Из сумки появился свёрток, туго перемотанный тряпкой. Вахтёр рванул её, тряпка лопнула, и в прореху вылез блестящий чёрный носок новенького сапога.

- Из склада воруют, - тихо промолвил вахтёр и вдруг отчаянным голосом закричал: - Стой!

Но Вовка уже мчался прочь, не чуя под собою ног.

Подлезая под барьер, вахтёр замешкался. Когда он выскочил из проходной, Вовка уже успел юркнуть в кусты.

Там ждал его Григорий.

Этому не нужно было объяснять ничего. Григорий тотчас же бросился напролом, в самую гущу кустов, перелез через какой-то забор, пробежал огородами и, шмыгнув в первый попавший сарай, затаился. Вовка не отставал.

- Что там было? - задыхаясь, спросил Григорий.

Вовка рассказал.

- Ну и дурак! - неожиданно заключил его приятель. - Теперь тебе такие сапоги дадут, только держись! Вахтёры не поймают - Пал Фанасич прибьёт!

Вовка, серый от испуга, молча стоял у стены.

- Вот чего, - решительно сказал Григорий, - теперь тебе деньги нужны. Без них пропадёшь. Когда ещё мать придёт... Скидавай куртку, я мигом.

Вовка покорно снял куртку, сел у стены на корточки и, зябко сунув ладони между коленей, стал ждать.

Прошёл час или больше.

Григорий не возвращался.

НА БАЗАРЕ

Вовка продрог. У него не попадал зуб на зуб.

Каждый раз, когда около сарая фырчала машина или слышались голоса людей, ему казалось, что вот-вот откроется дверь, в сарай войдут и его схватят.

В отчаянии он решился уйти, выбрался на цыпочках из сарая, перелез через забор и, боясь оглянуться, пошёл по дороге к посёлку.

Ноги сами принесли его к базару, туда, где должен был продавать куртку Григорий.

На базаре было много рыбаков, кипела разноголосая толпа и стоял огуречный запах свежей рыбы.

Вовка сразу же потерялся в суетливом, занятом своими делами скопище людей.

Толпа швыряла его из стороны в сторону до тех пор, пока у него не закружилась голова и смертельно не захотелось присесть.

Когда он выбрался из толпы, то наконец увидел Григория.

Тот стоял у лотка с одеждой и примерял мохнатую круглую кепку. Куртки в руках у него не было.

- Гриша! - Вовка бросился к нему и ухватил за рукав. - Гриша...

Григорий повёл себя непонятно.

- Отпусти, пацан, - громко и зло отрезал он и вырвал рукав из Вовкиных пальцев. - Чего пристал?..

- Гриша, мне холодно, пойдём к тебе, - продолжал, ничего не понимая, Вовка. - Дай куртку.

Около них начали останавливаться.

- Какую ещё куртку? - выкрикнул, не глядя на Вовку, Григорий.

Вокруг них уже стеной стояла толпа.

- Ты, здоровенный, не обижай маленького! - добродушно предупредил Григория широкоплечий рыбак. - Какая куртка? Отдай, если брал.

- Отдай, отдай, - поддержали из толпы.

- Не брал я никакой куртки! - неожиданно визгливым голосом закричал Григорий. - Чего он ко мне прицепился, какой я ему Гриша? Дяденька, не держите меня!

- А и верно, не Гриша он, - вмешалась в разговор женщина в синем платочке. - Соседский он мне, Настасьи-ремонтницы сын. Стёпкой зовут... Второгодник... Опять, непутёвый, на базаре шалберничаешь?

- Чего ж ты путаешь? - сурово обратился широкоплечий рыбак к Вовке. Как звать, и то не знаешь, а требуешь. Шли бы по домам оба. Ну!..

Обрадованный таким оборотом дела Степан-Григорий вырвался из рук мужчины и юркнул в толпу.

Народ стал расходиться. Через редеющую толпу Вовка увидел Кожаного. Тот стоял у зелёного ларька, в кепке, надвинутой на глаза. Рядом с ним возвышалась громадная туша тёти Мани. Заметив Вовку, Кожаный двинулся было к нему, но остановился.

Вовка не испугался и не побежал. Ему теперь было всё равно. Еле передвигая ноги, он брёл к станции.

Врали. И про обед в сумке, и про то, как зовут Степана, и про милицию врали. Не нашла да и не могла найти его мама. Всё пропало, идти было некуда.

И однако, он шёл. Шёл к станции, к тому месту, где в последний раз видел маму.

Г л а в а ч е т в ё р т а я

Ф Ё Д О Р

Я НЕ ПЛАЧУ!

На станции по-прежнему было пустынно. Холодно светили красно-зелёные огни светофоров. Ветер нёс по перрону обрывки пожелтевшей бумаги.

Вовка подошёл к краю перрона.

Голубые полоски рельсов... Где-то далеко-далеко мчится по ним дымный паровоз и увозит с собой маму. То ли на Камчатку, то ли домой. Нет мамы.

Нет мамы, и навек останется он в грязной Курятне, где живут Кожаный, Степан-Григорий и похожая на гору мяса тётя Маня. И если сейчас он не вернётся к ним, то так и останется стоять здесь, один, на холодном ветру, голодный, полураздетый, забытый всеми.

От этих мыслей Вовке стало до того горько, что он не выдержал и заплакал.

- Ты чего грязными слезами на чистую рельсу капаешь? - раздался над его головой громкий весёлый голос.

Вовка поднял голову.

Перед ним стоял Фёдор. Он смотрел на Вовку не улыбаясь. Поверх клетчатой рубахи на плечи его был наброшен ватник.

- Что случилось? - спросил он.

Вовка молчал.

- Ушибся?..

Не получив ответа и на этот раз, он нагнулся и подхватил Вовку на руки:

- Э-э, да ты, никак, плачешь?

- Нет... - пробормотал Вовка и залился в три ручья.

Руки Фёдора продолжали держать его на весу. От ощущения их силы Вовке стало немного легче.

Фёдор опустил его на землю.

- Стоп качать воду! - сказал он, вытащил из кармана брюк клетчатый платок и вытер Вовке нос. - Ты, случайно, не потерялся?

Вовка кивнул.

- Давно?

- Четвёртый день.

- Вот паршивец! - сказал Фёдор, наверно, про Григория. - Опять он какой-то шахер-махер устраивает! Ну-ка, выкладывай всё по порядку.

И Вовка рассказал всё. Он хотел верить, он не мог не верить этому большому серьёзному человеку, которого видел второй раз в жизни. Он разрешил набросить себе на плечи ватник, умыть себя под водопроводным краном и подвязать верёвкой развалившийся башмак.

- Ну, брат, у тебя и штиблеты! Первый сорт! - удивился Фёдор. - Таких до самой Камчатки не сыщешь... Я, между прочим, - слыхал? - тоже туда еду. От нас в Новый порт половина людей уезжает. Здесь кончили, там начнём строить... Давай-ка решим, что делать. Мне сейчас надо идти кран сдавать.

- И я с вами, - с отчаянием сказал Вовка.

КРАН И ЧАЙНИК

На стройку ехали попутной машиной, в кузове.