— И не надейся, — рыкнул на Николку Ардалион Иванович.

— На что? — спросил Николка.

— Остаться здесь. Сегодня мой день, и будь любезен посвятить его мне.

— Яволь, херр штурмбанфюрер!

Когда мы расселись в автобусе, Николка все стоял и курил у входа в гостиницу.

— Останется, собака! — восхищенно промолвил Ардалион Иванович.

Но дружба победила любовь. Дождавшись, когда водитель завел мотор, Николка впрыгнул в автобус и, жалобно улыбаясь, стал пробираться к заднему ряду сидений, где расположились мы.

— Все! — сокрушенно выдохнул он, плюхаясь рядом со мной.

— Эх, надо было мою бутылку потереть, — пошутил я.

— Скорее! Где она? — рванулся бедняга к моей сумке. Я расстегнул молнию, он извлек бутылку и потер ее. Прямо перед нашим автобусом зажегся красный свет, и водитель затормозил. В это самое мгновение с другой стороны улицы к дверям «Эйфеля» подъехал автобус, и, хотя вряд ли можно было предположить, что это именно тот, которого ждал Николка, гениальный историк зовопил:

— Минуточку! Еще одного человека забыли!

Он побежал по проходу, водитель открыл дверь и Николка выскочил из автобуса.

— Псих! — ликовал Ардалион Иванович. Ему явно нравилось, как начинается празднование его юбилея.

Мы жадно прильнули к окнам. Из подъехавшего автобуса стали вылезать люди. И вдруг, пятой или шестой по счету, из него и впрямь выпорхнула Птичка. Дальше было совсем, как в дешевых фильмах, — она бежит к нему, он бежит к ней, она бросается к нему на шею, он поднимает ее над землей и целует.

Нашим автобусом овладело бурное оживление.

— Да ведь это же она! Га-га-га! Вот канальи! — заорал Бабенко, подбежал к двери и, высунувшись, крикнул: — Забирай ее с нами! Живо!

Между Николкой и Птичкой произошло секундное совещание, Лариса подбежала к кому-то из своих, объяснила им что-то, отчаянно жестикулируя, и вот они оба бегут к нам, вбегают в автобус, загорается зеленый свет светофора, автобус трогается, а салон оглашается бурными аплодисментами и восторженными возгласами:

— Как тогда, на Ниле!

— Вот здорово!

— Вот так девчонка!

— Я опишу, опишу эту сцену! Немедленно! Я роман сочиню!

— А я поэму!

— Шампанского! Наша взяла! Шампанского! — ликовал Ардалион Иванович, вытаскивая бутылку и с громким хлопком пуская пробку в потолок автобуса.

— Второе обретение мощей преподобной Ларисы Нильской, — проворчал я, хотя в душе несказанно радовался за своего друга. «Нет, карикатуристишка, ты неисправим, — сказал я себе мысленно, — хоть дай обет самому Гробу Господню».

— Я к окошку, — было первое, что сказала беглянка, добравшись до заднего ряда сидений сквозь лес писательских рук, которые хотели пожать ее смелую ладонь.

— Друзья! Подставляйте стаканы, у кого есть! — орал Ардалион Иванович, выпучив глаза. — Шампанского за здоровье самой отчаянной девушки в мире!

— Откуда взяться стаканам! — раздался голос Медеи Джаковой.

— Тогда из горлышка! По глоточку!

Бутылка пошла по автобусу. Большинство к ней прикладывалось. А уже вторая сделала хлопок, изрыгнув из себя обильную пену.

— И по второму глотку за мой юбилей! Сегодня мне исполняется двадцать тысяч дней со дня рождения! Самого лучшего писателя Нижнего Подмосковья, Ардалиона Ивановича Тетки! Ура!

— О-о-о-о! — дружно заревело писательское братство.

— А они славные ребята, эти писатели, — сказал я, стараясь не добавлять в слова ни капли иронии.

— Отличные мужики! — подтвердил Николка, красный, как рак, и сияющий, как начищенный пятак.

— И руководитель группы попался не зануда, — вставил свое слово семьянин Мухин.

Шум и гвалт в автобусе продолжался все время, пока ехали по Константинополю. Потом дорога побежала через пустынные степи, и постепенно веселье приугасло. Разумеется, было упомянуто о похищении прекрасной Елены — ведь ехали же в Трою, а, как известно, Парис Александр похитил жену Менелая именно около гостиницы «Эйфель» в тот момент, когда она, прилетев на самолете из Каира, подкатила на автобусе.

Когда все стихли, наступил некоторый перерыв в распитии шампанского. Тетка заметно осовел, а наша беглянка, возбужденная собственным геройством и вином, удивительно похорошела — щеки ее раскраснелись, зеленые глазки весело сверкали.

— Лариса, вы — удивительное созданье, — сказал я.

— Я сама не знаю, как у меня получилось сбежать от них, — защебетала она, делая удивленную мордочку. — Боже, как они мне надоели! Одеколончик, мой миленький, мой похититель! — Она прижалась щекой к мужественному плечу своего Париса. — А где мы сейчас едем? Это Европа или Азия?

— Это южнофракийские степи, — отвечал Николка с важным видом. — Европа. Мы с тобой уже вместе побывали в Африке, Азии и Европе, а в России до сих пор не встречались. Вот ведь ирония судьбы.

— И это здесь была Троянская война? Неужели в эти скучные места он увез свою Елену? Ее, кажется, Парис увез, да?

— Парис Александр. Но не сюда — мы должны еще переправиться через Геллеспонт, и там будет Троя.

— Ух ты! Через Геллеспонт! Так ведь там уже будет Греция?

— Нет, там по-прежнему будет турецкая территория.

— А я, представляешь, всю жизнь считала, что Троя это в Греции, вот глупая! Вы мне все-все рассказывайте, я ужасно необразованная.

— Это раньше тут была Греция, а потом территорию, где находилась Троя, завоевали турки. И до сих пор не отдают.

— Плохие.

— Просто некому отдавать, — вставил я свое суждение в их беседу. — Троянцев давно уже не существует, а греки когда еще соберутся в новый поход на Трою.

— Тогда давайте мы объявим себя потомками древних троянцев, — с воодушевлением воскликнула Лариса. — Пусть нам отдают. Только не эти южновракийские пустыри, а саму Трою и прилегающие к ней плодородные земли. Ведь сегодня меня снова похитили. История начинается заново.

— Отличная идея, — сказал Николка. — Я, значит, Парис Александр. Ардалион, как самый старший, будет мудрым Приамом. Ты, Мамоша, — Гектор, а Мухин…

— Э, нет, — запротестовал я, — не хочу быть Гектором. Во-первых, его, если не ошибаюсь, убили в самом интересном месте. А во-вторых, я не хочу быть братом похитителя прекрасной беглянки. Кто там еще был из троянцев? Напомни.

— Ну, если не хочешь быть убитым рукой Ахилла, будь Энеем. Он остался цел и даже зачал новое племя, потомки его сына Аскания считали себя представителями рода Юлиев.

— Потрясающие познания! — с обожанием глядя на Николку, выдохнула Лариса. — Вы не представляете, как мне с вами хорошо и весело! А я даже знаю строчку по-украински: «Эней був парубок моторный». Только не помню, откуда эта строчка.

— Хорошо, а кем будет Мухин?

— Лаокооном, троянским прорицателем, — смеясь, выпалил Николка.

— Нет, жалко, — поморщилась Лариса. — Его же, кажется, змеи… Змеи, да?

— Я не хочу змеи, — подал в свою защиту голос Игорь. — Кто там их всех лечил — им хочу.

— Думаешь, я помню, кто там лечил? Если хочешь, будь Антенором, советником Приама.

— Пускай, — махнул рукой наш лекарь. — Может, и Антенор кого-нибудь вылечил.

— Ну да, — усмехнулся я, глядя на задремавшего Ардалиона Ивановича, — а папаша Приам успешно приторговывал. Парис рылся в земле и там нашел яблоко раздора, а Эней между битвами рисовал на все это дело карикатуры в журнал «Троянский пэрэць».

— Только прошу, не надо украинизмов, — взмолилась Лариса. — Ведь мы же троянцы, хоть и древние.

— За каждый украинизм — доллар штрафу, — рявкнул Николка, видимо надеясь получить с меня сразу же за «Троянский пэрэць».

— Как там товарищ Пасовец, больше не приставал к тебе? — спросил он у Ларисы.

— Еще как не приставал, — моментально наливаясь негодованием, ответила Птичка. — Даже ущипнул меня за локоть. Вот, смотри, синяк остался.

Никакого синяка на самом деле не было, но Николка принялся ласково тереть локоть Ларисы, пользуясь случаем к ней прикоснуться.

— Замечательная фамилия — Пасовец, — сказал я. — Кто-то пас овец, пас, пас их, а потом овцы народили некое племя, которое получило фамилию Пасовец.