужна, для всех я единственная, — устало думала Александра, откладывая в сторону перо. Работа над статьёй для дрезденского журнала «Soziale Praxis» продвигалась медленно. — Но почему я не могу принадлежать сама себе?»

И уж совсем были невыносимы часы свиданий с сыном. Он вырос за этот год, стал ещё больше походить на Владимира. А когда Александра заглядывала в его грустные глазёнки, она чувствовала, как те путы, которые она с таким трудом разорвала год назад, опять начинают овладевать ею.

И вот снова Цюрих, ставший уже таким знакомым, почти своим. Расклеенные по городу афиши оповещали о митинге с участием прибывшей из Германии известной социал-демократки Розы Люксембург.