Кривичский князь ровно лешак: роста малого, ноги калачом, а лицо бородой поросло, и глазки где-то глубоко под кустистыми бровями прячутся.

На пиру у конунга, в просторной гриднице, где за столами вперемежку сидели русичи и варяги, а старый гусляр пел, славя подвиги воинов, Мал Олегу обиду высказал:

   — Разве ты велел воеводе в полюдье лишку брать? Он своевольство проявил!

Олег от Мала отстранился, ответил резко:

   — Ратибор мою волю исполнял. Почему ты, князь, не догнал его и не присоединился, дабы вместе землю свою объехать? Нет, Мал, на воеводу не держи зла, а лучше скажи, зачем людей своих на разбой подбил? Небось дань хотел отнять?

Мал глаза отвёл:

   — Не на кривичской земле напали на Ратибора злые люди, а в краю словен.

Тут не выдержал князь Юрий:

   — Ты, Мал, говори, да не завирайся. Не вешай своих собак на шею других. Словене дань платят исправно, за ними нет недоимки.

Мал метнул косой взгляд на словенского князя. А Олег, потирая шрам на щеке, сказал:

   — Князь Юрий истину говорит. Почему ты не привёз дань самолично? Утаить хотел? Знай, вдругорядь явлюсь в твою землю с дружиной, разорю её, заставлю платить дань вдвойне. А тех ватажников сыщу и допытаюсь, кем посланы.

И отвернулся от Мала.

Тут снова зазвенели струны, и белый как лунь гусляр запел. Смолкли за столами, а старик, перебирая струны, рассказывал о храбрых русичах, ходивших к грекам на своих ладьях, переплывавших неспокойное Русское море и возвращавшихся домой победителями.

Олег встал, самолично поднёс гусляру кубок:

   — Старик, кто такой Горицвет, чьё имя ты упоминаешь в песне?

Гусляр ответил:

   — Жил в земле полян такой удалец, но его уже нет. Говорят, коварно погубили его Аскольд и Дир.

   — Ты должен жить долго, старик, и тогда сложишь песнь, в которой восславишь мой поход на град Константина.

Осушив кубок, гусляр промолвил:

   — Я вижу, конунг, тебя с русами на богатой земле ромеев, приносящих тебе дары и славу. Подвиги русичей и твои будут воспевать гусляры в веках.

Подняли кубки за столами, и Ратибор, а за ним и другие выкрикнули здравицу:

   — За конунга, за князя Олега! За Русь!

Склонив голову на красного бархата скатерть, покрывавшую стол, Лада задумчиво прикрыла глаза. Потаённые мысли у молодой княжны. Как-то из оконца верхней светлицы подглядела Лада Олега, и этот варяжский конунг, о котором она наслышана от отца, ей приглянулся. И ещё Ладе известно, что варяги покидают Олега и он ныне князь русичей.

Лада статная, лик белый, а глаза голубые, большие, и коса русая до самого пояса. Анна, гречанка, говорит, что Лада красивая, но сама она как может судить об этом?

Ей на шестнадцатое лето повернуло, она отчаянная, как и все славянки: и из лука стреляет, и на коне скачет, а при необходимости и меч удержит.

Узнав от матери, что Олег требует показать её, она вспыхнула огнём, а сердце тревожно забилось. Теперь Лада часто стала думать об этом князе, ждать его приезда. Но он давно не появлялся. Лада даже у матери спросила, но та посмотрела на дочь сурово:

   — Остерегайся его, не обидел бы.

Как он может её обидеть? Разве не сумеет она постоять за себя? Думая о том, Лада посмеивалась.

Княжна встала, по скрипучим ступеням спустилась из светёлки, набросила беличью шубку и направилась к лопарю[37], рабу, привезённому отцом из похода в Лапландию. Раба называли лопарём, хотя все знали, что его имя Урхо.

Лопарь невысок, худ и косоглаз, но не было во всём словенском крае лучшего мастера по изготовлению луков.

Жил Урхо в дальнем углу двора, в приземистой, крытой соломой избе. Едва Лада переступила порог, как в нос ударило зловонием. Урхо варил клей из копыт, а в бадье распаривал деревянные пластины. Увидев княжну, улыбнулся, открыв беззубый рот, и, вытерев руки о край длинной холщовой рубахи, вытащил из тёмного угла небольшой, отполированный до блеска лук и протянул его Ладе. Она обрадовалась, а Урхо уже протягивал ей колчан со стрелами.

   — Первого зверя убьёшь, птицу подстрелишь — мне принесёшь, Урхо похлёбку сварит, тебя благодарить будет.

Покинула Лада избу лопаря, вернулась в хоромы. В низкой просторной горнице встретила Анну, гречанку.

Лет десять тому назад отец купил её на новгородском торгу. Она прижилась в княжьих хоромах, познала словенский язык, и её приставили к Ладе. Княжна любила Анну, она интересно рассказывала о своей далёкой родине. И будто наяву представляла Лада солнечный морской берег, высокие вечнозелёные, как ели, деревья, неземной красоты город с храмами и мраморными дворцами...

Анне первой поведала Лада об Олеге, и повидавшая жизнь гречанка сказала ей с улыбкой:

   — Женщина рождена для любви, не бойся её.

Ещё не сковал лёд Волхов, шумело новгородское торжище, и гости бросали якоря у причалов. Олег любил расспрашивать, кто где побывал и что повидал. Особенно интересовался он теми, кто вёл торг в Царьграде. Расспрашивал их о городе, как он укреплён, случалось ли видеть ромейских воинов и каков флот императора.

Песнь гусляра затронула Олега, укрепила мысль пойти с русами в землю греков, а для того прежде надо было объединить всех славян. Думая о том, Олег понимал: на великом днепровском пути помехой тому станут Аскольд и Дир.

Олег помнил тот далёкий год, когда драккары норманнов, взрывая воды Варяжского моря, вошли в озеро Нево[38] и по Нево-реке, а затем Волховом добрались до Новгорода. Драккары Рюрика причалили к новгородскому берегу, а Аскольд и Дир отправились в поисках добычи дальше.

Потом пришло известие, что Аскольд и Дир бросили якоря в Киеве, убили Полянских князей Кия, Щека и Хорива и взяли власть над полянами. С той поры они и сидят князьями киевскими.

Иногда Олег думал, не попытаться ли ему урядиться[39] добром с Аскольдом и Диром да пойти на Царьград сообща. Но он прогонял эту мысль. Тогда не будет единства славян, и каждый князь станет тянуть на себя, а этого Олег опасался.

Олег не боялся моря, норманны — его дети, господа моря и вселенной, но до той поры, пока они организованы в одну силу. Такими норманнов создал Вотан, их бог, их покровитель.

И ещё Олег знал: викинги не могут ждать и не привыкли вкладывать мечи в ножны. Он убедился в этом, когда от него ушёл Гард с викингами, теперь Новгород может покинуть ярл Вукол. Он не скрывает этого. Тогда с Олегом останутся только русичи, и им Олег верит, а в их храбрости убеждён.

Даже зимой болоту нет веры. А земля новгородская болотами богата. Вон осока, рядом снежный намёт — там жди полыньи. И так на каждом шагу: опасность подстерегает неожиданно, стоит только оступиться. Поэтому Лада идёт на широких лыжах осторожно, пробуя дорогу.

Княжне не терпится опробовать новый лук. В ней говорит азарт охотника. Накануне в версте от княжьего двора лопарь обнаружил тетеревиный ток и позвал с собой Ладу. Он шёл впереди уверенно, минуя коварные места.

   — Урхо, где же? — спросила Лада.

Лопарь поднёс палец к губам, и Лада догадалась: где-то здесь рядом. Урхо зашёл с заветренной стороны, бесшумно раздвинул ветки, и Лада увидела, как на небольшой поляне топтался крупный красавец тетерев. От сознания своей важности он совсем потерял бдительность, токовал, приглашая подругу.

Ладе стало жаль убивать его, но она пришла охотиться, и если оставит тетерева живым, Урхо больше никогда не возьмёт её с собой.

Лада подняла лук, наложила стрелу и натянула тетиву... Когда Урхо поднял тетерева, на снегу осталось алое пятно.

Возвращались домой молча. Лопарь нёс птицу, и ему было непонятно, чем недовольна молодая хозяйка.

У ворот двора медвежья и козлиная головы на шестах отгоняли злых духов. Лада обернулась к Урхо:

   — Возьми тетерева себе, он твой.