- Султан, - кокетничала Натаха, надувая запачканные яркой помадой губы. – Вы же знаете, я не могу оставить сына. Он – все, что у меня осталось.

- Насколько я помню, не так давно ты похоронила мать, - Султан сделал паузу, пережидая шумный Натахин вздох. – Поверь мне, сладкая, здесь ты не найдешь людей, у которых не погибли бы близкие. Все мы скорбим. Но тем дороже те – я бы сказал, бесценней те, кто остался в здравом уме и твердой памяти. Я обращаюсь к твоему сердцу – загляни в него. Я вижу то, чего не видишь ты: такие женщины как ты достойны продолжения рода. Нам, всем вместе, предстоит возродить человечество. И если единственное, что тебя держит – сын, я обещаю, что перевезу его в целости и сохранности.

- Они не выживают на новых местах, - едва слышно выступила Людмила. – Они умирают. Я пробовала…

- Людочка, дорогая моя, - Султан решительно продвинулся, коснулся рукой сведенных в болезненном переплетении ладоней. – Все мы хотим быть рядом с близкими. Каждый из нас боролся до последнего. Но, к сожалению, исход един. Все вы знаете, как тяжело я пережил смерть детей и жены. Как долго я не хотел их отпускать… Как мучительно принимал волю всевышнего и чего мне стоило смириться. Правда всегда на его стороне. Надо приложить усилия, чтобы понять то, что он хочет нам сказать.

- Ты прав, Султан, - крякнул Саныч. Давно не стриженные серо-седые кудри закрыли лоб. – Пора уже бросить все и продолжать жить. И вообще. Я с тобой согласен: хватит цепляться за прошлое. Раз мы выжили, значит, должны оправдать надежду...

- Всевышнего, - вставил Султан. – Если ему угодно было оставить нас в живых, значит, он счел нас достойными. Продолжать путь. Род людской.

- Правильно, - воодушевилась Софья Николаевна. – Все в руках Господа. И если на сей раз в Ноевом ковчеге оказались мы, значит для чего-то избраны. Мы должны принять волю Господа, смириться и набраться сил, чтобы достойно выдержать испытание. И кто сказал, что оно последнее из тех, что нам предстоит пройти?

- Круги ада, - веско бросил Василий Федорович.

- Что? – нахмурила нарисованные брови Софья Николаевна.

- Не испытания ни хрена. Все  круги ада – вот что нам предстоит пройти. И ни хрена не удивлюсь, если выяснится, что мы еще в самом начале пути.

- Во-во, - хмыкнул согнутый в три погибели лысый Илья Павлович. – Если мы и избраны, ёптить, так только для того, чтобы дольше помучиться.

- Мы должны сплотиться, стать одной семьей. А в хорошей семье принято помогать друг другу. Как обещал, я перевезу твоего сына. – Султан обнял потерявшуюся от внезапной ласки Натаху и увлек в сторону от набиравшей силу дискуссии старперцев. В цели флагмана не входило завоевание замшелых островов, почти погрузившихся в пучину.

Забытая всеми, повернутая внутрь собственного тела, сосредоточенно сложившая на круглом животе усталые, натруженные руки, в стороне от баталий сидела Вера.

Мне тоже ничего не отвешивалось на этом празднике жизни.

- Хватит молоть чушь! – вывалился из общего гула старческий фальцет Семеныча. – Избранные, избранные… Херня потому что полная. Мы просто отстали от своих! Отстали от своей стаи! Забыли о нас – вот что. Я атеист по жизни, и поэтому не собираюсь полагаться на каких-то там ваших богов. Хоть всех, хоть каждого в отдельности. Такова эволюция. Все это было уже не раз, и будет еще столько же. Может  - все так и кончалось всегда, а только на этот раз нам не повезло и мы случайно выпали из обоймы.

- Чепуха! – второй голос бубнил практически в унисон с Семенычем – я не повернул головы, чтобы опознать говорившего. – Законы физики действительны для всех. И, к примеру, при минусовой температуре вода станет льдом. И никак иначе! Закон природы  - да назови это как хочешь – вывел бы из строя всех. Зачем мы?.. Зачем мы остались в живых? Такие разные люди…

- Божественный промысел! – возопила Елена Николаевна.

- Именно! Я склонен рассматривать влияние божественных сил, высшего разума! Если вам всем трудно признать, то я признаю это легко – в нас нашлось то, чего не было в остальных!..

Старички разошлись. Они готовы были идти  - неважно под какими знаменами – лишь бы вперед. За кем-то. Куда-то. Они созрели.

А я?

Я стух. На задворках сознания, там, где была запатентована совесть, шевельнулось нечто, похожее на укор. Выступить, воспылать, повести за собой оставшихся – хоть и не кондит, отвергнутый Султаном. Выйти на баррикады, увлекая за собой индифферентную пока молодежь…

Мой усталый взгляд оттолкнулся от разведенных в стороны «спешали фо ю» коленей Алисы, поплыл дальше. Светом маяка прямо по курсу многообещающе улыбалась Тая.

Теперь стало привычней, а поначалу секс с ней напоминал военные действия на территории противника. От одного неверного действия запросто могло сорвать не только крышу, но и чердак -  не фига это не сравнение.

Я помню еще многолюдный июль. Жаркую духоту полдня, обещание дождя на неподвижном небе – где-то в серости присосавшихся к горизонту туч. На набережную Фонтанки меня вытолкнула не ярость – я оставил ее в объятьях Дашки, когда снова пытался втолкнуть в нее жизнь.  Я очнулся, когда понял, что сжимаю ей шею. Что держу ее за горло, в то время, когда она тянется ко мне губами.

Лишенный надежды, с почти пустой бутылкой виски, я стоял на проезжей части. Все вокруг - и обгорелый остов Рендж Ровера, омытый дождями, уткнувшийся в помятый бок туристического автобуса, и пустая перспектива Невского, желтоглазо мигающей змеей ползущая к Адмиралтейству, и колонны дворцов, до неприличия четкие в прозрачном воздухе – с легким налетом паранойи. Мимо меня сновали тени. Нерешительно, словно пытаясь перейти вброд незнакомый водоем, они с трудом обходили препятствие. Путаясь в собственных ногах, неуклюже вливались в колею закольцованной программы, продолжали путь. Дальше, по кругу, по кругу.

Я стоял, пьяный в лоскуты. Щедро омытая спиртным реальность внутри меня почти вписывала меня в окружающее пространство. Сжимая в руках бутылку, я раздумывал:  выпить еще или разбить ее о решетку, огораживающую набережную.

- Что, Сусанин, заблудился? – Женский голоc наплыл на меня, окутал, развернул.

Свежая, сбитая - отколовшийся кусок прежнего мира, Тая стояла передо мной. Конечно, шутила. Они все – каждый из них – считали обязательным пройтись по поводу моей фамилии. Тая не улыбалась. В ее взгляде отражалась безнадега. И еще – желание зацепиться за что-нибудь.

Кого-нибудь.

Мимо нас, по тротуару, сметая на своем пути бесхозную детскую коляску, на роликах покатился худой парень. В обрывках разорванной на груди футболки алели свежие царапины.

Дверь в кафе открылась. Вышли двое: девушка в светлом, испачканном платье и парень, по пояс голый. Его безволосая грудь из-за многочисленных ссадин походила на полотно безумного художника, практикующегося на палитре в диапазоне от фиолетовой до желтой.

- И тут мне она такая заявляет, - вяло, растеряв энтузиазм на многочисленных повторах, заговорила девушка. – А ты знаешь, что на корпоративе твой бывший целовался с Леркой? Прикинь?

Ее спутник не одолел пары ступеней. Потоптавшись на месте, словно собираясь танцевать ламбаду, он не справился с очередным па. Оступившись, тяжело рухнул на колено. Бросил руки вдоль тела и затих. Его губы двигались.

- Скажешь тоже! Ну, подумай сам – какое мне дело до того, с кем трахается мой бывший?.. А причем здесь это? Я не удаляю статус, потому что…

Девушка перешла Невский по лихорадочно мигающему желтым светофору, потом повернулась в сторону Аничкова моста. Она продолжала делиться наболевшим с молодым человеком. Он так и не поднялся с колен. Честно соблюдая регламент, он шевелил губами, заполняя паузы в речи своей спутницы. Девушка шла дальше. Ее светлые грязные волосы ворошил ветер. Секунда – и девушку поглотила тень, упавшая от Клодтовских коней, пожевала самую малость и вытолкнула ее, спотыкающуюся в солнечный день. Едва удержавшись на ногах, блондинка припала  к решетке, огораживающей мост. Она продолжала говорить, пожимая плечами. Сверху  на нее, насмешкой гениального скульптора, вылепившего гениталии жеребца в форме человеческого лица, пялился, увековеченный в бронзе, то ли один из недоброжелателей Клодта, то ли сам Наполеон.