— Шура, посмотри, — опять зашептала Женя, не раз уже бывавшая во дворце. — Это кузен царя, великий князь Николай Михайлович, учёный-историк и республиканец. В юности он влюбился в принцессу Викторию Баденскую — дочь своего дяди, великого герцога Баденского. Эта несчастная любовь разбила его сердце, ведь православная церковь не допускает браков между двоюродным братом и сестрою. Виктория стала женой шведского короля Густава-Адольфа, а великий князь остался холостяком и живёт в своём пустынном дворце, окружённый книгами, манускриптами и ботаническими коллекциями.

Процессию завершали владетельные принцы — Лейхтенбергские, Ольденбургские и Мекленбург-Стрелецкие.

Герцог Евгений Максимович Лейхтенбергский шествовал со своей женой графиней Богарне, родной сестрой генерала Скобелева. Считалось, что женщины подобной красоты стены Зимнего дворца ещё не видали. Когда графиня входила в комнату, где находились мужчины, они тотчас же выбегали, боясь остаться наедине с обворожительной Зиной. Она была настолько привлекательна, что им было трудно удержаться, чтобы не обнять её. Впрочем, графиня Богарне почти никогда не появлялась одна. Её сопровождал или муж, или великий князь Алексей Александрович.

После того как процессия три раза обошла переполненные залы дворца, начались общие танцы. В то время этикет допускал только кадриль, вальс и мазурку. Император и императрица наблюдали за танцами, но участия в них не принимали.

Шура танцевала все танцы. Чаще всего её приглашали братья фон Витгенштейн, родственники Гогенцоллернов. Необычайно трагично сложится затем судьба этих двух блестящих офицеров личного конвоя императора. Один из них будет убит на дуэли из-за кокотки, а другой, женившись на цыганке Лизе Массальской, во время семейного обеда подавится куриной косточкой.

Когда часы пробили полночь, танцы прекратились и та же процессия прошествовала к ужину. Сразу после ужина государь и государыня удалились, чтобы дать возможность молодёжи веселиться с большей свободой.

Выйдя из-за стола, Шура направилась к парадной лестнице, намереваясь в туалетной привести себя в порядок, пока не возобновились танцы.

В дверях Николаевского зала она столкнулась с изящным юношей в ментике. Заворожённая лучезарным светом его голубых глаз, Шура с трудом поняла, что перед ней стоит наследник цесаревич.

   — Александра Михайловна, вы остаётесь на танцы? — спросил он с робкой, чуть-чуть грустной улыбкой.

   — Ваше императорское высочество, откуда вы знаете, как меня зовут? — воскликнула поражённая Шура.

   — Мне говорила о вас мама. Она запомнила ваше имя, когда вы ей были представлены третьего дня.

   — Что же она вам про меня сказала?

   — Что вы красивая и умная.

   — Почему она вдруг заговорила с вами обо мне?

   — Мы рассуждали с родителями о нравах теперешней молодёжи из общества, и мама ставила вас в пример как умную и достойную девушку. Папа согласился с ней.

   — Государь тоже удостоил меня разговора, — покраснев, сказала Шура, вспоминая, как во время высочайшего приёма Александр III молча сгибал и разгибал своими железными пальцами серебряный рубль.

   — Родители хотят, чтобы я дружил с серьёзными девушками. Они не разрешают мне более видеться с Матильдой Феликсовной[11].

   — Вы её любите?

   — Она меня очень занимает.

   — Вы, наверное, ею увлечены, но глубоко не любите её, да?

   — Возможно, вы правы.

   — А вы когда-нибудь любили по-настоящему?

   — Любил, но всё кончилось трагически.

   — О, пожалуйста, расскажите о своей трагедии, ваше императорское высочество, а я вам расскажу о своей.

   — Я люблю принцессу Алису Гессенскую, но родители не разрешают мне на ней жениться.

   — Опять эти родители. Какие они все противные!

   — Мама хочет, чтобы я женился на Елене, дочери графа Парижского.

   — И что же вы?

   — Я в смятении. Не знаю, что мне делать...

   — Не соглашайтесь, доверьтесь своей любви.

   — Но как же я посмею ослушаться маму?

   — Вы всегда её слушаетесь?

   — Разумеется.

   — Так это она вам велела познакомиться со мной?

   — Да, но вы нравитесь не только маме, но и мне... У вас тоже была несчастная любовь?

   — Я никому не рассказывала об этом, но почему-то с вами мне хочется быть откровенной. Два года назад юноша, которого я любила, не смог выдержать двухдневной разлуки со мной и застрелился.

   — Как его звали?

   — Ваня.

   — Сын генерала Драгомирова?

   — Откуда вы знаете?

   — Генерал Драгомиров даёт мне уроки тактики. А после того, как застрелился его сын, он на целый месяц отменил занятия!.. Мне ещё тогда захотелось с вами познакомиться. Я хотел себя проверить, смог бы я застрелиться из-за любви.

   — Я бы никогда не дала вам повода... — Шура не успела закончить фразу, как появившаяся откуда-то княжна Орбелиани схватила Николая за руку и увлекла в раскрытую дверь Николаевского зала.

   — Ты не пропускаешь ни одной юбки. У меня на глазах увиваешься за какой-то девкой из Коломны!

   — Тише, Соня, тише. Не устраивай, пожалуйста, здесь сцен. Мы с тобой обо всём поговорим в другом месте.

Музыканты уже настраивали инструменты, чтобы возобновить танцы.

   — Где мы ещё можем с тобой поговорить? Ты меня избегаешь! — воскликнула княжна Орбелиани, с трудом сдерживая рыдания.

   — Я и не думал тебя избегать. Хочешь, до конца бала я буду танцевать только с тобой?

Глаза княжны засияли от счастья, она всем своим юным телом радостно отдалась нахлынувшему вихрю вальса.

Княжна не отпускала от себя Николая, пока оркестр не сыграл прощальный вальс. И только в половине третьего, когда гости начали расходиться, цесаревич, улучив минутку, подошёл к Шуре и шепнул:

   — Вы приглашены на бал-концерт?

   — Да.

   — Приходите обязательно. Я хочу вас видеть.

Малый бал, или бал-концерт, состоялся ровно через неделю — в воскресенье 21 января 1890 года. Приглашённых было всего четыреста человек, почти все друг друга знали, что делало обстановку более непринуждённой.

Николай, одетый в вицмундир гвардейского экипажа, сразу же заметил Шуру и приветливо ей улыбнулся, однако до самого ужина ни разу к ней не подошёл. Шуре хотелось плакать от обиды, но она делала вид, что от души веселится. Её утешало лишь то, что Николай почти ни с кем не танцевал, кроме княжны Урусовой. Пышнотелая брюнетка буквально не давала ему прохода.

После полуночи в трёх парадных залах дворца гости расположились на ужин. Шура и цесаревич сидели за одним столом в Николаевском зале. Наследник был в хорошем настроении, много шутил и веселился. «Если он сегодня ко мне не подойдёт, — подумала Шура, — я стану бомбометательницей и нигилисткой».

После ужина, когда все поднялись из-за стола, Николай незаметно шепнул Шуре:

   — Я хочу, чтобы вы были моей женой.

Чувствуя, что теряет сознание, она схватилась за спинку кресла.

   — Вы шутите, ваше императорское высочество, — еле слышно проговорила она.

   — В половине второго ждите меня в Малахитовом зале, я вам докажу, что не шучу.

С побледневшим лицом Шура опустилась в кресло.

Тотчас же к Николаю подоспела княжна Урусова:

   — У вас новый роман, Ники?

   — С чего вы взяли?

   — Что это вы там шепчетесь с капитанской дочкой?

   — Её отец — генерал.

   — Какая разница?

   — К тому же она очень мила и умна.

   — Когда-то вы были такого же мнения обо мне.

   — Я никогда не меняю своего мнения.

   — Предоставляю вам возможность это доказать, — захохотала княжна, уводя Николая на контрданс.

Чтобы отделаться от приставаний Урусовой, Николаю пришлось прибегнуть к помощи неотразимых чар стройного лейтенанта барона Остен-Сакена, пригласившего навязчивую княжну на кадриль.

В Малахитовый зал цесаревич вошёл, когда до половины второго ещё оставалось тринадцать минут. Отделанная позолотой и уральскими самоцветами, самая красивая комната дворца освещалась лишь отблесками пламени каминов. Слева за окнами тускло мерцали оранжевые фонари занесённой снегом стрелки Васильевского острова. Справа ночную мглу прорезал золотой шпиль Петропавловской крепости.