Изволь принять от меня в сей знаменательный день деревню Михайловку.

В ней немногим более тысячи душ, зато она расположена в живописных, весьма благодатных окрестностях Перми.

Сможешь поправить свое здоровье.

Пообещай, что проведешь там на отдыхе не менее, чем полгода.

БЕСТУЖЕВ. Благодарю, ваше императорское величество! Благодарю сердечно.

ЕКАТЕРИНА. А для тебя, княгиня, я ничего специально не приготовила, ведь я не знала, что ты так стараешься и по секрету устраиваешь столь чудное празднество. Потому просто прими бриллиантовое колье, которое нынче на мне. Пусть оно своим блеском напоминает тебе сегодняшнюю иллюминацию. (Снимает колье и надевает его на шею Дашковой.)

ДАШКОВА. Для меня, ваше величество, дороже всего то, что бриллианты были так близки к вашему сердцу.

ЕКАТЕРИНА. Вам, барон Гримм, я хочу в день моего рождения пожаловать одно из самых почетных у нас государственных отличий - орден Святого Владимира третьей степени с лентой.

ГРИММ. Я чрезвычайно польщен и поражен, ваше императорское величество, неожиданной наградой.

ЕКАТЕРИНА. Еще мне хотелось бы вознаградить человека, разуму которого и неустанным советам я обязана столь многим. Опасаюсь, правда, что княжеский титул и денежный дар вряд ли смогут достойно вознаградить его бескорыстную помощь и благородную преданность. И пусть этот человек, который весьма мне дорог, извинит столь долгое промедление с объявлением моей воли. Но ведь и терпеливость - тоже добродетель, заслуживающая поощрения. Григорий Александрович! Изволь принять титул князя и сей вексель. (Подает вексель на золотой тарелке.)

ПОТЕМКИН. Сто тысяч рублей! О, государыня! Позволь мне немедленно поцеловать твои стопы. (Бросается на пол.)

ЕКАТЕРИНА. Не дурачься, князь! Встань!

ПОТЕМКИН. Мне хочется заржать, Богом клянусь, я просто должен!

Ржет, некоторые из присутствующих смеются.

ЕКАТЕРИНА. Особый, специальный подарок я хочу вручить господину Дидро, мудрость которого была мне опорой все последние месяцы, а сам он с примерным мужеством переносил петербургские морозы! (К Потемкину.) Будь добр, князь, подай нашему философу шубу!

Потемкин надевает на Дидро богатую, несколько великоватую, меховую шубу.

ПОТЕМКИН. Теперь-то уж вы не замерзнете, господин Дидро! Апрель у нас нынче холодноват.

Некоторые из присутствующих смеются.

ДИДРО. Весьма благодарен.

ПОТЕМКИН. Государыня, друзья, не знаю как вы, а я бы закусил, да и выпил бы тоже. Есть великолепная стерлядь!

ЕКАТЕРИНА. Браво! Пойдемте ужинать! Только прошу тебя, Григорий Александрович, не пей слишком много.

ПОТЕМКИН. Я, государыня, никогда не пью слишком много!

Все, кроме Бестужева и Дидро, выходят.

БЕСТУЖЕВ. Я испытываю странное чувство. Мгновение назад у меня не было сомнений в том, что я - первый министр этой страны. А теперь я знаю, что самое меньшее полгода мне придется провести в ссылке. Как вы считаете, стоит из-за этого покончить с собой?

ДИДРО. Что вы сказали? Я не расслышал.

БЕСТУЖЕВ. Да, собственно, ничего важного.

Бестужев выходит.

ДИДРО. Григорий Потемкин. Обгрызающее ногти одноглазое чудовище. Шут. Душитель. Избранник. Этот монстр всей своей сутью противоречит существованию Бога.

Он - лучшее доказательство, что Бога нет.

Пауза.

К чему я ревную? К душе или к телу? (Пауза.)

Вздор. Невозможно, чтобы она была способна на подобном уровне...

Пауза.

Наверное, так было предопределено свыше, что я сам поставлю себя в дурацкое положение.

Сцена 11.

Входит Екатерина.

ЕКАТЕРИНА. Дорогой Дидро, мы ожидаем вас! А где граф Бестужев?

ДИДРО. Он ушел. Плохо себя почувствовал.

ЕКАТЕРИНА. В последнее время ему частенько неможется. Я немедленно пошлю к нему своего медика. Ну как? Тепло в шубе?

ДИДРО. Чрезвычайно, ваше величество! А вы, ваше величество, прочитали мой проект?

ЕКАТЕРИНА. Разумеется. Закончила прошлой ночью.

ДИДРО. Не соблаговолите поделиться вашим суждением?

ЕКАТЕРИНА. Не нравится он мне. Прости за резкость, но все это чистые фантазии. Любая власть, действуя подобным образом, теряет уважение народа.

ДИДРО. Но если государственная власть станет опираться не на образованных людей, а на рабов, она никогда не сможет совершенствоваться.

ЕКАТЕРИНА. Ты энтузиаст, фанатик. А фанатики опаснее, чем циники. (Грозит пальцем.) Строить империю значительно легче на циниках. Твои же взгляды несколько однобоки и чрезмерно радикальны.

ДИДРО. Я был уверен, что мы оба верим в действенность энтузиазма и мощь науки. Вы, ваше императорское величество, открыли мне глаза.

ЕКАТЕРИНА. Из тона твоего ответа следует, что ты чувствуешь себя обиженным. Весьма жаль. Поверь, я высоко ценю твой труд.

ДИДРО. Когда мы беседовали, мне казалось, что я слышу каждое биение твоего сердца, каждую мысль.

Работая над проектом, испытывал чувство, будто доверяю бумаге наши общие мечты.

И не то меня огорчает, что я не был по заслугам оценен, но то, что неверно понимал твои устремления.

ЕКАТЕРИНА. Сразу видно, что ты не человек двора. И даже не актер. Ни один правитель никогда и ни перед кем не раскрывает до конца своих намерений.

Я и так была с тобой весьма откровенна.

Доверилась тебе, рассказав о моих сомнениях. Просила помощи.

Но я не могу на шкуре миллионов россиян начертать республиканские лозунги только потому, что так мне велит прогрессивная философия Запада.

Я обязана слушать не только тебя, но и глас моего народа. А мой народ не хочет такой свободы. Смута, хаос и нищета - вот что ожидает тех, кого ты стремишься освободить. Им не нужны твои знания, они жаждут чуда, тайны и авторитета. Свобода, вольная мысль и наука их страшат.

Они слабые существа и жаждут иллюзий, расплачиваясь за них послушанием и верноподданностью.

Они раболепствуют, ибо хотят раболепствовать.

Народ нуждается в вере. В вере, которую не даст ему ни просвещение, ни наука, ни демократия. При этом несущественно, верю ли в Бога я. Сегодня мой народ был счастлив, потому что верил в меня. Ты тоже верил в меня, но тебя постигло разочарование и теперь ты склонен меня осуждать.