Джилли взяла свою чашку и, заговорив, слегка опустила голову.

– Думаю, уик-энд за городом поможет мне во многом, – произнесла она.

– В каком-то смысле, да, – поддержала подругу Джорджи, – я так и думала, что ты согласишься.

Лицо Джилли озарила радостная улыбка.

– А от кого ты получила приглашение?

– От леди Алленвуд и ее сестры леди Диллингтон. Они всегда были поклонницами моего таланта и покупали мои работы на выставках. А у леди Диллингтон, как мне кажется, свой умысел, она надеется таким образом заполучить Тони.

– Тони? Ты считаешь, она к нему неравнодушна?

– Не просто неравнодушна, но и состоит с ним в любовной связи.

Глаза Джилли расширились от удивления, когда она вспомнила потрясающе красивую баронессу, полуангличанку, полурусскую, с которой недавно познакомилась.

– Ты это точно знаешь?

– Тони сам признался мне в этом, – подтвердила Джорджи.

– Бедная Мэг, – вздохнула Джилли, – похоже, ей действительно придется запастись терпением, прежде чем Тони сделает ей, наконец, предложение.

– Значит, договорились: в пятницу рано утром я пришлю за тобой экипаж.

– Спасибо тебе, Джилли. Я буду очень рада, – тихо сказала Джорджи. – Будем ли мы просить джентльменов сопровождать нас?

Джилли лукаво улыбнулась.

– Думаю, не стоит. Пусть это будет сюрприз. Кстати, о сюрпризах: я хотела бы предложить тебе один заказ.

– А именно?

– Портрет, но никто не должен знать, что его заказала я.

– У меня есть несколько заказов, над которыми я работаю. Как срочно нужен этот портрет?

– Хотелось бы к сентябрю.

– Почему именно к сентябрю?

– Ко дню рождения. Точнее – к 29 сентября, на Михайлов день. – Джилли густо намазала булочку ежевичным вареньем. – Но это еще не все.

Джорджи удивленно посмотрела на подругу.

– Не поняла.

– Для этого нужно отправиться в путешествие.

– Куда прикажете – в Ирландию? На континент?

– В Америку.

Джорджи невольно поперхнулась.

– В Америку? Значит, мне предстоит рисовать графа и графиню?

– А о них-то я и не подумала, – призналась Джилли, – хотя это был бы лучший подарок к Рождеству. Не помешала бы и миниатюра моей матери. Вот было бы чудесно!

Джорджи перебила подругу.

– Насколько я тебя знаю, ты собиралась заказать не эти портреты, ведь так?

– Да, – призналась Джилли. – Я хочу, чтобы ты написала портрет Рейфа.

– Как же я сразу об этом не догадалась? – Джорджи поднялась и тихим голосом, переходящим в шепот, произнесла: – Я могу начать работу над портретом сейчас, пока здесь оригинал.

– Да, – задумчиво произнесла Джилли. – У тебя будет возможность понаблюдать за ним во время уик-энда. Я хотела бы, чтобы ты нарисовала Рейфа таким, каким вижу его я. – В ее глазах отразилась бесконечная нежность, делавшая их почти голубыми. Раздавшийся перезвон часов на каминной полке вернул девушку к заботам дня.

– О, Боже, мне давно уже пора. Как быстро пролетело время. Я обещала матери и отчиму пойти с ними на какой-то тоскливый дипломатический прием. – Джилли поднялась. – Скорее всего, мама уже дала указания лорду Роутерсби подыскать молодых людей, которые не давали бы мне скучать. Могу представить себе, какая все же будет скучища!

– Почему же ты туда едешь? – Джорджи с интересом взглянула на подругу.

– Потому что ценю старания мамы как заботливой свахи, – объяснила Джилли, – это ей очень приятно. И потом, – добавила она, лукаво улыбнувшись, – я слышала, как лорд Роутерсби говорил маме, что уезжает во Францию на семь месяцев, а это значит, что отпадут всякие ненужные приемы.

– Мать не настаивает, чтобы ты поехала вместе с ними?

– Она не может этого сделать. Рис – мой опекун, и выделил мне на восемнадцатилетие достаточную сумму денег, чтобы я жила в свое удовольствие. – Джилли задумчиво улыбнулась. – Именно это я и собираюсь делать.

Подруги обнялись, и Джилли расцеловала Джорджи в обе щеки.

– Постарайся не заболеть до пятницы. Буду с нетерпением ждать этого уик-энда.

Проводив Джиллиан до двери, Джорджи посмотрела вслед отъезжающему экипажу. Когда девушка вернулась в гостиную, миссис Литтл убирала со стола.

– Леди Джиллиан забыла свои перчатки, – заметила экономка, кивнув в сторону дивана.

– Я верну их в пятницу, – ответила Джорджи, – мы собираемся провести уик-энд вместе. – Подождав, пока миссис Литтл закроет за собой дверь, девушка наклонилась и взяла с дивана перчатки подруги. Прижав перчатку к щеке, она ощутила мягкость кожи и едва уловимый запах лаванды. По щеки Джорджи скатилась слезинка.

– Приехали, сэр, – раздался голос извозчика.

Выбравшись из экипажа, Рейф достал из кармана пачку денег, скрепленную золотой, с ониксом, булавкой. К названной извозчиком сумме молодой человек добавил еще полкроны.

– Благодарю вас, – улыбнувшись, сказал тот и поклонился высокому американцу. – Может быть, подождать вас?

Рейф задумался. Ему предстоял ужин с Тони в его клубе, затем целая ночь в одном из игорных домов Лондона или визит в какой-нибудь концертный зал. Столичная жизнь разительно отличалась от того, к чему он, Рейф, привык. Так, например, ужинают здесь в такое позднее время, когда дома уже спят: человек, живущий на ранчо, должен рано вставать. Окинув взглядом улицу, относительно тихую и безлюдную, юноша подумал, что она, как небо от земли, отличается от спокойствия и безмятежности дорогих его сердцу техасских просторов. В городе слишком много людей, слишком шумно, думал Рейф. Кое-что в этой космополитической столице ему нравилось, но, пробыв здесь почти месяц, он начинал испытывать сильную тоску по родине.

А может быть, спрашивал себя молодой человек, это чувство заставляло его жить, выбросив из головы глупые мечты о прошлом и признавшись, наконец, в том, что какие бы удовольствия ни таили в себе подобные поездки, все это перечеркивалось осознанием того, что самому сокровенному его желанию не суждено сбыться?

– Извините, сэр? – напомнил о себе извозчик. Рейф вернулся с небес на землю.

– Не знаю, надолго ли задержусь, – объяснил он.

– Я буду вас ждать здесь около часа, – решил извозчик, – и, если к этому времени вы не освободитесь, уеду.

– Договорились, – ответил Рейф, направляясь к зданию, на дубовой двери которого висела медная табличка с надписью: «Кэвендиш Гэлери».

В холле к молодому человеку подошла женщина в простой белой блузке и черной юбке.

– Вы намерены посмотреть что-то определенное или просто пройдетесь по галерее?

Его внимание привлекла другая женщина, одетая точно так же, как и первая, она водила пожилую чету по залам галереи.

– Меня интересует одно из полотен Джорджины Дейсер.

Молодая женщина улыбнулась.

– Вы сделали прекрасный выбор, сэр, – заметила она хорошо поставленным голосом. – Работа этой художницы выставлена в Розовом зале. И если вы позволите, я с радостью покажу его. – Женщина повернулась, сделав знак Рейфу следовать за ней.

Не считая себя знатоком искусства, он не предполагал, что ожидать. Повидав сокровища всего мира во время кругосветного путешествия – подарка от Риса и Тори к девятнадцатилетию – Рейф отдавал предпочтение всему, что выглядело не слишком витиевато и напыщенно. Бесконечные ряды портретов предков и безжизненных сцен охоты наводили на него тоску. Иногда он с большим удовольствием рассматривал какое-нибудь мастерски выполненное кресло, чем полотна Ван Дейка или Рембрандта. Единственное, что вызывало в нем благоговейный трепет, был «Давид» Микеланджело, которого ему посчастливилось увидеть во Флоренции.

Этот опыт порождал уверенность, что полотно мисс Дейсер не произведет сильного впечатления. Но Рейф ошибся.

Эта картина стала визитной карточкой выставки. Потрясенный, молодой человек сразу же вспомнил слова Тони: нет никакого сомнения в том, что моделью для картины была леди Джиллиан Клэр Фицджеральд Бьюкенен. Необычайно чувственное полотно называлось просто «Магдалина», хотя во всем узнавался сельский английский ландшафт, а не древняя священная земля. Белое бархатное платье в средневековом стиле, ниспадающее мягкими складками, перехваченное золотым, с ярко-красными рубинами, поясом. Длинные черные волосы девушки, каскадом струящиеся по спине, украшает венок из полевых цветов. На шее висит массивный золотой крест на цепочке, доходящей почти до пояса. Вокруг благоухают деревья в цвету, с трепещущими на ветру ярко-зелеными листочками. В руках девушка держит ягненка, белая шерсть которого обагрена кровью. Странное впечатление оставляло надкушенное яблоко, лежащее у ее босых ног.