– Почему – обо мне? – спросил Борислав.

Ковальский поставил перед ним чашку с кофе, мягко проследовал и сел.

– Нас намеренно дезинформируют, – сказал он. – Борислав, поймите: это уже не просто самодеятельность обычных исследователей, которые слишком увлеклись. Это – активное противодействие. Мы столкнулись с людьми, которые знают, что делают нечто или запрещенное, или слишком опасное, и готовы на многое, чтобы продолжать это делать. Уверяю вас, что даже КОМКОН-2 редко имеет дело с таким поведением… Соответственно, любые прямые запросы сейчас бессмысленны: они только спровоцируют наших оппонентов на новые шалости. Значит, нам нужен оперативник.

– И вы хотите это предложить мне? – Борислав отпил кофе. – Почему? У КОМКОНа-2 полно штатных сотрудников.

Джеймс встал, прошелся по комнате и опустился на соседнее с Бориславом кресло.

– Штатного сотрудника придется посылать под легендой, – сказал он. – А при таком уровне противодействия его могут и раскрыть. Комконовцы – все-таки не Прогрессоры, знаешь ли. Если я верно понимаю, Зигмунд считает, что здесь нужны прогрессорские методики, потому что больно велика ставка.

– И насколько же она велика?

– Не знаю, – сказал Ковальский. – Но вот я попробовал прикинуть, чем эта компания на Лангмюре вообще могла бы заниматься. Более или менее осмысленных версий у меня три, и ни одна мне не нравится… Во-первых, это могут быть какие-то игры с историческим временем. Во-вторых, это может быть поиск принципиально новых средств перемещения, например межгалактического нуль-Т. И, в-третьих, это может быть работа с какой-то новой квазиразумной субстанцией, вроде, например, Зеленых Облаков. Что из этого самое неприятное, я даже не знаю. Почему запрещены опыты со временем – очевидно. Что касается новых средств связи, то это выглядит очень привлекательно, но вы вспомните катастрофу на той же Радуге и попробуйте представить, к каким последствиям может привести подобная неудача в галактическом масштабе… Но больше всего меня беспокоит третья версия. Мощности, которые сосредоточены на Лангмюре, вполне позволяют создать проход в какое-нибудь иное пространство либо антипространство. И вот когда я пытаюсь вообразить, что может полезть нам навстречу с той стороны – тут у меня встают дыбом остатки волос… Может быть, это форма жизни, основанная не на полимерах. Может, вообще не на молекулах. Что она сможет в нас понять? Что – мы в ней? Что она нам предложит? Чего захочет? Чем будет угрожать? Можно задать еще десяток таких вопросов… А тут – несанкционированный, скрытый, нелегальный контакт. Они с ума сошли?.. И хуже всего, что именно эта версия мне кажется самой вероятной. В большом КОМКОНе хватает фанатиков контакта любой ценой, Комов – просто самый из них известный… Вот так-то. Поэтому я считаю нужным действовать очень аккуратно и в то же время решительно. Жестко. Идея привлечь Прогрессора принадлежала мне. А Джеймс сразу предложил вашу кандидатуру…

– Я бы пошел сам, – сказал Джеймс. – Но я никакой не оперативник. А кроме того, я никогда не скрывал своих занятий, и моя легенда не выдержит проверки. Ну, а тебе-то легенда и не нужна…

– То есть?

– Ты полетишь на Радугу под своим именем. И со своей биографией. Просто как Борислав Дружинин, Прогрессор, потерпевший профессиональную неудачу и временно отстраненный от работы…

– Что? Я не отстранен!

– Будешь, – заверил Джеймс. – В Совете галактической безопасности уже готов приказ. Формально – по состоянию здоровья. Но одновременно будет пущен слух, что дело тут не совсем в здоровье… точнее, даже совсем не в здоровье, а в твоем слишком своевольном поведении на Гиганде. Кстати, это частично правда. Своей геройской гибелью ты сорвал какую-то важную операцию, насколько я знаю. Ну а Радуга – планета аутсайдеров, в роли отставника ты там будешь как раз к месту…

– Все это – только если вы согласитесь, – добавил Ковальский. – Если нет, ваша подготовка будет свернута, а все слухи и приказы… как это называется… похерены. И вы станете просто отдыхающим после ранения Прогрессором, к которому ни у кого нет никаких претензий.

Борислав рассмеялся.

– Невероятно соблазнительное предложение. Вы отнимаете у меня работу, распускаете обо мне темные слухи и отправляете за пару десятков световых лет, одного, разведывать то – не знаю что…

– Итак? – быстро спросил Джеймс. – Ты согласен?

– Да кто же от такого откажется!

Над степью гулял ветер.

Небо было ясное: ровная голубизна. Ни одного облака. И ни одной птицы. Только ветер нарушал тишину. И даже простой травы в этой степи было мало: ветер не шел по ней волнами, как на Земле, а лишь слегка колыхал прозрачное марево злаков.

Борислав улыбнулся. Под ногами прошелестела ящерица. Даже этот шелест был отлично слышен.

– Четвертый день творения, – сказал Борислав вслух. – Бог создал гадов, а теплокровными тварями мир еще не населил. Как же так?..

Степь не ответила.

Борислав побрел по ней, никуда особенно не направляясь. Стоял полдень, тень была совсем короткой.

Степь, плоская как стол, тянулась отсюда на три тысячи километров. К северу ее сменяла так называемая тундра. Леса, состоящие в основном из колорадской сосны, пока встречались только в окрестностях Столицы. Живой мир Далекой Радуги восстанавливался медленно.

Борислав пригляделся. На горизонте маячила погодная станция. Вот это было то, что надо. Наблюдатели таких станций часто имеют какое-то отношение к науке, и поговорить они обычно не прочь. При том, что информации к ним за время работы стекается не так уж и мало… Отличное место.

Он снял сандалии и пошел босиком, слегка увязая в песке.

Уже метров за пятьсот от станции его заметили. Рослый человек в белой рубахе вышел на крыльцо и помахал. Борислав сделал ответный жест. Солнце пекло уже всерьез: самое время передохнуть. И выпить, скажем, чайку. Ведь должен же на метеостанции быть чаек?.. Он прибавил шагу.

Хозяин так и стоял на крыльце, разглядывая прибывшего. Мощный грузноватый мужчина. Белоснежная рубашка, небритое лицо. Полусветский медведь.

Борислав снял панаму и махнул ей. Человек на крыльце не ответил. Стоял, как монумент, и ждал.

Станционный домик представлял собой стандартный полевой модуль с салатовыми стенами и антеннами на крыше. Его окружал изящный палисад, перевитый пустынным вьюнком. Ворот, разумеется, не было.

– Поднимайтесь на борт, – сказал хозяин метеостанции. – А то скучно тут.

Борислав, раскачиваясь, поднялся по легкой дрожащей лесенке и протянул руку.

– Случайно к вам забрел, – сказал он. – Не мешаю?

Человек ухмыльнулся. Мотнул головой.

– Сейчас работы нет. И до вечера, кажется, не будет, – он посмотрел на небо. – Вы откуда шли? От Ключей?

– От Гринфилда. Я еще на рассвете вышел.

Человек уважительно приподнял брови. Вообще-то его лицо было малоподвижно, и лет ему – Борислав прикинул – было не меньше пятидесяти. Это кое-что означало. Добровольцы, работающие на таких станциях – обычно или молодежь, забирающаяся в глушь ради нового жизненного опыта, или неудачники, ищущие уединения в сочетании с полезной работой. Этот человек явно относился ко второй категории.

– Часов шесть, значит, идете, – пробормотал он. – Ну и ну. По жаре-то. Ладно, что же я – заходите в гости, хоть попьете чего-нибудь холодного. Меня зовут Питер.

В домике солнце не слепило глаза, и из окон был прекрасно виден горизонт. Край неба и край земли, сливаясь, растворялись в золотистой дымке. Ледяной сидр, который Питер разливал по стаканам, был того же золотистого цвета.

Питер Кроуфорд раньше работал морским биологом. Причем работал здесь же, на Радуге. Оказывается, сразу после знаменитой катастрофы в местных морях очень размножились кальмары: они спаслись от Волны, уйдя на самую глубину, и стали настоящим бичом океана, мгновенно пожирая всех рыб, которых несчастные ихтиотехники там выпускали. Надо думать, Радуга в те годы была мрачным зрелищем. Безжизненная сгоревшая суша и мутное, кишащее беспозвоночными хищниками море… Так или иначе, планету надо было заново заселять. И тут кому-то пришла в голову светлая, как тогда казалось, мысль: поселить в океан кашалотов, чтобы создать кальмарам естественный противовес…