Я потряс головой: "Ничего не помню!", покосился на стоящего в углу палача. Тот замер в одной позе, словно чучело, набитое соломой.

Я потрогал небо - сухое, как наждачное полотно, альвеолы, казалось, покрылись столетним налетом ржавчины, они срочно нуждались в смазке. Ощущение было таким, словно во рту провела ночь стая бродячих кошек. Я дал себе слово больше никогда не пить этого зелья, но тут капитан достал из-за пазухи запотевшую фляжку с вином...

Вот каким было утро. Я отогнал от себя все тяжелые мысли, глубоко затянулся. Боже, как болит голова.

Утро выдалось ненастным, по небу задумчиво бродили хмурые тучки, солнце то проглядывало, то вновь исчезало в разрывах облаков. Поскорее бы прошел дождь, а то мои мозги внутри расплавились и просто плескались в черепной коробке, их нужно было охладить, чтобы придать им первоначальную форму.

Сильно раздражал стоящий над полем многоголосный гул. Народ был широко оповещен о предстоящем поединке и с раннего утра трибуны уже были забиты. Ристалище, наверное - на основе его в последствии было создано футбольное поле. Здесь тоже с двух сторон стояли закрытые, высокие деревянные ворота двух цветов и, как в боксе - синий и красный угол. Ворота скрывали палаточные городки желающих сразиться друг с другом. Когда герольды протрубят в свои длинные трубы, взятые на прокат в Иерихоне, заскрипят ржавые, старые петли на воротах, выпуская навстречу двух самоубийц. Я находился за красными воротами.

- О, Боже! - простонал я. - Как выкрутиться?

Капитан подмигнул:

- Не волнуйся, все нормально.

- Хотелось бы верить.

Простой люд, рассевшись на деревянных скамьях, с нетерпением ожидал спектакля. Такие же мужчины и женщины, старые и молодые, сегодня одели яркие и пестрые одежды, как на праздник - говорят, после поединка здесь будет ярмарка. Где-то в отдалении слышалось мычание скота и скрип телег. На многих были длинные рубашки в виде мексиканских пончо, надетые также через голову, с искусной вышивкой по низу в виде узора из переплетенных рыб - в угоду королю. На женщинах - длинные, свободного покроя сарафаны, не скрывающие соблазнительных форм. Эх, люди, люди - всегда вы требуете хлеба и зрелищ. Всегда и везде.

Взрослые зубоскалили, флиртовали и ругались, грызли семечки, жевали какие-то овощи. По рядам сновали предприимчивые разносчики пирожков, водоносы - ветер донес аппетитные запахи жаркого. Дети кругами бегали вокруг моей палатки, орали и визжали, их отгоняли мои секунданты и мои охранники, я бы предпочел, чтобы рядом стояла наготове карета скорой помощи.

Чтоб ничего не видеть, особенно эти назойливые взгляды, я вошел внутрь палатки. Я так устал и чувствовал себя таким опустошенным, что уже не мог думать ни о каком побеге. Хотелось одного - пусть это все поскорее закончится. "Что суждено, то суждено!" - решил я для себя.

Пропели трубы, в палатку заглянул капитан, я вздрогнул.

- Что, пора?

- Успеешь, - капитан ободряюще хлопнул меня по железному плечу. - Это оповестили, что прибыл король со свитой.

В палатке появились бледные после вчерашнего Вист, Нап и Покер, они вызвались быть моими секундантами и группой поддержки. Они смущенно забились в один из углов, в их трясущихся руках гулял кувшин с вином. После вчерашнего они стали относиться ко мне по-другому, с уважением, что ли. Приятно, когда в кругах королевской молодежи приобретаешь популярность. Принцессу я не видел, хотя по правилам она должна была проводить меня в последний путь. Видимо, вчера она увидела достаточно. Ну и ладно.

Я был так нагружен железом, что с трудом мог передвигаться. Проклятые килограммы тянули к земле - не вздохнуть, не выдохнуть.

- Может, снимем половину? - спросил я капитана. - Ведь невозможно вздохнуть.

Капитан покачал головой:

- Это ваш шанс уцелеть. Я видел, как дерется в бою барон, у него сильный и быстрый конь. Удар он всегда направляет в голову.

- Тогда шлем оставим, а доспехи скинем? - предложил я.

- Ты будешь на коне. Ворлок для надежности может ударить и в грудь. Он убьет тебя сразу, если на тебе ничего не будет. А может выбить из седла и перед смертью помучить, это ему доставит удовольствие. Ты вчера его серьезно оскорбил - он не забудет тебе этого никогда и не успокоится, пока не отомстит.

- Спасибо, ты предрекаешь мне долгую и мучительную смерть.

- В голову ты промахнешься, - консультировал Оутли-Шумахер.

- Целься в грудь - так надежнее! - пьяным голосом из угла выкрикнул Вист.

- Он не выбьет барона из седла! - отрезал капитан. - Целься в плечи, есть возможность ранить барона.

- А если в лошадь, уж в нее-то я не промахнусь? - спросил я.

- Это большой позор для людей, носящих звание рыцаря! - сурово ответил капитан.

- Ну и черт с ним!

- Не говори так! - покачал головой капитан, он осуждающе смотрел на меня. - Рыцарским званием не разбрасываются!

Я отвернулся.

- Извини, я пошутил, - пробормотал я.

Я достал сигарету, все торопливо покинули палатку. Я прикурил и, проверив, что никого рядом нет, торопливо расстегнул лямки панциря и скинул с себя эти половинки. Спрятал его, а также толстую кожаную куртку в углу. Сверху я накинул на себя плащ, повесил на грудь свой гербовый щит - так гораздо легче и удобнее.

В палатку заглянул капитан:

- Собирайся, сейчас подадут сигнал.

Я покинул палатку. Элегия - белая кобыла принцессы, недовольно покосилась в мою сторону и стала перебирать передними копытами.

- Помнишь вчерашние уроки? - спросил капитан.

Я выстрелил "бычком" в сторону.

- Помню, - буркнул я.

Капитан и Покер помогли мне влезть в седло.

- Какой-то ты легкий? - заметил капитан.

- Я не ел с утра, - улыбаясь, ответил я.

На этой лошади голова закружилась с новой силой, я нагнулся и обнял Элегию за шею.

- Выпрямись! - прошипел капитан.

Он стоял рядом и должен был, как старший секундант, вывести меня за ворота. У младшего секунданта Покера лежала на плече моя боевая пика, украшенная лентами принцессы. Я бы сказал, что это не пика, а порядочное бревно с острым стальным наконечником, который иногда ловил скудные солнечные лучи и зловеще поблескивал - не хотелось думать, что в моем теле может возникнуть такая дырка. Меня окружали гвардейцы короля, одни могли это рассудить как знак почести и уважения, я же - как знак черной неблагодарности. Один нахальный ребенок ловко запустил в меня огрызком яблока. Огрызок попал в щит и со звоном отскочил - щит выдержал первый удар.