От князя Юрия не укрылось — непонятное творится с Ладой: то весела не в меру, то грустна. Подступил к ней с расспросами — она отмолчалась. Жене тоже невдомёк. Призвал князь гречанку:

— Ты, Анна, за Ладу в ответе! Сказывай! Помялась гречанка, но князь был суров, и она призналась: любовь явилась к княжне, но к кому, ей неведомо.

Мысленно Юрий всех перебрал, но так и не догадался. Решил Ладу пока не допрашивать — время укажет.

Мрачная, глухая ночь. Воют собаки на дворе кривичского князя Мала. Темень, ни огонька. Не стучит в колотушку караульный, и не слышно человеческого голоса. Но вдруг, будто из глубины земли, раздался вопль. Караульный зашептал:

   — Чур меня, чур меня...

Тут послышался ехидный, со смешком голос Мала:

   — От кого чураешься, холоп?

Вздрогнул караульный, от страха едва вымолвил:

   — Будто вскричал кто-то, князь!

   — Молчи, кобылья голова!

   — Молчу, князь, молчу, ровно рыба.

   — То-то, ино сам завопишь.

И ушёл. По снежному скрипу караульный догадался: Мал направился в сторону подземелья, где томились князьи ослушники...

А Мал той ночью казнил ватажников, каковым надлежало убить Ратибора с гриднями и увести обоз. Может, и миновала бы их суровая кара, кабы не угроза Олега. Мал рассудил по-своему: лучше убрать атамана с товарищами, нежели пострадать от варяга.

Не спалось Олегу. С вечера будто сморил сон, задремал и как наяву увидел отца. В высоких сапогах, в броне, но на голове не шлем рогатый, а обычная войлочная нурманка[40]. Отец положил ему на плечо тяжёлую ладонь, заглянул в глаза, сказал:

   — Ты задумал помериться силой с самим императором ромеев, и я горжусь тобой — ты настоящий викинг. Рюрик говорит, ты дитя фиордов и бога Вотана. Но он не прав, ты мой сын и сын бедной Греты.

Помни: когда ты поплывёшь в страну ромеев, я буду с тобой.

Пробудился Олег, но сон голову не покидает. К чему такое привиделось? Может, отец услышал его, Олега, слова? Но ведь он разговаривал мысленно. Значит, в ином мире слышат даже то, что человек не произносит вслух...

Олег покликал отрока, велел вздуть огонь. Отрок внёс свечу, и её блёклое пламя осветило опочивальню. Из гридницы, где спала часть младшей дружины, раздавался густой храп. Подчас Олег завидовал этим крепким ребятам. Их не тревожат сомнения, они не знают забот. По первому зову они готовы вступить на драккар или сесть в седло, чтобы скрестить с врагом свои мечи. Такими гриднями и силён он, Олег...

Снова на ум пришёл разговор с отцом. Подумал: а слышит ли его, Олега, мать? Хотя он редко вспоминал её. Там, в стране, куда Вотан забирает норманнов, в царстве мёртвых отец и мать живут вместе... А в домике у фиорда осталась одна Лаура, совсем чужая ему женщина...

Теперь Олег твёрдо решил: с весны он начнёт готовиться к походу, но когда поведёт отряды, будет известно ему одному. Пусть князья гадают, где бросят якоря ладьи новгородцев. А в городе останется посадником князь Юрий...

Олег вдруг вспомнил, как требовал показать ему Ладу. Улыбнулся. Нет, Юрий ещё не знает его, Олега, и если он сказал, чтобы Лада вышла к нему, так и будет.

Коли она красива, как об этом говорят, он возьмёт её в жёны, и она последует за ним, куда он велит... Им не любовь движет, а потребность владеть женщиной. Лауру он пожалел, без любви она стала его женой, и спроси его, какую из своих наложниц он любил, Олег рассмеялся бы. Любовь викинга — повелевать женщиной.

Со сторожевой башни Детинца донёсся окрик дозорного:

   — Стереги-ись!

С новгородских стен откликнулись:

   — ...И-ись!

Олег встал — босые ноги потонули в медвежьей шкуре, разбросанной на полу, — подошёл к окну. Снег бил по стенам, крыше. Бесновалась непогода. Неожиданно в проёме между тучами блеснула звезда, преломилась разноцветьем через слюдяное оконце. Олег прошептал:

   — О, Вотан, это отец смотрит на меня. Сегодня, отец, я слышал твой голос. Ты покинул мир, когда я был юн, но ты следил за мной с высоты и придавал мне уверенность...

Тучи сомкнулись, и Олег, постояв немного, улёгся на лавку.

В молодости, когда годам не ведут счёт и хвори не одолевают, весело жил Ратибор, ушкуйничал. С ватагой таких же крепких молодцев по рекам, по болотам с волокушами ходили в землю чуди, заставляли признавать власть Новгорода, хотя сами годами не бывали в нём и не слишком вспоминали родные места.

Князья племён покорялись с трудом, сопротивлялись, не желая платить дань, и тогда новгородцы рубили остроги[42], усмиряли непокорных.

Из чуди привёз Ратибор жену, молчаливую, хозяйственную, поставил дом о двух ярусах, с клетями и подклетями, огородился высоким тыном, а как пришёл в Новгород Рюрик, первым из новгородцев вступил в его дружину.

Дом Ратибора у самого Детинца: перекликаются ли гридни, коней ли взнуздывают — Ратибору всё слышно. Стены Детинца в четыре человеческих роста.

Встанет всадник на коня, руку протянет и не достанет верха. Снаружи Детинец опоясан рвом, а через него мостик к воротам переброшен.

Ограждения Детинца при Рюрике переделали, вкопали лесины одна к одной, за первой окольцовкой — вторая, третья, а междурядья землёй насыпали.

Детинец одной стороной к реке Волхову прилепился, а к нему примыкает мощённое плахами торжище — любимое место Ратибора. Здесь можно повстречать гостя из любой страны.

Однажды, когда Ратибор был отроком, нанялись они с ушкуйниками охранять купеческий караван, шедший в город Скирингсааль. Сначала они плыли по Волхову в Нево-озеро, потом Нево-рекой вышли в Варяжское море. Оно встретило их сурово. Штормило, сердито перекатывало волны. Пока добрались до ближнего фиорда, море проглотило одну ладью.

Переждав ненастье, подняли паруса, но настало безветрие, и пришлось налечь на вёсла, попотеть.

Город Скирингсааль шумный, многоязыкий. Здесь собирались гости со всего мира. Дома в Скирингсаале каменные, вечнозелёным плющом увитые, улицы, булыжником мощённые, и склады для товаров вдоль берега растянулись. Тут и гостевые дома.

В одну из ночей в Скирингсаале Ратибора едва не убили. Возвращался он на ладью из портовой таверны — весело посидел, какие-то девицы к нему подсаживались, — едва на причал вышел, как из темноты два лихих человека заступили ему путь. Навалились на него ради поживы, да не рассчитали силы.

Озлился Ратибор, стряхнул их. Одного замертво кулаком свалил, другой на него ножом замахнулся. Тут Ратибор ему руку вывернул, бродяга взвыл дико, а Ратибор уже поднял его и в море кинул.

Тому минуло с десяток лет, но Ратибору до сих пор видится торговый город в краю скандинавов, насквозь продуваемый сырыми ветрами, с частыми дождями и туманами...

Зима перевалила на вторую половину. Днём морозы стали мягче, но по ночам забирали своё. Как-то собрался Ратибор в Детинец, а накануне позвал тиуна. Седой бородатый старик в овчинном тулупе и валенках, в мохнатой шапке явился немедля, позванивая ключами. Ратибор ждал его на крыльце. Сказал:

   — Надобно припасы проверить, хватит ли до новины[43].

   — Да уж лишку не допускаю. Однако поглядим.

Вдвоём они обошли клети, заглянули в бочонки с солониной, кадки с салом, закрома с зерном, липовые кадушечки с мёдом.

   — Всего в достатке, боярин, — заключил тиун.

Ратибор заметил, довольный: