Дядя Агигульф рад был, что Визимар ушел. Он обоих вандалов не полюбил, но больше Визимара эту Арегунду невзлюбил дядя Агигульф.

Я думаю, дядя Агигульф боялся, что его на этой Арегунде-вандалке жениться заставят.

Я слышал, как дядя Агигульф говорит Валамиру, что надоело ему дома, в селе, что в дружину он хочет уйти, в бург. Там и жить.

Дядя Агигульф радовался, что он в бург с дедушкой едет. Нас с Гизульфом опять к домашним делам приставили, а на броде том днем прежний хродомеров раб сидел, а ночью Арегунда вызвалась сторожить. Ульф говорил, что с нее больше толку, чем с иных парней. Сообразительная и быстрая. От этих слов дядя Агигульф еще больше дулся.

Гизульф говорил (да я и сам видел), что как села Арегунда брод сторожить, повадилсь туда то Аргасп, то Гизарна, то Валамир. Говорили, что ради богатырской потехи туда ходили, потому что их всех Арегунда отделала на славу. Только Аргаспа не отделала, но и тот ничем не похвалялся, кроме синяка на ноге.

Дядя Ульф как вернулся, так снова с Аргаспом дружбу свел. Будто и не расставались.

На третий день жатвы к дедушке Рагнарису вечером Хродомер пришел. Объявил, что поясницу у него ломит. У Хродомера всегда к дождю поясницу ломит, так он говорит. Дедушкины боги тоже так говорят.

Хродомер беспокоился, что дожди начнутся, и потому своих на поле совсем загонял, чтобы до дождей успеть. Дедушка Рагнарис тоже беспокоиться стал и наутро всех наших погонял, что твоих рабов. Дядя Агигульф ворчал, что дедушка Рагнарис всю кровь из него, дяди Агигульфа, выпил и все потому, видите ли, что у Хродомера поясницу ломит. А то, что у него самого, дяди Агигульфа, спину ломит - до этого никому дела нет, а меньше всего - отцу родному. Ведь воин он, воин, а тут все внаклонку да внаклонку, эдак и быстроту движений потерять недолго.

В нашем селе урожай собрали на два дня быстрее, чем в другие годы. Так отец мой говорил. А дождя хродомерова так и не было. Наоборот, еще жарче и суше стало. Дедушка Рагнарис на это говорил, что мир к упадку клонится и что прежде поясницу всегда к дождю ломило.

Ульф, как слепень, зудел, что дедушке с Хродомером в бург ехать надо. Лучше обоим, конечно, но можно и одному кому-то. Дедушка говорил, что в такое время селу без старейшин лучше не оставаться, так что кто-то один должен ехать. И всяко выходило так, что ему, Рагнарису, к Теодобаду ехать. Во-первых, сподвижник он был Алариха, отца Теодобадова, так что к нему, Рагнарису, сыновнее почтение имеет. А во-вторых, Хродомер и своего-то отстоять никогда не умел. Разве вразумить ему молокососа Теодобада? Растеряется Хродомер, и пропало наше село.

И Хродомеру то же самое сказал дедушка, когда Хродомер к нам пришел. И не стал, против обыкновения, спорить Хродомер. Молвил лишь, что и вправду в селе от него, от Хродомера, больше толку. И прочь пошел, кряхтя, сгорбясь и на палку опираясь. А дедушка Рагнарис долго ему вслед смотрел и лицо у него было странное.

С дедушкой Ульф вызвался в бург ехать, но не дал дед ему договорить оборвал. Сказал, что дядя Агигульф с ним поедет. А отец наш, Тарасмунд, с дедушкой согласился: мол, Ульф здесь нужнее. И не стал спорить Ульф - лишь плечами пожал и о другом заговорил.

Наутро дедушка всех из дома выгнал и с богами долго разговаривал. После вышел грозный, палкой грозил и говорил, что ужо он Теодобаду!..

Когда дедушка ушел, я к Ахме пошел. Обычно как дедушка с богами говорит, он никого рядом с собой не терпит, но Ахму уже нельзя трогать было, потому что он помирал. Обычно я старался к Ахме не ходить, потому что смердел Ахма и толку от него уже не было. Да и раньше не было, а сейчас и подавно. А жалеть я его не очень жалел. Дедушка говорил, что Ахма и без того лишние пять зим прожил.

Я знал, что Ахма все слышал из того, что говорилось между дедушкой и богами, потому что рядом лежал. Как дед за порог, так я на порог и к Ахме подобрался. Совсем плох был Ахма. Уже и лицо у него изменилось, не сегодня-завтра помрет.

В доме можжевельником курили и полынью, дверь почти все время отваленная стояла. Это напоминало время князя Чумы.

Когда я к Ахме подошел, то мне показалось, что помер уже Ахма. Потом поглядел и увидел, что дышит он. Нога у Ахмы распухла, как полено, и была вся черная. Мать говорила, что нога у Ахмы уже умерла и что Ахма умирает по кусочкам. Я не верил, что нога может умереть прежде Ахмы. Поглядел, чтобы никто не видел, что я делаю, и ножиком в ногу Ахме потыкал. А Ахме хоть бы что, даже не заметил.

Ахма сперва от раны мучился и стонал беспрестанно, после вдруг успокоился. Он, наверное, тогда успокоился, когда нога умерла. А теперь опять нет-нет взвоет. Корчится и за живот хватается. У Ахмы теперь живот умирает.

Я спросил Ахму, не слышал ли он, как дед с богами разговаривает. Что, мол, сказали боги-то? Но Ахма меня не слышал. Я решил не тратить времени и ушел.

Ульф говорил матери, я слышал, что если бы ногу Ахме вовремя отсекли, то мог бы выжить Ахма. Только зачем в селе дурачок, да еще одногогий, да на одноглазой дурочке женатый?

А Фрумо уже на сносях. Но Агигульф-сосед ее дома держит. В селе говорят, что после того, как они с Ахмой гостей выкликали, повредилась она в уме окончательно.

Ни свет ни заря проснулся я от страшного шума и гама - дед в бург собирался. Ильдихо он еще с вечера загонял, а с утра за прочих домочадцев взялся. Вздумала было Ильдихо дерзить деду, видя, что тому некогда ее за волосы оттаскать, но тут Ульф один только взгляд на нее бросил - и окаменела дерзкая наложница, как будто язык проглотила. Боялась Ульфа так, что кости у нее размягчались. А Ульф ни разу даже голоса на нее не поднял.

Дед походя Сванхильду за ухо дернул, раз под руку подвернулась. Все беспокоился, все Тарасмунду поучения оставлял - как без него дела вести. Говорил отцу нашему Тарасмунду, чтобы спуску никому не давал, за всеми приглядывал. Главное - дядю Агигульфа с собой забирает, так что без страха едет, что удальцы по глупости да из озорства дом спалят. С прочими же Тарасмунд как-нибудь и сам справится.

Мальцы чтоб без дела не сидели (это он про нас с братом Гизульфом, понятное дело, говорил). Чтобы к тому времени, как он, дед, вернется, свинарник вычистили. И еще учил Тарасмунда, ежели завидит кого-нибудь в селе без дела шляющимся, пусть найдет тому дело. В том и есть корень благочиния. Тем предки сильны были. Научится Тарасмунд всем дела находить - глядишь, старейшиной станет.